Читаем без скачивания Испанский сон - Феликс Аксельруд

Беззвучно закрыться в кабинке было нереальной задачей. Вторично приложив пальчик к губам, Ана хлопнула дверью, грузно протопала в сторону свободной кабинки, открыла дверь и поманила к себе Веронику. Вероника уже поняла тонкий Зайкин замысел и вошла в кабинку неслышно. Ана закрыла дверь на задвижку. Они посмотрели друг на друга, заговорщически улыбнулись и перевели дух.

Часть задуманного была выполнена, но теперь оставалось самое главное. Они продолжали смотреть друг на друга, но улыбка сползла с их лиц, сменилась растерянностью: одно дело смотреть на туалетный секс в кино, другое — … Ана первая сообразила, что нужно делать. Дав знак Веронике, чтобы та не волновалась, она первым делом сунула ей в руки свою сумочку, а затем оторвала от висящего на стене рулона довольно длинный кусок туалетной бумаги.

Крышки унитазов во «Французских Линиях» были сделаны из твердой, тяжелой, белоснежной пластмассы; они были безупречны по форме и состояли из двух половин. Собственно крышкой могла считаться только верхняя, сплошная половина; нижняя же половина была сиденьем с овальным отверстием посредине. Сложив оторванный кусок туалетной бумаги в несколько раз, Ана опустила на унитаз его верхнюю, сплошную крышку и застелила ее бумагой. Затем она немного подумала и переделала свою работу, то есть подняла крышку опять, развернула бумагу и, приподняв сиденье, увила его бумажной лентой так, что отверстие осталось незакрытым. Опустив затем сиденье и сев на него, она подняла левую ногу, сняла с нее туфельку и отдала ее Веронике, после чего поставила ногу в чулке на сиденье. Медленно перенеся на нее вес тела и сохраняя баланс, она подняла правую ногу и повторила все то же самое. Она показала Веронике на крючок, укрепленный над бумажным рулоном. Вероника, постигая очередной замысел подруги, повесила на крючок обе сумочки и обе маленькие Зайкины туфельки. Этап завершился.

Они снова улыбнулись друг другу, как пара цирковых артисток, выполняющих рискованный трюк, и проделали манипуляции с одеждой — одновременно, но по-разному: Ана спустила юбку и трусики, а комбинашечку задрала; Вероника же, бывшая без комбинашки, тоже спустила трусики, а юбку подняла вверх и заткнула краями за пояс. Затем Ана сделала очередное движение пальчиком, будто что-то помешивая в воображаемой большой кастрюле. Вероника не поняла. Ана показала Веронике на ее туфли, естественным образом повернутые в сторону унитаза. Вероника сообразила, что нужно развернуться наоборот. Это означало для нее, что она не сможет целоваться с Зайкой, да и смотреть на нее сможет только через плечо. Она нахмурилась и помотала головой, активно отвергая Зайкину инициативу. Ана подумала и махнула рукой.

Вероника, воодушевленная согласием Зайки, наклонилась над ней и крепко поцеловала ее. Из крайней кабинки донеслась серия разнообразных звуков, и вслед за ними — мощный рев сливного бачка. Ана укусила Веронику за язык; не разъединяя губ, они беззвучно захохотали. Дверь кабинки открылась и хлопнула. Ана оторвала свои губы от Вероникиных и требовательно повторила кругообразное движение пальчиком. На этот раз Вероника подчинилась.

Едва докучная посетительница выполнила водные процедуры и покинула туалет, Вероника снова развернулась лицом к возлюбленной и хищно запустила руку туда, куда хотела уже целые пять минут. Ана сделала то же самое с Вероникой. Сладкий миг наступил! Они целовались и ласкали друг друга одинаковыми движениями пальцев; они без слов договорились ничего больше не затевать. Они проникали друг друга все дальше и дальше. Ура, туалет!

Когда еще более сладкий миг — миг, слаще которого не бывает — пока не взошел, но уже обозначился маленькой звездочкой на общем для них небосклоне, они на секунду синхронно качнулись вбок, и Ана, потеряв равновесие, едва не слетела с пластмассового сиденья. Вероника оторвала губы от губ возлюбленной и спросила трагически громким шепотом:

— Зачем ты подняла эту крышку?

Ана скромно потупилась.

— Зачем? — повторила Вероника в голос. — Она сплошная… на ней было бы удобнее…

— Я могу захотеть пи-пи, — стыдливо сказала Ана.

Веронику охватило желание еще более мощное.

— О, любимая… Сделай это!

— Нет… не надо…

— Сделай, умоляю… Пись-пись… пись-пись!

— Хорошо… сейчас… подожди…

Зажурчала тонкая, милая струйка. Вероника закатила глаза. Это не был оргазм, но это было круче оргазма. Она ласкала пальцами дырочку, в которой рождалась струйка. Теплая влага текла по ее ладони и уходила сквозь пальцы навсегда — как жизнь… может быть, как любовь… Она застонала не от кайфа, но от тщеты попыток удержать неудержимое, и Ана ее поняла.

В тот же момент наружная дверь с изрядным шумом отворилась, и нечто, по звуку весьма объемистое или более чем одно, вторглось в туалет. Любовницы замерли. Вероника по собственной инициативе развернулась, ухитрившись при этом не покинуть рукой мокрого Зайкиного лона. Стук каблуков продефилировал вдоль кабинок и умолк, но ни одна дверь больше не издала звука. Ана и Вероника тесно прижались друг к дружке, наслаждаясь острым ощущением неведомой опасности.

— Блядские туфли, — раздался звонкий молодой голос из-за пределов кабинки. — Ох, ноженьки ноют… Ну-ка, сниму. Хоть в уборной похожу по человечески.

— В туалете не ходят босиком, — сказал другой голос, по звуку постарше. — Грязно же!

— Что ты меня, за дуру считаешь? — обидчиво спросил первый голос. — На вокзале небось не хожу… а тут — глянь, как все чисто вымыто.

Раздался шум воды из-под крана.

— Опять мыло в бутылочках, — продолжал молодой голос, — глянь, синенькое… Спиздим, а?

— Нельзя.

— Все нельзя да нельзя, — недовольно сказал молодой голос. — Ишь какая культурная!

— Заткнись, — сказал старший голос. — Противно слушать. Полчемодана уже напиздила, мало тебе.

— Хуевый магазин, — гневно заявил молодой голос. — Просто жуть какой хуевый!

— Нет, не хуевый!

— Нет, хуевый! Все твои магазины хуевые, и метро твое хуевое, и вся твоя Москва хуевая, поняла? Я только из приличия молчала, а сейчас прямо говорю. Ну, что можно купить в таких магазинах?

— В них не покупают. Смотрят только на красоту…

Щелкнула зажигалка.

— …я говорила тебе, поедем на Кампоамор… или хотя бы на Бутырский рынок…

— Не хочу уже ни на какой рынок, — раздался громкий всхлип, — домой хочу… Да ты что?! Ты куришь, что ли? А ну брось!

— Пошла ты…

— Смотри, приеду — все бабе Наде расскажу!

— Дура, — зло сказал старший голос. — Короче, ссать будешь?

— Не хочу.

— Тогда валим отсюда.