Читаем без скачивания Седьмое лето - Евгений Пузыревский

Зима двухгодичной давности.

В очередной вторник, Элла Максимовна, шестидесятисемилетняя старушка, ровно в девятнадцать тридцать, по местному времени, вышла из дому.

На работу.

Сторожем, на склад продовольственных товаров, что находился в четырёх кварталах к югу.

И делала она это на протяжении последних одиннадцати лет, каждый чётный день недели.

Пришла.

Покормила виляющую хвостом Муху, принесённым с собой, в железном бетоне, супом, перемешенным с хлебными кусками. Потом, для порядку, сделала обход территории, проверив, на запертость, все окна. Затем, дождавшись, когда часовая и минутная стрелка встретятся на цифре «Двенадцать», выставила в ряд четыре стула, постелила на них свою верхнюю уличную одежду и улеглась спать, подложив под голову свёрнутую кофту.

Уснула, для своего возраста, достаточно быстро, даже не смотря на неудобное ложе (привыкла, во время эвакуации из блокадного Ленинграда, спать во всевозможных, неприспособленных под это, и часто продуваемо-холодных местах).

Временные указатели сошлись вновь, но уже на другом его показателе. Том, что, судя по народному поверью, так любит Бог.

Захлёбывающийся Мухин лай, заставил Эллу Максимовну проснуться.

Села, непонимающе мотая головой, пытаясь сбросить с себя остатки, такого сладко-пленительного сна.

Собака исходила в ярости, скребя и прыгая на дверь.

Испуганная старушка встала и, стараясь не скрипеть рассохшимся деревянным полом (хотя чего-чего, а именно его снаружи и не слышно – хоть танцуй) пошла в соседнюю комнату, используемую как кабинет заведующей, и в которой, находился телефонный аппарат.

«02»

Сообщив, о возможной попытке проникновения, она, взяв большой металлический дырокол, в надежде им защититься при опасности (рядом находилось больше подходящих, для такого случая, вещей, но страх и рациональные размышления, не совсем совместимы).

Мухин лай перешел на рык, значит тот, что за дверью, по какой-то причине решил удалиться.

Запуганная Элла Максимовна, сидела на одном из четырёх стульев, прижимая канцелярскую принадлежность к груди и, зачем-то, считала банки с рыбными консервами, на ближайшем от неё стеллаже.

Собака замолчала окончательно, но при этом продолжала стоять на том же месте.

Шестидесятисемилетнему сторожу стало стыдно от того, что она так легко поддалась панике. Наверняка же это был всего лишь ветер, на который, эта глупая дворняга и подняла свой лай. Теперь ещё приедут зря побеспокоенные милиционеры, а у них и без того много важных дел, чтоб впустую срываться по вызовам старых паникёрш.

Стыдно-то как.

Встала, надела верхнюю одежду, подошла к двери, медленно повернула в замке ключ, открыла.

Никого.

Муха, проскользнув сквозь ноги, умчалась в заснеженную темноту.

Выбежала вслед за ней – да куда там, разве угонишься. Развернулась, хотела войти внутрь, но тут заметила следы, на свежевыпавшем снеге.

Совсем недавно здесь кто-то топтался.

Моментальный страх не стал задерживаться у горла и, под своей тяжестью, свалился в онемевшие ноги, Эллы Максимовны, зафиксировав её на месте. Старушка, видя защиту лишь в своём четвероногом сослуживце, стала шёпотом, в надежде что услышит, звать её по имени.

В ответ, лишь ветер повысил градус своего завывания, заменяя собой тишину.

Женщина готова была разрыдаться, как вдруг, где-то слева, раздался приближающийся лай. Ободрённая, ночная работница, повернулась на звук.

Перед ней стоял огромный мужик, в два метра ростом, с высоко поднятым воротом и низко натянутой меховой шапкой, так, чтоб невозможно было разглядеть лица.

Кроме глаз.

Опасных глаз.

Нож вошел справой стороны, в аккурат между третьим и четвёртым ребром и так легко – по самую рукоятку, словно старухин тулуп, был не толще, чем летнее ситцевое платьице.

Она упала. Молча и удивлённо. Успев заметить, как нападавший со всей дури, наотмашь, пнул в голову прыгающую на него собаку.

Потемнело.

Навсегда.

Милиция медленно, но среагировала – приехала, поймала, арестовала.

О ночном происшествии, на следующий день знал уже весь город. Слухи, мать их за ногу, распространяются быстро.

«Словно мухи, тут и там,Ходят слухи по домам,А беззубые старухиИх разносят по умам»[25]

Эллу Максимовну выдали, на захоронение, родственникам, а из выжившей псины, на собрании городского начальства, было решено делать героя.

А дело было вот в чём – секретные губы, в нужные уши доложили, что через пятнадцать дней, должно было приехать большое начальство из областного центра, якобы проездом и задержаться не более как на двадцать четыре часа. Но знаем мы все эти «Якобы», так что готовиться нужно с помпой и основательно.

А как же прикрыть все те зияющие дыры, во вверенном им участке, да к тому же в такой короткий срок? Старым и проверенным способом – отвлекающим манёвром.

И понеслось.

В газете появилась статья, о собаке, которая смело бросилась на опаснейшего преступника, вступив с ним в неравную схватку, вышла из неё победителем, задержав негодяя до приезда оперативно среагировавших милиционеров. Но при этом получила ранение – при сильном ударе ногой в челюсть, она откусила себе язык и потеряла много крови. Теперь, лучшие городские ветеринары борются за её жизнь.

О погибшей старушке – ни слова.

В доме культуры был организован большой концерт («случайно» совпавший с днём прибытия высоких чинов) с выступлением местных самодеятельных коллективов, состоящий из танцев, песен, героических военных стихов (война тут конечно была не в тему, но, на всякий случай – упоминание, о «Священной», лишним не бывает) и нарисованных транспарантов с кричащими лозунгами. В конце действия, под аплодисменты жгущие ладони, на сцену, на руках, вынесли эффектно перебинтованную Муху (даже в тех местах, где раны отсутствовали).

Гости остались довольны (ну, по крайней мере, обучено сделали вид, что подобные мероприятия совсем ещё не осточертели, а доставляют несказанное удовольствие) и покатили дальше, по своим, только одним им ведомым делам.

Все довольны, все счастливы.

Безъязыкая собака ещё месяц была в центре внимания, а потом, как-то постепенно, забылась, скитаясь от одних хозяев, к другим. Пока, наконец, не обосновалась на заводе строительных материалов, в своей привычной должности – сторож.

Правда лаять больше не могла.

Но что поделать, не пристрелить же её за это, – какой ни какой, а всё же герой.

Ваня стоял в метре, от беззвучно лающей на него собаки, которую сдерживала, от атаки, туго натянутая цепь. Он чувствовал странное внутренне удовольствие, от того, что находится так близко от угрозы, но при этом, в полной безопасности.

Муха лаяла.

Серёжа убежал.

Ваня наслаждался.

Каждому своё.

Он, как-то даже и не задумался, почему в дороге «Туда» они прошли спокойно, без происшествий и встречи с хвостатой охраной. А в «Обратно», она тут как тут, к тому же совершенно неожиданно и, скорее всего, умудрилась тяпнуть его товарища – не просто же так он «подсел на ногу» и побежал по узкой стене намного быстрее, чем за неделю до этого, на уроке физкультуры, по специализированной асфальтовой дорожке.

Чёрт, как же это приятно – лицом к морде, мордой к лицу. Сантиметр за сантиметром, всё ближе и ближе, уже чувствуешь дыхание, выплёвываемое вместо голоса, слюни, падающие на щёки с носом и вылетающие при яростно бесполезных попытках в них вцепиться. И эти глаза, эти две пары глаз с расширенными зрачками, черные и серые, наблюдающие, друг за другом, следящие за каждым движением, готовые моментально отреагировать, подать в мозг сигнал об изменении ситуации и последующим ответным действием всего напряженного тела.

В свой возраст, еще не познавший близкого контакта с противоположным полом, Ваня, впервые в жизни, испытал Истинное наслаждение, электрическим разрядом прошедшее через каждую клеточку его естества.

И вдруг оно потухло.

Удивлённый и не осознавший парень, попытался собрать оставшиеся крупинки, частицы, шлейф происшедшего, сгрести в единую кучу и окунуться ещё раз, хотя бы на чуть-чуть, хотя бы ненадолго, хотя бы на мгновение, которое, при правильном подходе, может показаться вечностью…

Нет. Нет. НЕТ. Исчезло, растворилось, улетучилось.

Разъярённый, потерявший случайно найденное, неожиданно приобретённое и теперь утраченное, Ваня схватил обрезок трубы, так некстати валявшийся рядом, и со всей силы ударил собаку по голове.

Разряд.

Удар.

Разряд.

Удар.

Разряд.

Два Божьих создания, одинаково им любимые, лежали рядом на земле – голова к голове. Еле заметная конвульсия, волной, гуляла по их телам, от одного к другому, трансформируясь в пути – от агонии в наслаждение и вновь в агонию.

Оба цеплялись, оба одинаково сильно, но при этом, оба за разное. Один – за жизнь новую, другая – за жизнь старую,… а если точнее, то за любую, неважно какую, но лишь бы это была ЖИЗНЬ!