Читаем без скачивания Возвращаясь к себе - Елена Катасонова

— Да.

Он ответил, не думая, инстинктивно, подчиняясь нетленным правилам, выработанным давным-давно, в эпоху рыцарского отношения к женщине. Да и можно ли было ответить иначе?

— А как же Лена?

Он не успел сообразить, что сказать: чьи-то руки уже развязывали полог палатки.

— Ой, кто здесь? — послышался голос Светы. Она и в самом деле, кажется, испугалась.

— Террористы, — хихикнула Таня.

— Танька, ты? А это… — Света запнулась. — Я за кофтой, — словно извиняясь, пояснила она. — Костер догорает, холодно…

Пошарив рукой в темноте, она выудила из своего рюкзака кофту и, пригнувшись, вынырнула из палатки.

— Я пойду, — шевельнулся Дима. — Кажется, уже заливают костер.

— Ага, шипит, — прислушалась Таня. — Так как же Лена? — снова спросила она.

— Мы с ней друзья, — чувствуя, как больно, по-настоящему щемит его сердце предателя, сдавленно ответил Дима.

Зачем позвонила Света, они ведь никогда не дружили? Только за этим — чтобы открыть глаза.

— Я еще у костра заметила, как она к нему прижималась, — с непривычной для нее живостью торопилась высказаться она. — А потом они вдруг исчезли, и когда я пошла за кофтой в палатку…

Помертвев, слушала Светин рассказ Лена, и трубка была такой невозможно тяжелой, что пришлось сесть на стул и поставить на стол локоть.

— А ландыши уже есть? — придумала она, что сказать, чтобы остановить Свету.

— Ты о чем? — удивилась Света. — Какие ландыши? Ну есть, есть. Танька воткнула себе в волосы целый букет.

Опять «Танька»… Лена стиснула зубы.

— А ночью вы не замерзли? — гнула она свое. Пришлось отвечать.

— Так были спальные мешки, — с досадой сказала Света. — А утром мальчишки преподнесли нам березовый сок: надрезали кору с вечера, прикрепили к березам кружки…

— Варвары, — четко припечатала Лена. — Далось вам портить березы! Да и ландыши сто лет уже занесены в Красную книгу… Ладно, пока, бегу на маршрутку.

— Пока, — разочарованно протянула Света и повесила трубку. — Вот зануда так зануда, — сказала она.

— О ком ты? — спросила вошедшая в комнату мать.

— Да о Ленке, — скривилась Света.

Мать стояла и любовалась дочкой.

— О вашей отличнице? — вспомнила она прошлогодние разговоры. — Той, что перешла в колледж?

— Да, о ней, — недовольно буркнула Света.

— А кем же ей быть? — успокаивающе заметила мать. — Они все такие, отличницы.

И обе засмеялись.

А Лена никуда не поехала, ни на какую-такую маршрутку не побежала. Положив на рычаг тяжелую трубку, так и сидела на краешке стула, невидяще глядя в окно. В их далеком от центра районе пахло весной. Пели птицы, зеленели вдали деревья, по-летнему палило солнце, и Лена встала и задернула шторы: ей не хотелось света. Ну вот все и кончилось, грубо и неожиданно. А ведь он звал ее с собой, Димка, и, если бы она поехала, не было бы никакой Тани. А что было бы? Сидели бы у костра, смотрели вдвоем на огонь, чувствовали друг друга, свою всегдашнюю душевную близость.

— Что вы смотрите на нас одинаковыми глазами? — спросила однажды Настя.

— Как это? — не понял Дима.

Да и Лена не поняла.

— Совершенно одинаковым взглядом, — пояснила Настя. — Верно, Костик?

— Точно! — с удовольствием подтвердил Костя. — Глаза, правда, разные, но взгляд один к одному.

У них и был одинаковый взгляд — на все.

— Наша с тобой похожесть — случай довольно редкий. Ты и вправду мое «второе я».

Когда он это сказал? Недавно. Но теперь его слова казались далеким прошлым, все было как будто не с ней. Никто больше не поцелует ее, а за окном такая весна! Не с кем ей теперь говорить обо всем на свете, разве что с Настей, но это совсем другое. «Помнишь, как мы ходили с тобой по Москве и ты читал мне свои стихи? Помнишь, как зашли в кафе и я зачем-то решила стрельнуть сигарету у заросшего до бровей угрюмого парня, а ты меня отговаривал — «Ленка, ты ведь не куришь!» — помнишь нашу беспомощность перед таинственным суфле с чем-то совершенно неведомым?»

Лена сидела и терзала себя. Неужели все кончено? Неужели он ей даже не позвонит? Но такого не может быть! А если позвонит, что скажет? И что скажет ему она? Надо было, наверное, не прощать — тогда, после новогоднего вечера в школе. «Предавший раз — предаст тебя снова…» Кто это сказал? Никто. Это она сама сейчас поняла. «Когда ум приговаривает и казнит, сердце еще только прощается…» Да, книжная она девочка. А книжные девочки никому не нужны — во всяком случае, не нужны мужчинам.

Солнце упрямо врывалось в комнату, и Лена снова заставила себя встать и задернула вторые, тяжелые шторы. Так, в полумраке, просидела она до вечера, смутно ожидая звонка — он развеет мрак и спасет, — но никто ей не позвонил.

Очнулась от двойного поворота ключа — это пришла мама — и вдруг поняла, что сидит в кресле, пристально смотрит на серый экран невключенного телевизора и тихо плачет.

Часть вторая

Вот так, столетия подряд,

Все влюблены мы невпопад,

И странствуют, не совпадая,

Два сердца, сирых две ладьи,

Ямб ненасытный услаждая

Великой горечью любви.

1

Третий курс, осень. Учиться осталось всего ничего, а Университет истории культур по-прежнему пребывает в бесконечном процессе аккредитации. Сначала Лену это не очень-то волновало — еще есть время, успеется! — теперь она все чаще об этом думает: ведь речь идет о дипломе — будет он государственным или нет.

В чем, черт возьми, тут дело? Понять невозможно. Ведь УНИКу есть чем гордиться: в стенах его — профессора с мировыми, известными именами. Лена и прежде читала их книги, как раз по истории культур, теперь слушает лекции, отваживается спорить на семинарах. Вначале просто не верилось, что так вот, запросто, стоит перед ними, студентами, и общается, можно сказать, на равных тот самый автор, которым заочно она восхищалась, над мыслями которого много думала, про себя соглашаясь и споря. Потом уж почти привыкла.

Нет, она ни о чем не жалеет — кривая судьбы вывела ее куда следует, а все-таки страшно вспомнить то нестерпимо жаркое лето три года назад, когда она так страдала и мучилась, так рвалась к этому самому высшему образованию.

Димка не позвонил, исчез, словно его и не было, и, подчиняясь инстинктивно закону вытеснения, известному в теории всем психологам, а непсихологам, товарищам по несчастью, на горькой практике, Лена с головой бросилась в омут знаний, в нескончаемую череду экзаменов — выпускных в колледже и приемных в инязе.