Читаем без скачивания Судебные речи - Федор Плевако

В такой ревности, которая проявляется потемнением всех сил духовных, человек совершает деяния: она появляется мгновенно и заглушает все другие чувства.

Но та ревность будет плохая, где, ревнуя соперника, мы в то же время заключаем сделки в свою пользу; та ревность будет плохая, которая замолчит, если ее прикрыть вексельным листом на более или менее значительную сумму: это уже будет не ревность – это хуже позора, который себе позволила жена!

Ревнивец не скажет жене: я за твой позор удовлетворен векселями… Он не будет ценить честь жены на деньги!..

Ошибка Замятнина в его нравственной неразвитости, в том, что, примирив в душе своей противоположные чувства, он только огласил прошлое своей жены, и теперь это отражается не только на ней, но и на всей их семье, начиная с маленьких детей.

Без сомнения Замятнин теперь сознает свою ошибку и страдает в душе.

Я бы желал, чтобы это внутреннее страдание было для него единственным наказанием.

Из объяснений Курбатова я пришел к искреннему убеждению, что подарка в 100 тысяч рублей не было, что никаких векселей не было и что 13 марта они произошли насильственно. Этот вопрос вам будет предложен, и я попрошу вашего правдивого разрешения.

Думаю, что фактически вопрос этот доказан, что все вы убеждены в неправильности векселей и что вопрос этот следует разрешить согласно с моим ходатайством.

Факты неопровержимы, и их отвергать бесполезно. Смею думать, что векселям этим произнесен смертный приговор, что деньги никогда не получатся из той могилы, откуда не могут извлечь их поверенные целого света.

В этом отношении я ничего не боюсь, но мне было бы больно, если бы, внутренне сознавая, что векселя неправильны, руководствуясь каким-нибудь посторонним побуждением, вы ответили на этот вопрос отрицательно, потому что суд есть, самое светлое учреждение нашей страны: суд помогает человеку сознавать свою ошибку, не дает ему эту ошибку довести до конца, заставляя его ответить за те поступки, которые он уже совершил, не покровительствует ему, однако, в преступных деяниях и прощает человека, достойного милости.

Факты отвергать нельзя: снятой головы к плечам не приставишь.

В делах подлога, в делах насилия, если мы видим, что подсудимый действительно желает воспользоваться неправильными документами, – отвергая факт, присяжные как бы говорят: позволяем тебе подложные акты считать за настоящие, благословляем на такие поступки, весь твой нравственный грех принимаем на свою совесть!

Дорожа судом, где я провожу свою жизнь, мне было бы больно встретиться с такими фактами.

Пределы нам даны, я их не касался: к великому моему счастью, я имел право не касаться уложения о наказаниях: я шел дальше – я указывал вам факты, значительно смягчающие вину подсудимого.

Если нет свидетелей преступления и если по вашему нравственному убеждению обвинять человека в подлоге документов нельзя, то никто не может лишать вас принадлежащего вам права помиловать его.

Если бы явилось сомнение относительно того, точно ли все так произошло, как нам говорят, то, я думаю, нужно поставить вопрос таким образом: если сомнительно, как произошли эти неправильные документы, то зачем отягощать свою совесть сомнением? Зачем не оказать милость такому человеку?

Председатель в своем последнем слове, вероятно, скажет вам, что всякое сомнение толкуется в пользу подсудимого. При таком положении дела вам легко быть справедливыми, не позволив только человеку взять то, что ему не принадлежит.

Документы эти можно рассматривать как грех: смерть греху, но оставьте жизнь грешнику!

Простите человека, который обвиняется: пусть в его пользу говорит то положение, в котором он находился все это время, то страдание, которое ему пришлось вынести!

Оканчивая мое обвинительное слово, я жду вашего решения. Думаю, что вы сознаете, что дело правосудия есть дело великое. Надеюсь, что мне, как вашему собрату по стране, не придется краснеть за вас, что вы сознаете, что нужно давать руку помощи упавшему, поднять грешника кающегося, оказать милости страждущему.

Но милуя грешника, не давайте ему пользоваться плодами греха!

Замятнивы были оправданы. Факт же вымогательства векселей судом был подтвержден, вследствие чего суд постановил об их уничтожении.

Дело Лукашевича

Н. А. Лукашевич был предан суду по обвинению в том. что в ночь на 25 октября 1878 г. в имении своего отца, в деревне Лукашевке, Екатеринославской губернии, несколькими выстрелами из пистолета застрелил свою мачеху Фанни Владимировну Лукашевич.

Ф. В. Лукашевич – вторая жена А. П. Лукашевича, у которого от первого брака было два сына – Николай и Леонид. После прихода в дом Лукашевичей мачехи отношения всех членов семьи постепенно и все более обостряются. Старший сын Лукашевича – Николай, терпеливый от рождения, молча сносит обиды мачехи, хотя по отношению к нему она была настроена особенно враждебно. Младший же сын – Леонид – покидает имение отца и поселяется в губернском центре, где вскоре кончает жизнь самоубийством. Семейные ссоры продолжались до тех пор, пока, наконец, Ф. В. Лукашевич не уехала из деревни, бросив мужа и поселившись в Екатеринославле. После ее отъезда по деревне пошли слухи о том, что она сблизилась и состояла в интимных отношениях с Леонидом Лукашевичем.

В один из приездов Ф. В. Лукашевич в деревню для объяснений с мужем она и была застрелена Николаем. Обвинительной властью действия Н. А. Лукашевича квалифицировались как умышленное убийство. Защита (Николая Лукашевича защищал Ф. Н. Плевако) настаивала на переквалификации убийства как совершенного в припадке умоисступления. Дело рассматривалось 7–8 февраля 1890 г. Екатеринославским судом с участием присяжных заседателей.

Вы, вероятно, помните, господа присяжные заседатели, что в конце обвинительного акта говорится о том, какое вы будете дело рассматривать, о каком преступлении идет речь, что там вам прочитали ст. 1455. Если вы обратитесь к Уложению и посмотрите, что, собственно, в 1 части ст. 1455 заключается, какое там преступление имеется в виду, то увидите страшные слова «умышленное убийство».

Мы полагали, что с этим обвинением нам бороться не придется, и после судебного следствия, по-видимому, с этой стороны для нас был выигрыш дела.

Но только что произнесенная прокурором речь закончена тем же обвинением – обвинением в умышленном убийстве.

Конечно, для того чтобы судить, насколько данные обвинения подготовляют к подобному приговору, надо выяснить, что за деяние, в котором обвиняют нас? Нет ли в этом отношении между нами какого-нибудь разномыслия?