Читаем без скачивания Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

— А за что, собственно? Все было как договорено. Уж, позвольте заметить, удовольствие вы получили куда большее, чем я. Всегда завидовал женской физиологии.

По ее лицу текли слезы беспомощности и гадливости:

— Вы меня изнасиловали!

— Помилуйте! — не согласился Яков Михайлович. — Все случилось по обоюдному согласию. — Он протяжно зевнул.

— Я немедленно пойду и сделаю экспертизу! Ваша кожа под моими ногтями! И… И вообще, что вы со мною сделали! — Она оглядывала свое истерзанное тело. — Это садизм! Вы сядете за это в тюрьму! Групповое изнасилование!

Яков Михайлович нарисовал на лице брезгливость:

— Да прикройтесь! Прошу! Вы не выглядите привлекательно… И говорите как следователь.

Она с трудом сдержалась, чтобы не впасть в истерику. Трясясь, оглянулась, подобрала с пола несвежую простыню, завернулась в нее, ощутив исходящий от ткани запах беспутства.

— Где у вас телефон? Я немедленно вызываю полицию!

В руке у Якова Михайловича появился пульт дистанционного управления, и через мгновение на большой плазменный телевизор Насте представился порнографический фильм с ее участием. В этой продолжительной ленте она исполняла доминирующую роль.

Девушка в ужасе смотрела на свою неистовую страсть, на свое гибкое тело, принимающее поистине фантастические ракурсы, которыми пользовался Яков Михайлович. Его же роль была достаточно скромна, обыкновенна для мужчины в сексе, тогда как женщина на экране поощряла мужчину к экспериментам своими налитыми зрелостью бедрами, крутя ими бесстыже и разнообразно, выворачиваясь на божий свет чуть ли не наизнанку. Она, можно сказать, терзала плоть хозяина квартиры, высасывая из него крепкими губами энергию до пустоты, а когда сама приближалась к концу аттракциона, коих было множество, хохотала, как обыкновенная шалава, и почему-то плевалась в разные стороны, изображая мужской половой орган, сеющий себя в пустоту.

Ее стошнило. Утерлась вонючей простыней.

— А где второй? — спросила.

— Кого имеете в виду?

— Ваш водитель… Викентий… Вы его так назвали…

— A-а, сынок мой…

Яков Михайлович поднялся из кресла, стараясь не задеть Настино тело, обогнул его, будто заплесневелую парковую скульптуру девушки с веслом, и просил следовать за ним. Она пошла, ступая босыми ногами, чувствуя подошвами что-то склизкое, мерзкое. В гостиной рядом с выключенным патефоном валялась скомканная ливрея.

— Ах, Викентий! — посетовал психиатр.

Они прошли далее — в соседнюю, самую маленькую комнату, где на специальном антикварном столике стояла огромная клетка, укрытая толстым платком. Вокруг были разбросаны семена для крупных птиц. И опять Яков Михайлович укоризненно, но с добротой произнес: «Ах, Викентий!» — и сдернул с клетки покрывало:

— Разгильдяй!

Настя инстинктивно отшатнулась. В старинной клетке, сплетенной из медной чеканной проволоки, на вертикально установленной деревяшке, вцепившись острыми коготками, сидел огромный красноголовый дятел и смотрел своими бусинками-глазами прямо Насте в душу.

— Вот он, мой Викентий! — улыбнулся Яков Михайлович.

Она могла поклясться, что именно эта птица вчера была человеком.

— Да-да, — подтвердил психиатр. — Мой мальчик лишь днем может существовать человеком. В остальном он обыкновенный дятел! И квантовые связи есть! Еще Эйнштейн доказал.

— Да как же… — Настя была потрясена.

— И чему здесь уж так поражаться! У вас любовник — ксилофон! А у меня сын — бесполезный дятел. Но сыновей не выбирают, в отличие от любовников. Женщина с такими формами, как у вас, всегда найдет теплое место. А у нас с сыном очень ограниченные возможности! Да, Викентий?.. И мы ими пользуемся как можем!

Птица ткнула клювом деревяшку и опять засмотрелась на Настю. Теперь дятел пялился ей на низ живота.

Настя поняла, что от изумления обронила простыню и опять голая.

— Хотите покормить Викентия? — поинтересовался Яков Михайлович.

— Собой?

— Это хорошо, что вы шутите… — Хозяин сыпанул горсть семян прямо на пол клетки и завесил ее покрывалом. — Пусть поспит. Завтракать будете?

Она кивнула.

Ела много, но не разбирая вкуса. Еще под горячими струями душа она подумала о различных путях поиска миссии. Она поняла, что миссия может ошибаться в выборе ее носителя и проявляться в таких странных тупиковых формах, как дятел. То, что с нею совокуплялся несчастный Викентий-птица, как-то притупило эмоциональную боль от произошедшего. Сам Яков Михайлович не мастерил с нею чего-то особенного, все обычно… Ей вдруг вспомнились феминистские постулаты, что мужчины используют женщин, как три буквы «о», что им более ничего не нужно. Вот ее в эти три отверстия и «мучил» Яков Михайлович. Все как договаривались. Ничего вне рамок естественного, чего она не проходила ранее. Допивая апельсиновый сок, Настя вдруг вспомнила всем телом тот неземной экстаз, испытанный ею ночью, и от одного лишь воспоминания испытала кульминацию, чуть было не закричав в голос. Яков Михайлович, созерцая окончание женской страсти, лишь покачал головой и снова подтвердил:

— Мужчинам так богато не дано!

Запив оргазм чаем, она поинтересовалась:

— Химию использовали?

— Ни в коем случае.

— Почему я себя не помню?

— Ах, милочка, у всех свои секреты! — улыбнулся Яков Михайлович и долго раскуривал толстую сигару. Выдохнул в Настину сторону: — Тем более что вы все помните. Ваше тело, по крайней мере, все помнит. А пленочка подсказала деталечки.

Ее опять затрясло, она еле сдержала судороги.

— Боже… — чуть не разрыдалась.

— Вот видите.

Она оглядела квартиру, выглядящую как после съемок самого разнузданного порно. По полу валялись всякие приспособления — китайские шарики, разорванные упаковки и уже использованные condoms, секс-игрушки, а из паркета с помощью присосок как будто росли искусственные фаллосы огромных размеров, почему-то все черного цвета.

— И мы всем этим пользовались? — поинтересовалась.

— Вы — да. Меня на столько не хватит.

И здесь она поняла. Ее словно озарило. Перед глазами промчалась сцена прихода в квартиру Якова Михайловича. Его галантность, а потом патефонная комната и песня «Валенки», прокрученная задом наперед. Эта нездешняя гармония и горящие глаза хозяина квартиры. Увлеченный коллекционер!.. Вот в чем секрет! Вот где химия сокрыта. Ей удалось не выдать своего озарения. Скрывая его тщательно, она отщипнула от холодной бараньей ноги и понюхала кусочек мяса.

— Викентий готовил? — поинтересовалась.

Из облака сигарного дыма проявилось довольное лицо Якова Михайловича:

— Всё своими силами!

— А копыто у черта одолжили?

— Бутафория… Завернуть вам с собой кусочек? Ксилофон покормите.

— Почему нет.

Психиатр вылез из кресла и, пуская струи вонючего дыма, направился в кухню за одноразовой коробочкой для мяса.

Настя тотчас выпорхнула в «патефонную» комнату, подцепив ногтем, сняла с проигрывающего устройства пластинку и ловким движением устроила ее у себя на животе под широкой резинкой шерстяной юбки. Вместо «Валенок» поставила на проигрыватель что попалось. Вернулась за стол до прихода Якова Михайловича, на мысочках, и ощутила, что жизнь возвращается на круги своя. Вернула воспоминания ночи — тело не отреагировало. Даже провела пальцами между ног. Обычные реакции. Уверилась, что догадка оказалась верной.

Здесь подоспел хозяин квартиры и, напевая что-то антикварное, срезал кусочки бараньей ноги, аккуратно складывая их в прозрачную тару. Неожиданно он повернулся к Насте, зыркнул по ее глазам:

— Повторим как-нибудь?

— Никогда.

— Вам же понравилось!

— Я умею отказываться от того, что мне нравится. Наша договоренность в силе?

— Вы имеете в виду Ивана Диогеновича?

— Какие у нас с вами могут еще быть договоренности?

— Разные, — не потерялся психиатр. — Я, например, могу поделиться ночным фильмом с Интернетом! Ой, да множество вариантов имеется!

— Я не сомневалась, что вы подлец! — она улыбнулась и попросила, чтобы он не жалел мяса, накладывал больше. — И зелени сверху!

Он был удивлен ее бесстрашием и наглостью. Неожиданно приблизился и цепко ухватил Настю за грудь. Она спокойно смотрела в его глаза, а тело ее было холодно.

— Была договоренность — один раз! — напомнила. — Руку уберите!

Яков Михайлович одернул руку и, словно догадавшись о чем-то, бросился в патефонную комнату, а оттуда заорал, будто предсмертным криком:

— Где-е-е-е!!! Я спрашиваю: где-е-е-е-е?!!

Она увидела, как он развернулся, бешеным быком бросился на нее, тряся красным инсультным лицом. Она выставила вперед руку с разделочным ножом и предупредила ровным голосом:

— Убью. Сейчас точно. А потом Викентию шею сверну!