Читаем без скачивания Объявление войны. Убийство людей ради спасения животных и планеты - Кричащий Волк

Люди, которые поддерживают стратегию ненасилия, путают объекты угнетения с посредниками их освобождения. Люди едва ли могут выступать посредниками животных, действуя по канонам сатьяграхи. Сопротивленцы Ганди были одновременно угнетаемыми и освободителями. Освободители могут страдать вместо животных, и угнетатели это увидят. Но если они не уважают животных, растают ли их сердца в сострадании к людям, добровольно страдающим ради животных? Разумеется, нет!

Когда кто-то не сопереживает животным, он воспринимают людей, сопереживающих им, как сумасшедших. Рассказывать вивисектору о любви к крысам все равно что рассказывать ему о любви к камням. После того, как ты устроишь несколько голодовок и применишь другие техники самопожертвования, чтобы продемонстрировать, насколько ты переживаешь за животных, нуждающихся в освобождении, угнетателям действительно станет тебя жаль — как умалишенного!

Это одна из проблем зоозащитного движения, с которой не сталкивалось движение Ганди. Освободители — это не то же самое, что освобожденные. Люди симпатизируют и жалеют других людей (порой), но они вовсе не обязательно распространяют свои симпатии и жалость на крыс, мышей, коз, свиней и собак. Очень важно, чтобы тот, против кого ты обращаешь свое самопожертвование, был сознательным. Если люди не будут сознавать, что они делают с животными — а большинство не сознает — человеческое самопожертвование никогда не добьется развития их сознательности.

Но есть и другая проблема, возникающая, когда человек начинает действовать, как представитель животных. По словам освободителей, ответственность за то, чтобы быть чьим-то представителем, отличается от той, что берет на себя человек, когда представляет собственные интересы. Если под угрозой твоя личная жизнь, можно прибегнуть к ненасильственным тактикам, если угодно. Всякий имеет полное право присутствовать на собственных похоронах! Но как быть, когда речь идет не о жизни других существ?

Люди практикуют ненасилие по личным причинам. Это образ жизни, стратегия жизни в этом мире. Однако когда человек выступает чьим-то представителем, догматичная приверженность ненасилию может отрицательно сказаться на интересах тех, кого этот человек защищает. Хороший представитель должен делать все, чтобы защитить своих подопечных. Это означает, что персональные пристрастия к ненасилию могут быть отвергнуты, если того потребуют обстоятельства.

Например, представьте себе ситуацию: десять невинных младенцев вот-вот зарежет сумасшедший убийца. Женщина, исповедующая ненасилие, взяла на себя ответственность за этих детей. Она делает все, что позволяют мирные протесты, лишь бы избежать резни. К сожалению, все ее усилия тщетны. И в то время как она могла бы воспрепятствовать убийце силой, она отказывается от вмешательства. Убийца достает нож и готовится обезглавить первого младенца, связанного и с кляпом во рту. Наблюдая за бойней, женщина молится Богу о детях и их освобождении от убийцы. Вскоре все дети мертвы, а убийца покидает место действия, чтобы портить и уничтожать новые жизни.

В подобной ситуации ненасилие может заставить защитницу чувствовать себя целомудренной. Но результатом стала смерть детей, защищать которых было обязанностью этой женщины. По мнению освободителей, когда исповедующие ненасилие защитники животных позволяют своим подопечным умирать просто потому, что их самопровозглашенные охранники оценивают ненасилие выше, чем жизнь и свободу животных, это тоже форма угнетения.

Ганди говорил, что человеческая неуверенность — это корень принятия стратегии ненасилия, поскольку у нас нет права распространять наши потенциально ошибочные суждения на окружающих. Суть ненасилия, следовательно, заключается в том, чтобы жить в согласии с собственными убеждениями и позволить другим делать то же самое. Стоит надеяться, что эти другие, видя твои страдания, вызванные их поведением, придут к новому взгляду на вещи. Но что делать, когда ты — представитель животных, которых убивают миллионами в сутки? Имеешь ли ты право принять такой образ жизни и придерживаться мнения, что угнетатели имеют право жить так, как им взбредет в голову?

Освободители ясно дают понять свою позицию: невмешательство в защиту животных равносильно разрешению на преступления против наших подопечных. В самом деле, эта позиция бездействия противоречит самой концепции борьбы за свободу животных. Им нужно, чтобы мы их спасали. И мы не имеем права распространять на окружающих ошибочные суждения, принимая ненасилие как стратегию борьбы.

Несмотря на эти аргументы, некоторые читатели могут все еще отрицать применение силы для прекращения угнетения животных. Слишком многие догматично преданы пацифистской позиции, когда речь идет о спасении животных. Освободители помогают таким активистам разрешить их дилемму: если вы считаете, что применять силу для прекращения угнетения животных — это плохо, дело ваше; просто не называйте себя защитниками животных. Беззащитных членов нашей семьи массово убивают и эксплуатируют. Животным не нужны заступники, которые боятся признать, физически результативным образом, что подобное обращение с членами нашей семьи неправильно и должно уйти в прошлое.

Читатели, изучавшие тексты Ганди, могут возразить, сказав, что ненасильственные сопротивленцы боролись не только за собственное освобождение. Вообще, бывали случаи, когда сатьяграха использовалась как инструмент для других социальных изменений на вооружении групп, лишенных гражданских прав. Один из таких примеров — борьба за признание равенства касты неприкасаемых с остальным населением Индии. Неприкасаемых не пускали в храмы или на храмовые дороги, в целом с ними обращались, «как с животными». Некоторые могут сказать, что действия ненасильственных сопротивленцев от имени неприкасаемых — это эквивалент действий людей, защищающих братьев наших меньших. Можно ли этим оправдать ненасильственное сопротивление в движении за освобождение животных?

Вот размышления Ганди о кампании за освобождение неприкасаемых. Он считал, что в отношении них нужны скорее социальные, нежели политические реформы. На этом основании он утверждал: «Я давно уже считаю, что социальные изменения сильнее политических. Для последних атмосфера уже готова, люди заинтересованы в них. При этом люди мало заинтересованы в социальных реформах, результат агитации не выглядит ярким, радоваться и праздновать особо нечего. Это означает, что социальным реформаторам предстоит с трудом брести вперед какое-то время, придерживаться мирной позиции и удовлетворяться сравнительно небольшими результатами».

Общее в борьбе за права неприкасаемых и животных — то, что одна группа представляет интересы другой. Разница заключается в том, что неприкасаемые — это люди. Поэтому ставить знак равенства между этими ситуациями неправильно.

Ганди признавал, что процесс освобождения неприкасаемых будет долгим и тяжелым. Собственно, неприкасаемые все еще страдают в Индии. Почему Ганди с такой готовностью принимал столь жалкие результаты ненасильственного сопротивления? Отчасти причина в том, что когда речь заходит о справедливости, последнее слово всегда за Господом. Кроме того, причина в том, что Ганди желал, чтобы сопротивленцы и группа, которую они представляют, всегда оставались частью общества, с которым они борются. Эту точку зрения можно четко проследить в его совете евреям, когда он рекомендовал им не покидать Германию, а оставаться и считать себя немцами и относиться к угнетателям с любовью.

Освободители считают это отрицательной чертой ненасильственного сопротивления. Предполагается, что сопротивленцы и группы, которые они представляют, в перспективе хотят жить в любви с людьми, которые в данный момент их угнетают. Вот почему ненасильственные сопротивленцы беспрекословно чтут законы, кроме тех, которые считают аморальными. Они пытаются быть идеальными гражданами, демонстрирующими верность стране и любовь ко всем, от кого они страдают. Этот подход предполагает, что лучше делать небольшие шаги в верном направлении, чем рисковать отчуждением от общества в попытке добиться большего. Не стоит забывать, что отчуждение — это противоположность отождествлению, которое необходимо для сопереживания. Чтобы ненасилие работало, угнетатели должны чувствовать связь со своими жертвами.

Ганди стремился заручиться поддержкой людей, вовлеченных во властные структуры индийского общества. Ему требовался аспект сопричастности. Если бы он попробовал использовать для сопричастности с кем-то насилие, взаимоотношения выстроились бы непростые. Истинная любовь между людьми может быть достигнута только мирными способами. Такова была в целом позиция Ганди. Возможно, здесь Ганди не заблуждался, коль скоро люди живут рядом с друг с другом. Но в любом случае эта позиция неуместна для движения за права животных.