Читаем без скачивания Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

— Айзек, — шепнула Дерхан и кивнула на дирижабль. — Не знаю, что это за мусора, но — не милиция, точно.

Айзек посмотрел на десантников — и глаза полезли на лоб от изумления.

К нему уверенно продвигался взвод необычных металлических солдат. По доспехам скользил свет, играл на выступах холодными сполохами. Каждый казался статуей, изваянной скрупулезным до маниакальности мастером. Мощные толчки гидравлической энергии позволяли солдатам шагать и взмахивать руками, шипящие поршни несли их к площадке на крыше. С их затылков лучился отраженный свет.

— Что за козлы? — придушенным голосом спросил Айзек.

Ткач перебил. Он заговорил вдруг громко и твердо:

…ТЫ УБЕЖДАЕШЬ МЕНЯ В ТОМ, ЧТО Я ПРАВ… НО ВЗГЛЯНИ НА ЭТИ ХИТРОСПЛЕТЕНИЯ НА ЭТИ УЗОРЫ… ТО ЧТО РАЗОРВАНО МЕРТВЫМИ МЫ МОЖЕМ ЗАШТОПАТЬ МЫ МОЖЕМ ЗАЛАТАТЬ МЫ МОЖЕМ ПОПРАВИТЬ…

Туловище возбужденного Ткача задвигалось вверх-вниз, он уставился в темное небо. Плавным движением снял шлем с головы и небрежно бросил в темноту. Айзек не услышал, как шлем упал.

…ОН БЕЖИТ И ПРЯЧЕТСЯ И ПРЯЧЕТ… НАДО НАЙТИ ГНЕЗДО БЕДНОГО ИСПУГАННОГО ЧУДОВИЩА… НАДО РАЗДАВИТЬ ЕГО КАК БРАТЬЕВ ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОН ПРОГРЫЗЕТ ДЫРЫ В НЕБЕ И ПО НИМ УТЕКУТ КРАСКИ ВСЕГО ГОРОДА ПОНЕСЕМСЯ ЖЕ ПО ДЛИННЫМ ТРЕЩИНАМ МИРОВОЙ ПАУТИНЫ ТУДА ГДЕ НАЧИНАЮТСЯ ЭТИ РАЗРЫВЫ И НАЙДЕМ ЛОГОВО…

Опасно кренясь, он двинулся вперед. Казалось, еще чуть-чуть, и рухнет. Как нежный отец, он распахнул объятия, сгреб Айзека в охапку и без малейшего труда поднял. Айзек скорчился от страха в этой чудовищной холодной хватке.

«Только не перекуси меня! — подумал он в панике. — Не разрежь пополам!»

Милиционеры на крыше, увидев эту сцену, оцепенели от ужаса.

Высоченный, как башня, паук бочком двигался вправо-влево, держа под мышкой Айзека, будто упитанного ребенка. Шаги его по влажному бетону и смоле были уверенны и так быстры, что не уследить. Вдобавок он то и дело нырял в соседние измерения.

И вот он остановился перед Ягареком. Гаруда взмахнул мешком с торопливо собранными деталями, закинул себе на спину. Ягарек с благодарностью отдался во власть пляшущего безумного бога, обвил свободной рукой гладкое сужение между головой и животом Ткача.

…ДЕРЖИТЕСЬ КРЕПЧЕ МАЛЫШИ МЫ ПОПРОБУЕМ НАЙТИ ВЫХОД ОТСЮДА… — пропел Ткач.

Между тем необыкновенная пехота приближалась, преодолевая небольшой подъем. Механические органы шипели и клацали. Удивительные бойцы прошли мимо деморализованных милиционеров — те были потрясены, увидев человеческие лица на затылках железных воинов.

Дерхан тоже посмотрела на них, тяжело сглотнула и поспешила к Ткачу, который стоял, раскинув человеческие руки. Айзек и Ягарек уместились в сгибах боевых, конечностей, суча ногами в поисках опоры на широкой спине паука.

— Не вздумай снова что-нибудь отрезать, — процедила Дерхан, скользнув ладонью по рубцу на голове. Она спрятала пистолеты в кобуры и бросилась в страшные объятия Ткача.

Над крышей вокзала появился второй дирижабль, с него тоже были сброшены тросы. Взвод переделанных спустился на площадку, венчавшую сооружение, и без промедления построился в боевой порядок. Милиционеры, обливаясь холодным потом и ничего не понимая, смотрели на них. Переделанные солдаты Попурри без задержки достигли последнего кирпичного уступа, лишь на миг дрогнули, увидев мельтешащего на площадке гигантского паука, несущего, точно кукол, на спине сразу троих.

Солдаты Попурри медленно двинулись дальше. Их бесстрастные стальные лица блестели от дождевой влаги. Тяжелыми ногами переделанные раздавили забытые на крыше машины.

Внезапно Ткач стремглав кинулся вперед, к ближайшему милиционеру. Тот завизжал от ужаса и боли, когда его потащили за голову. Как он ни брыкался, как ни вырывался, Ткач прижал его к груди, словно баюкающий младенца отец.

…МЫ ВЫНУЖДЕНЫ ПРОСТИТЬСЯ ТАК КАК ДОЛЖНЫ ПРОДОЛЖИТЬ ОХОТУ… — прошептал Ткач, обращаясь ко всем, кто мог его слышать. После чего бочком отступил от края площадки и исчез.

Две-три секунды на крыше был слышен только унылый шорох дождя. Сверху Полмолитвы выпустил напоследок несколько пуль, заставив рассеяться людей и переделанных. Когда же они высунули головы из укрытий, стрельба не возобновилась, Джек исчез. А Ткач и его спутники тоже скрылись без следа, точно сгинули.

Мотылек рвался сквозь воздушные течения. От страха и отчаяния он совершенно обезумел. Снова и снова его крики, в самых разных диапазонах, разлетались по самым разным измерениям. Ответа не было, и это прибавляло смятения и паники. Но томительный голод, несмотря ни на что, вновь давал себя знать. Мотылек остался рабом своего аппетита.

Внизу по городу текла Ржавчина, ее баржи и лодки казались грязными созвездиями во мгле. Мотылек сбавил скорость, закружил по спирали. По лику Нью-Кробюзона медленно растягивался жгут грязного дыма, перечеркивал его карандашным грифелем. Это поздний состав шел на восток по Правой линии, через Гидд и Баргестов мост, над водой к Лудовой залежи и узловой станции Седим.

Мотылек пронесся над Ладмидом, спикировал над крышами университетского факультета, чуть взмыл над крышей Сорочьей церкви, что в Соленом репейнике. Помчался дальше, подгоняемый голодом, страхом и одиночеством. Пока не насытится, не будет ему покоя.

Внезапно мотылек увидел внизу и узнал рисунок из света и мглы. И почувствовал притяжение. За железнодорожными путями из старых ветхих кварталов Костяного города вздымались в ночную мглу Ребра колоссальными арками цвета слоновой кости. Мотылек вспомнил странное влияние этих старых костей, из-за которых Костяной город стал местом опасным, куда лучше не соваться, где воздушные потоки ведут себя непредсказуемо и ядовитые волны загрязняют эфир. Образы далеких дней, жадно впитанные с молоком, не стерлись. Здесь он познал сладчайший вкус молока. Здесь железы его были опростаны досуха, здесь губы детеныша жадно теребили его сосок…

Мотыльку было безумно страшно. Он искал облегчения. Он мечтал о гнезде, где можно отлежаться, зализать раны. Он мечтал о чем-нибудь знакомом, где он сможет позаботиться о себе и где о нем позаботятся. Он вспомнил, как жил в плену, под необычным светом специальных ламп. Здесь его не обижали. Совсем напротив — здесь за ним ухаживали заботливые няньки. Кормили, мыли. Вот оно, убежище.

И мотылек, голодный, жаждущий исцеления и покоя, преодолел свой страх перед Ребрами. Он полетел на юг, выбрасывая язык в поисках полузабытых небесных маршрутов, высматривая темное здание в узком переулке, залитую гудроном террасу непонятного предназначения, откуда он уполз несколько недель назад.