Читаем без скачивания Урал атакует - Владимир Молотов

– А сейчас? – моргнули черные глаза.

– Что сейчас?

– Ты уже хорошо плаваешь?

Костя пожал плечами:

– Да вроде ничего. Лучше, конечно, чем тогда.

– А я вот до сих пор не умею плавать, – созналась Маша.

– Как? – удивился Костя. – Ты же говорила, что ездила с родителями в Турцию, на Черное море.

– Ну и что. Папа учил меня там, но из этого так ничего и не вышло. Я слишком боялась воды, он даже терпение терял со мной и ругался.

– Эх ты, трусишка.

– Ты научишь меня плавать? С тобой мне будет не страшно.

Она словно забыла, что ждет их завтра. Или специально бередит душу?

– Если доживем до лета, – пробормотал Костя. – Хочешь еще вина?

– Мм… Не откажусь.

Костя снова потянулся к бутылке. Его телу ощущалось необыкновенно хорошо. Кровь растекалась ласковым теплом. Мысли окрашивались какой-то романтичной пафосностью, как будто были вычитаны из книг молодости.

Ночь, постель, женщина, вино. Все в жизни может опостылеть, приесться, но эта картина всегда останется новой. Только если не превращать ее в быт. В еженощную и повседневную рутину с одной и той же женщиной. А то пропадет эта самая новизна, эта непреходящая ценность. В жизни вообще очень мало вещей, которые могут опять и опять казаться неожиданными, сильно брать за душу. Можно по пальцам перечесть: очередное знакомство с девушкой, случайно услышанная красивая мелодия, восхождение на горную вершину, прыжок с парашютом. Сколько раз в доядерной жизни он сидел вот так на постели, с полуобнаженной дамой? Не столь уж и много. Но все эти женщины были не похожи друг на друга. Одна любила долго и бесконечно рассказывать о своей жизни, другая с таким умильным прилежанием занималась сексом, третья… Да, впрочем, стоит ли вспоминать? И все они казались чем-то похожи. Быть может, своей хрупкостью? В постели любая, даже самая сильная женщина, становится хрупкой. Потому что она снимает маски повседневной жизни. Она готова расплавиться от твоих объятий.

Маша потянулась к нему и защекотала волосами. Влажные губы коснулись его щеки. Горячий шепот залился в ухо.

– Нет, я передумала. Я не хочу вина. Я хочу тебя!

Глава восьмая

Комната была светлой и просторной. Несколько вытянутая, подобно вагону, она заканчивалась широким окном с гардиной и нежно-розовыми шторами. Обои на стенах по цвету отдавали чем-то леденцовым, ромашковым. В потолок были вделаны китайские диодные светильники. Под ногами липко чавкал паркетного цвета линолеум. Пахло известкой и чистым полом.

Жилплощадь оказалась недурно обставленной. У одной стены стоял совсем новенький еще диван, у другой – элегантная стенка-шкаф с большими круглыми, под цвет штор, ручками на дверцах. Старовато выглядели только журнальный столик у стенки и убого залепленный магнитными лубочными картинками холодильник.

– Господи, какая прелесть! – искренне обрадовалась Маша.

Костя покосился на нее и заметил, как засияли ее глаза, словно радуга заиграла на таинственной заводи.

– Тебе правда нравится? – спросил он.

– Ну конечно. О лучшем я и не мечтала.

Муконин подошел к шкафу и поставил сумку.

– Я заплатил коменданту за три месяца вперед.

– Спасибо. – Маша села на диван и снова осмотрелась. – Хочешь, я отдам тебе деньги?

– Ни в коем случае.

В груди затеребило. Банальные пустые фразы. Сколько тайного смысла кроется за ними! Нужно выждать необходимых пять минут. Проторчать пять минут для приличия и уйти. Только как их убить?

Косте не хотелось глядеть в ее сторону. Он подошел к окну, отдернул штору. Утреннее солнце уже отвоевало часть двора. На горизонте торчала иссиня-черная башня небоскреба. Такой же глухой двор, как там, у вокзала. Перед Костей ясно возник образ того парня с заячьей губой. Как он тогда сказал? «Сдохнешь, падла! Через месяц-другой – сдохнешь». Что бы это значило? Да просто лай озлобленной собаки. Не стоит придавать значения.

За спиной послышался тихий вздох. Муконин приоткрыл створку пластикового окна. В лицо дыхнуло теплой сырой свежестью. Плюс десять, не меньше, решил Костя. Потрогал батарейный стояк. Прыщавая труба едва теплилась.

Он повернулся лицом к Маше. Свет из окна четче обозначил черты ее лица. Немой вопрос печального Пьеро.

– Тебе помочь разложиться? – спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

– Спасибо, я сама, – прозвучал ожидаемый ответ.

Ему стало легче.

– Я зайду вечером, – напомнил он.

– Конечно, я буду ждать.

Маша, зажав руки между коленок, уставилась на сумку. На девушке были красная кофточка и серые джинсы. А он даже не снял куртку при входе. Болван! Все не так, неправильно все. Надо было по-другому. Но отступать уже поздно. Костя прикурил сигарету, выдохнул в окно.

– Весна уже вовсю, – констатировал он.

Когда боишься сказать что-то важное или когда не о чем уже говорить, начинаешь делиться впечатлениями о погоде, заметил он про себя.

– Что?

– Я говорю, весна вовсю разыгралась.

– А, да. Здо́рово.

Она была какой-то отрешенной, с самого утра.

Костя соскочил в восемь, короткого сна как не бывало. В горле пересохло, и слегка тошнило, но он чувствовал еще некоторое опьянение. Быстро принял холодный душ, затем выпил чаю – и тошнота прошла. Позвонил по номеру, который дал генерал, и там беспрекословно назвали адрес гостиницы. Затем набрал следователя Набокова, а договорившись о встрече, предупредил по телефону Ганю. И стал собираться.

Уже одетый, он сел на диван, посмотрел на Машу – та спала сладким сном, сложив руки на животе и приоткрыв рот. Он расслышал тихое сопение, такое же бывает у младенцев. И спящее лицо ее выглядело детским, а потому еще более красивым, чем в бодрости. Он тихонько толкнул ее, она проснулась. Сказал, что им пора, и пусть она собирается, а он пока сходит за сигаретами.

Чертова отрава, надо бросать, а то покалывает что-то периодически. Костя выкинул недокуренный бычок в окно, закрыл створку.

– Ну ладно, – выговорил он. – Мне пора.

Маша вроде бы вздрогнула, а может, ему просто показалось. Взгляд стал каким-то серьезным, сосредоточенным.

– Что ж, как скажешь.

Он подошел к дверям. В горле застрял сухой комок. Он почувствовал ее дыхание на затылке, обернулся и мягко поцеловал ее в губы. Холодные шершавые губы.

– Я не прощаюсь, – бросил Костя и быстро вышел за дверь.

Замок провернулся практически сразу. Муконин торопливо спустился вниз.

Уже на улице он прошелся взглядом по окнам, пытаясь найти ее окно на седьмом этаже. Но так и не понял, нашел ли?

Все, больше никогда я не вернусь сюда, сказал он себе, не веря. Быстрей уйти, забыть, вычеркнуть, изжить. Никогда! Потому что не нужно. Потому что незачем.

У метрополитена людей оказалось много. Костя приметил одну даму, модницу, каких редко встретишь в тяжелое время. Она шла, одетая в красные шаровары по-казацки и легкую коричневую курточку, волосы, выглядывавшие из-под красного же берета, были у нее с фиолетовым оттенком. Надо же, подумал Костя, кто-то еще пробует нормально жить.

В вагоне Муконин вышел в Сеть и отправил весточку Гранате70.

«Сегодня подвезу нашим оборотням описание ложной панацеи. А в нем один тип жалящего яда якобы заменен на другой. Пусть их друзья проглотят наживку и возрадуются. Больница в девять открывается, но оборотни будут ждать на улице, в двадцать первом квадрате, судя по нашей карте. Ну ладно, после встречи с ними отпишусь, что там и как. Пока!»

Потом Костю укачало, и он чуть не уснул. Но поездки в местном метро длились недолго. Когда он вышел на нужной станции и поднялся наверх, то прикурил очередную сигарету и тем взбодрился. Времени было без десяти девять. До встречи с Набоковым оставалось десять минут.

Костя побродил кругами, обдумывая сценарий встречи. Минуты шли, поднималось ненужное волнение. Наконец, ровно в девять он пришел в назначенное место. Это был безлюдный уголок у въезда в гаражный массив. Напротив располагалась промышленная зона. Там протекала скоростная дорога, а за дорогой тянулся бетонный забор. Вдоль забора крупно зияли черные буквы граффити:

МОСКВИЧИ ВОН С УРАЛА!

Костя остановился и покрутил головой направо-налево. По шоссе проносились автомобили, ни один не собирался останавливаться. Муконин оглянулся назад – пустынно и тихо. Лишь серые кирпичные стены гаражей, угрюмые ржавые ворота и над ними, сбоку, на возвышении – бревенчатая будка сторожа с заколоченными фанерой окнами. Костя отвернулся и тупо уставился на лозунг на бетонном заборе через дорогу. Где же этот гребаный Набоков? И почему он выбрал такое дурацкое место?

Ответов у Кости вылетело много, но додумать он не успел. Уж очень тихо сзади зашуршали шины, поздно он начал поворачиваться. Пчелиным укусом больно кольнуло в поясницу, как будто ввели острую иголку. Он захлебнулся волной, в глаза накатила розовая пелена, тело охватила небывалая слабость. Костя осел, и мир исчез.