Читаем без скачивания Орда встречного ветра - Ален Дамасио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
58
такой, медляковый, растянутый, как у крытней. А посреди всей этой возни опять брательник мой заодно: «Ты дошел, Гого, дошел!» и тут не поспоришь: я точно дошел, до ручки дошел.
x В общем-то так было даже лучше, что первые спустившиеся на нас хроны были из звукохронов и люменов: они достаточно затмевали восприятие, чтобы скрыть… когорту других хронов. Те, что шли на нас с верховья, не имели ничего общего с обычной постярветренной пролиферацией: все равно что сравнивать снегопад с лавиной. Мы находились в передней у хаоса. Психроны, сихроны и хротали — все это шло на нас беспрерывной взаимопожирающей волной и переполняло аэропластический план, за чем я наблюдала с ужасом, настолько это превосходило все известные мне методы оценки происходящего. Я всегда видела только, как хроны ведут себя в открытом пространстве, они всегда были достаточно изолированы и развивались беспрепятственно. Здесь же, насколько я понимала, они наталкивались на другие хроны, как только вылуплялись. Силами метаморфозы управлял их инстинкт выживания, они грабили, поглощали и захватывали. Достаточно было только посмотреть, как звукохрон расчищал проходившие мимо него люмены!
Я следила за Кориолис больше, чем за остальными, потому что она была в буквальном смысле сама не своя. Неясный мне феномен, не связанный с компакторами, вытягивал вихри из их принимающих тел, как будто какая-то непреодолимая сила влекла их наружу. Каллироя во мне металась в районе горла, периодически поднимаясь в самый зев, так что мне приходилось ее сдерживать; брат Голгота норовил вылететь через ушную раковину; а Ларко в Кориолис держался у самого рта, все не решаясь
57
выбраться в открытое пространство. Я с диким трудом пыталась пробиться сквозь белый шум, создаваемый шлейфом волн от люменов и звукохронов, и у меня только в редкие промежутки получалось услышать ритмику вихрей, чтобы оценить их импульсы.
π Восход солнца стал для нас освобождением. До самого рассвета нарастающая ясность неба была невидима по линии земли. Коконы втягивали в себя малейшие проблески света по всей поверхности травы, в воздухе. Но когда поднялось солнце, произошел незабываемый феномен. При первом же ярком луче мириады коконов засверкали, как слитки жидкого золота. Несколько секунд ночь по-прежнему оставалась нетронутой. А затем коконы раздались в размерах и взорвались в черном небе золотыми солнцами. Изумительное цветение света на краткий миг. Затем солнце выкатило весь свой диск на горизонт и коконы стали отходить к верховью, где поднималась вверх звезда. Их размеры и хрупкая ночная сила наконец стали казаться не столь страшными. Они снова обрели свою материнскую среду. Они мчались к ней молнией. По телу пробежала дрожь и вдруг все стало ясно: они мигрировали. Они отступали, притягиваемые солнцем. Наимощнейшим из всех хронов.
— Я снова вас вижу! Ура!
— Мы снова друг друга слышим! Барнак! Наконец-то!
— Твою ж орду! Я думал сдохну! Я вообще ничего не понимал, что там мой старший хочет, слепо-глухо-немо!
— Да, у нас тоже так же было…
— Что это было, Ороси? Ты что-то поняла?
Ороси нас почти на слушала. Она смотрела на Кориолис. Та выглядела совершенно изнуренной этим испытанием, ее голубой взгляд был пуст, у нее текла слюна.
56
— Кориолис, все в порядке?
— Я слышу голос.
— Чей голос? — спросила Ороси. — Голос Ларко?
— Мой голос! Мой голос! — закричала она.
— Что этот голос тебе говорит?
x Я не сразу все поняла. Ни из того, что она говорила, ни почему она это говорила. Вихрь Ларко вырвался наружу и витал перед ней, узел разросся, укрепился, и вертелся рядом. Вихрь же Кориолис едва чувствовался. Передача жизненных сил? Она с трудом поднялась. Вихрь Ларко летел перед ней, а может, даже вел ее к верховью. Мы не стали ее останавливать, а пошли следом. Она сказала, что ей нужно проветриться, и все мы нуждались в свежем воздухе после этой тяжелой ночи, проведенной в черной глухоте. Она шла смело, почти небрежно, пряди волос вольно трепались на ветру, и она не старалась откинуть их с лица. Она шла прямо к солнцу, и мы шли рядом с ней, не то эскорт, не то заслон. Ни одно из моих видений в последние месяцы не предвещало ничего подобного. И все же это было так, самым простым и легким образом, за какие-то сто шагов, мы дошли до Верхнего Предела.
Как бы мне хотелось сберечь в памяти лица Горста и Карста, их оторопелое простодушие, ворчливую физиономию Голгота в этот самый момент, как ястребник разжал ладонь, чтобы выпустить на волю свою птицу, как Пьетро весь помрачнел на последних метрах; мне бы так хотелось услышать, что Ларко нашептывал Кориолис. Но из этого всего я буду помнить только лицо Сова, его силуэт, склонившийся над морем с катящимися волнами облаков, складочки его прищуренных глаз, глядящих на зависшее в воздухе перед нами солнце. Из всех семерых, после моих вчерашних откровений он был единственным, кто мог тут
55
же и в полной мере осознать важность того, что появилось перед нами. Его первой реакцией было упасть на колени на краю оборвавшейся вдруг земли. Он протянул руку над открывавшейся перед ним пропастью, словно в поисках невидимого стеклянного пола или воздушного моста, по которому можно было бы пройти на метр дальше к Верховью, но перед нами был один лишь обрыв, а за ним бездна. Он набрал в ладони земли и долго вдыхал ее запах. Вид у него был непроницаемый. Он словно завис в пустоте.
— Это и есть тот самый легендарный Верхний Предел?
— В каком-то смысле да…
— А как же блок из Аэробашни? Эта фраза, помнишь? Там же говорилось…
— Да, и в блоке говорилась правда. Нет ведь никакого Верхнего
