Читаем без скачивания Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

Размышляя таким образом, он обнаружил себя у одного из столов. На нем сидел тау, назвавшийся Ла'Ноном, его ноги свисали со стола, словно у ребенка со стула для взрослых. Он сгорбился и стонал. Он увидел огромный клинок у него в руке, почти колун, что используют мясники для разделки туши. Тау пилил им место, где странная, искаженная рука была присоединена к его телу. Кровь текла рекой, но чужак мало продвинулся в отсечении чужеродной конечности. Лезвие было слишком тупым, слишком широким и плохо подходило для поставленной задачи.

Ксенос взглянул на них, словно заметил Астартес впервые.

— Голос, гуе'ла, — хныкал он, — я все еще слышу его. Он не умолкает.

— Где несущий боль? — он встретился с водянистым взглядом чужака. — Где Фабий Байл?

— Везде вокруг вас! — в ответ выкрикнул он. — Его ложь, его работы, все здесь. Все здесь!

Тау показал ему раздутую, мускулистую руку, конечность слабо трепыхалась, будто бы пытаясь сбежать.

— Он врал, когда обещал нам. И посмотри, что он натворил!

Пронзительный, задыхающийся от эмоций голос существа становился громче.

— Все ведь безумно, так? Это правда, но все остальное — ложь! Ложь!

Он качнулся вперед и, смаргивая слезы, воткнул худой палец в грудь Рафену.

— Ты врал точно так же, как врал он!

Рафен покачал головой, в его мыслях появилась мрачная безысходность.

— Я не врал тебе, ксенос, — сказал он, — я говорил, что прекращу твои мучения. Так и будет.

Стремительным движением сержант достал свой боевой нож и вонзил в грудь чужака. Сердце тау, как он помнил по тренировкам, находилось в середине грудины, ниже плотной, костяной пластины в центре реберного каркаса. Лезвие фрактальной заточки с легкостью скользнуло через плоть Ла'Нона и воспротивилось, когда воткнулось в кость. Рафен надавил, и оружие вошло по самую рукоять так, что кончик ножа появился из спины чужака. Разрез был точным и быстрым, он разделил сердце надвое. Ла'Нон умер тихо и Рафен позволил телу соскользнуть с ножа.

Туркио наблюдал, как он очистил свое оружие.

— Я не знал, что они могут плакать, — заметил он. Кейн жестом окинул комнату и ответил вместо Рафена.

— Оглянись, брат. Любое существо заплачет, пережив столько сотворенного ужаса…

Он не успел закончить, как Пулуо, охраняющий дверь, издал внезапный вскрик и поднял пушку для стрельбы.

— Движение!

Рафен поднял оружие, когда в комнату из дальней стороны прошаркали чьи-то очертания. В тенях стояла громадная гуманоидная фигура шириной и высотой с космодесантника, широкие и массивные плечи, остриженная голова в обрамлении длинных, светлых волос и поднятые руки. Руки, отличные и умелые, которые могли сотворить весь этот ужас.

— Фабий!

Силуэт в профиль являл собой человека, которого Рафен преследовал с самых нижних уровней цитадели Виталис на Ваале, предателя и ренегата. Все космодесантники в комнате одновременно открыли огонь, и вспыхивающий шторм болтов вонзился в фигуру, разрывая ее на части острым, как бритва, ураганом.

Рафен кинулся вперед еще до того, как тело ударилось о пол, и по его венам текла обжигающе холодная месть.

Быстро и бесшумно, грозовые раскаты восторга исчезли. Фонарь Кейна высветил лицо фигуры, все еще различимое, несмотря на попадание болта, которое отгрызло от черепа кусок размером с кулак. Лицо было серым и бледным, с прорезью в центре, где у человека находился бы нос. Выступающее глаза были огромными и влажными.

Это был тау, после сборки, но чудовищно раздутый, набравший мышечную массу благодаря полным венам генеративных составов и мышечным трансплантатам. Ксенос, сотворенный подражать массивным Адептус Астартес. Возможно, оставленный здесь, чтобы сыграть такую шутку с любым, кто бы ни искал извращенного Прародителя.

Что-то выпало из дергающихся пальцев уродца и пропорхало к влажному полу. Кусочек бумаги. Рафен встал на колени, чтобы поднять его, прежде чем разлитые жидкости впитаются в пергамент и сделают его бесполезным. На бумаге были слова на высоком готике, выведенные осторожной рукой ученого. Просто слова, просто чернила на кусочке сухого пергамента, и все же они подняли в Рафене такую ярость, что его взор затуманило темно-красным.

"Вы потерпели неудачу".

Глава вторая

Плавными движениями и походкой, в которую сложно было поверить из-за громады брони, Рафен шагал по коридорам боевого корабля "Тихо". Сурового блеска сдерживаемого гнева в его глазах было достаточно, чтобы ни один серв, илот или член экипажа не осмелился встать у него на пути или сомневаться в его праве находиться в этом месте.

Его ботинки звенели по железным плитам палубы, когда Кровавый Ангел поднялся по небольшой рампе, что вела из главного коридора крейсера к верхнему ярусу обшивки корабля. Он зашел в крытую галерею, подсвечиваемую светом звезд через иллюминатор, где лучи оставляли сияние в задымленном воздухе часовни "Тихо". Разноцветные стекла, расставленные по сложной схеме, изображали лица воинов, которые командовали судном в прошлом или ознаменовывали великие баталии, в которых оно принимало участие. Над входом висела шестиугольная мозаика с портретом человека, в честь которого был назван крейсер, брата-капитана Эразма Тихо, чье лицо было частично спрятано под золотой полумаской. Рафен не остановился, чтобы посмотреть в безразличные глаза героя Армагеддона. Запах ладана здесь оставался густым, он проистекал из глубин нефа в недрах корабля. Через открытые двери перед собой, — на тяжелых, медных воротах, инкрустированных обсидианом, были выбиты руны, — он заметил алтарь и статую за ним.

— Мой лорд?

Заданный вопрос мгновенно остановил его, и он развернулся на месте. За ним стоял брат Церис и изучал его. Как и Рафен, он еще не снял свою боевую броню и его бронированный силуэт заполнял проход.

Церис подошел и сержант удивился, осознав, что не слышал, как кодиций следовал за ним. Возможно, потому что он был столь поглощен гневом и его внимание витало где-то в другом месте. Вот почему псайкер и умудрился подойти так близко, что он его не заметил. Но возможно и нет. Кровавый Ангел подошел к выступающему из ниши в стене кубку и подхватил его. Вода — очищенная жидкость, регенерированная в массивных резервуарах корабля, ежедневно благословляемая корабельными сангвинарными жрецами — текла из носика, слепленного во рту херувима. Церис смочил ею ткань, которую взял с медной подставки. Он развернулся и предложил ее командиру. Рафен взял ее, не обронив ни слова.

Таков был протокол. По возвращению из колонии тау, брат-сержант и его отделение обязаны были пройти небольшой ритуал очищения, дабы изгнать влияние ксеносов и порчу Хаоса, но даже в этом случае, было бы неправильно Рафену зайти в часовню и не смочить свои бронированные руки освященной водой. Про себя он нахмурился. Ему не нужен был другой человек, дабы напомнить про это, хотя Церис не и упрекнул его. Разум Рафена действительно был неспокоен, и это подпитывало его гнев еще больше. Церис наблюдал, как он завершил краткое причастие. Белая материя в руках воина окрасилась в отвратительно буро-черный цвет, когда липкие масла и жизненная жидкость чужаков, все еще оставшиеся в шарнирах его латной перчатки, были смыты.

— Я говорил с капитаном корабля, — начал псайкер, — он получил ваши приказы, сэр. "Тихо" разворачивается.

Рафен кивнул. Пока корабль менял направление, бледный диск света, отбрасываемый на пол через иллюминатор, начал медленно перемещаться. Он отвернулся.

— Как только маневр будет завершен, передай ему приготовить судно к переходу в варп, — сержант скатал материю в шар и кинул ее ожидающему в алькове сервитору. Раб-машина поймал ткань в полете и отнес ее к каминной решетке для уничтожения.

Рафен сделал два шага внутрь, прежде чем заметил, что Церис не воспринял в его тоне подразумеваемый приказ уйти. Псайкер изучал его и сержант поймал себя на том, что в его груди заклокотало негодование.

— Ты хочешь еще что-то сказать мне? — потребовал он ответа.

— В этом нет твоей вины.

Утверждение было прямолинейным и решительным. Черты лица сержанта ожесточились.

— Ты свободен, — прорычал он, произнося слова таким образом, чтобы не возникло дальнейшего непонимания. Но Церис все еще не шелохнулся, дабы исполнить приказ.

— Ваши мысли затуманены самобичеванием, и это несет беды, сэр. Это отнимает вашу концентрацию.

— Держись подальше от моего разума, — голос Рафена стал низким и угрожающим.

— Мне нет необходимости прибегать к моим способностям, чтобы понять вас, брат-сержант. Ваша ярость столь же видна, как и эмблема Ордена на плече.

Рафен сделал шаг в сторону воина в синей броне.

— Для избранного самим Повелителем Смерти, как говорят, вам не хватает здравого смысла держать свое мнение при себе.