Читаем без скачивания Белое на белом - Константин Костин

Два часа. Слишком малый срок для того, чтобы осознать, что ты превратился в преступника и изгоя.

Глава 8

Бранд

Улица королевы Бригиты. Улица Новой Голубятни. Королевский дворец. Улица Горлицы

21 число месяца Рыцаря 1855 года

Сложнее всего договориться почему-то с ближайшим родственником. Самым злобным ненавистником твоего народа часто является тот, кто почти не отличается от тебя.

Королевство Фюнмарк никогда не относили к Белым землям. Несмотря на то, что говорили в нем на том же языке, разве что с пришепетывающим выговором. Шипящих в фюнмаркском языке хватило бы на целый клубок змей. Белоземельцев фюнмаркцы недолюбливали, почитая их дикарями и варварами, не владеющими благородным искусством мореходства. Да и откуда бы белоземельцам сим искусством овладеть, если с юга доступ к Зеленому морю перекрывает Грюнвальд, с севера же Шнееланд имеет, конечно, выход к Янтарному морю, да вот только выйти из мелкого и небольшого по размерам моря на просторы океанов шнееландцы не могли: выход перекрывал длинный полуостров, так, что для выхода оставался неширокий пролив, в самом узком месте не превышавший и полмили. Принадлежал полуостров Фюнмарку и через пролив корабли пропускались только за плату, размер которой зависел исключительно от доброй воли фюнмаркского короля. Подобную практику фюнмаркцы не считали чем-то неправильным: ведь если бы бог не хотел, чтобы добрые фюнмаркцы собирали плату с проплывающих кораблей, он бы не дал им во владения полуостров Штир. Бог в представлении фюнмаркцев был довольно непоследовательным существом: дав им Штир, он почему-то отдал плодородные долины вдоль реки Миррей шнееландцам. Со стороны бога такой поступок был явно ошибочным, со стороны же шнееландцев владение землями, позарез необходимыми Фюнмарку — просто подлым. Поэтому с завидной регулярностью войска Фюнмарка под красно-белыми знаменами пересекали Миррей, с целью исправить несправедливость. Шнееландцы же, в свою очередь, противились такому толкованию воли бога, что привело к тому, что два народа, близких друг другу, как могут быть близки двоюродные братья, считались смертельными врагами.

Последние годы — может быть даже лет десять — напряжение между двумя странами спало, и если что и было нужно для продолжения мирных отношений, то вовсе не убийство служащих посольства четырьмя курсантами.

— Что будем делать?

Никто из четырех не произносил этого вопроса, но он витал в воздухе.

— Нас никто не видел… — медленно проговорил Цайт.

— И? — Вольф оглянулся. Темные окна темных домов…

— Бросить карету здесь и бежать обратно в школу. Нас никто не видел, а если кто-то и видел, то лиц не рассмотрел. А если и рассмотрел, то мы всегда можем сказать, что не покидали школы. Мы спали всю ночь!

Идея была заманчивой, чего скрывать. На некоторое время все замолчали.

— Я за то, чтобы признаться, — отрезал, наконец, Вольф, — Не к лицу дворянину и мужчине прятаться от опасности. Я не хочу остаток жизни бояться, что правда всплывет наружу. Мой отец всегда говорил «Сделал ошибку — имей мужество признать это». Из-за нас может начаться война.

— А мой отец, — взмахнул рукой Цайт, — говорил «Виноват всегда тот, кто попался». Можем изобразить все так, как будто они сами поубивали друг друга. Правда, вот кучер…

Все опять замолчали. Кучер был нежелательным свидетелем, но никому не хотелось убивать невиновного.

— Можем, — предложил Ксавье, — спустить их под лед. Нет тел — нет причин обвинять Шнееланд в убийстве. А кучер… С кучером что-нибудь придумаем.

— Как будто Фюнмарку непременно нужно тело, чтобы в чем-то обвинить. Да если б этот мерзавец на глазах их же собственного посла спрыгнул с крыши собора с криком «Я хочу летать!» и то они сказали бы, что во всем виноваты шнееландцы. Мол, это они затуманили несчастному глаза и специально замостили площадь камнем, чтобы тот точно убился…

— Я предлагаю сознаться, — гнул свое Вольф.

— Сознаться кому? — взвился Цайт.

— Симону, — вдруг сказал Йохан, доселе молчавший.

Снова наступило молчание. Мысль была неожиданной.

— Почему Симону? — любопытство Цайта не знало меры. Он и на эшафоте поинтересовался бы у палача, кто ковал меч и правда ли, что отрубленная голова еще может произнести пару слов.

— Он — наш командир. Он должен знать, что произошло. Он может решить, что нам делать.

— Мой отец, — судя по голосу, Вольф уже почти согласился с Йоханом, — говорил «Признал ошибку — исправь ошибку».

Ксавье, отец которого ничего такого не говорил, а если и говорил, то такие вещи, которые за мудрость не сошли бы, промолчал. Пару секунд.

— Не думал, что здесь все будет еще сложнее, чем на родине… Я — за признание Симону.

— Какие все честные… — проворчал Цайт, — Поехали. Кто вместе с покойниками?

Вместе с покойниками ехали Цайт, Вольф и Ксавье. Йохан, которого кони признали за хозяина, управлял каретой. Кучер лежал в глубоком обмороке, Ксавье, сидевший на трупе того, кто пытался выдать себя за сотрудника тайной полиции, крутил в руках жетон, пытаясь его рассмотреть в редких вспышках света от фонарей.

— Что ты там выглядываешь? — не выдержал Цайт.

— Здесь надпись. Судя по всему — девиз. Только он на эстском, а я его не знаю. Цайт, ты при первой встрече что-то говорил по-эстски. Посмотришь?

— Мы же учили в школе этот язык, нет?

— За неделю я только научился опознавать, что это именно эстский. Ну, посмотри.

Цайт взял серебряно-черную пластину и поднес к глазам:

— Мелко написано… Да и я, собственно… В общем, то ли «Лечи больного пока не выздоровеет» то ли «Лечи здорового, пока не заболел»… Как-то так.

— Отдай. Знаток древнего наречия…

Возле штаб-квартиры Черной сотни в эту ночь происходило неслыханное: из остановившейся у ворот кареты выскочили несколько юношей и забарабанили в створки:

— Открывайте! Открывайте!

Стража не заставила себя ждать.

— Кто такие? — поинтересовался сержант в черной форме. Дула ружей солдат, пришедших с ним, смотрели на непрошенных гостей.

— Курсанты школы. Цайт, Ксавье и Вольф. И Йохан. Нам срочно нужен старший сотник.

— Какие наглые ученики пошли в последнее время. Подавай им среди ночи старшего сотника… Что-то я вас не помню. Вы сколько учитесь?

— Неделю. Ты будешь звать сотника?

— Неделю… — и не подумал шевельнуться сержант, — А ведь вам не положено выходить в город. Самовольно сбежали?

— Да! Самовольно! Сгораем от стыда, раскаиваемся и желаем, чтобы сотник наказал нас лично.

— Знаете что, любезный, — отстранил кипевшего Цайта Ксавье, — но поверьте, вопрос ОЧЕНЬ важен.

Перед глазами ошеломленного сержанта появился жетон тайной полиции.

— Еще вопросы есть?

— Н-нет.

— БЕГОМ ЗА СОТНИКОМ!!!

Сержант пошел красными пятнами, забулькал, как закипевший чайник, но сдержался. За сотником, жившем в здании штаб-квартиры, был послан солдат. Ребятам пришлось ждать результатов своей эскапады, стоя у ворот, под прицелами ружей.

Пошел снег.

— Еще пару минут, — Вольф яростно растирал уши, — и я соглашусь даже на сожжение на костре. Хоть погреюсь перед смертью…

Бесшумно открылась дверь караульной, от чернеющего проема отделилась часть темноты и превратилась в старшего сотника. Чернокожий, в черной форме, он выглядел мрачным призраком. А может и не призраком, но мрачным — это точно.

— Что привело моих юных курсантов к своему ВОЗМОЖНО будущему командиру? — лениво поинтересовался он и широко зевнул, блеснув сахарно-белыми зубами.

Ксавье приоткрыл дверь кареты. Симон, зевнув еще раз, заглянул внутрь и встретился взглядом со стеклянными глазами одного из покойников, которыми была завалена карета.

Сон с лица сотника исчез мгновенно.

— Открыть ворота. — Скомандовал он, — Карету — в седьмой сарай, двери закрыть, поставить охрану, никого не впускать. Вы, — махнул он рукой курсантам, — за мной.

В кабинете командира в этот раз было темно и мрачно. Симон покрутил вентиль газового светильника, щелчок, и помещение озарилось тусклым голубоватым светом. От предметов упали глубокие черные тени, черный же силуэт сотника за столом напоминал адского демона, снимающего показания с только что поступивших грешников.

— Рассказывайте, — бросил он.

Он выслушал всех по очереди, сбивчивый рассказ Вольфа, путаный и многословный — Цайта, спокойный — Ксавье и краткий — Йохана. Помолчал. С силой потер ладонями лицо.

— Да… Как вы вышли из школы? — резко спросил он Цайта.