Читаем без скачивания Дамы убивают кавалеров - Анна Литвинова

– Благодарим тебя, великий хакан, что ты пригласил нас, молодых и ничтожных, сесть за один стол рядом с тобой, – пробормотал старший сын по-хозарски, словно ритуальное заклинание, положенные случаю слова.

Другой сын и племянник глухо откликнулись:

– Благодарим…

– И вам спасибо, дети мои, – отвечал великий хакан, – что согласились разделить со мной скромную трапезу.

Хозяин кафе «Ана» вместе с женой-помощницей (оба – из «черных хозар») неслышно принесли яства и напитки, а затем деликатно удалились на кухню. Хакан с тудунами не любили, чтобы кто-то вертелся около их столика. Они сами себя могли обслужить.

Привычно вознесли короткую хвалу Аллаху. Принялись за еду. Папа, великий хакан, кушал мало. Нехотя ломал лепешку, запивал чистой водой.

Отец в последнее время сдал. Похудел, лицо пожелтело. Глаза запали.

Когда бы они по-прежнему, как и десятки поколений их предков, жили в горной деревушке, пасли овец, растили кукурузу и виноград, кто-то из сыновей (или жен) мог бы сказать ему (наедине, конечно): «Папа, меня волнует, что ты нехорошо выглядишь». Однако здесь они были в городе, среди неверных. И они, все вместе, вершили дела и хозар, и неверных. И отец был хаканом. Поэтому никто не мог разрешить себе вслух усомниться в здоровье отца. Это могло быть воспринято как сомнение в силе хакана. Как желание занять его место. Как заговор.

А властвовать отцу оставалось еще одиннадцать лет. Когда будущего хакана избирали царем хозар, его, по древнему хозарскому обычаю, душили шелковым шнурком. И тот, на границе яви и небытия, выкрикивал тогда, сколько лет он будет царствовать. Эту цифру шептали ему в момент между жизнью и смертью древние боги.

Нынешний хакан выхрипел тогда: «Двадцать два года». Это случилось одиннадцать лет назад. Тогда же нынешнего хакана, высокочтимого Сурена Ахмедовича Каримова, и короновали.

Жить и царствовать ему оставалось еще одиннадцать лет. Когда эти годы пройдут, тудуны с молчаливого согласия хакана убьют его. А раньше он умереть не может. И не может перестать быть царем. Такова воля и Аллаха, и древних богов.

Так что пока время не пришло – хакан будет царствовать и жить. И Аллах, и природа сами, без помощи сыновей и докторов, позаботятся об отце все эти остающиеся ему одиннадцать лет. (Дети не знали, что великий хакан не уповает только на Аллаха с природой и пользуется услугами лучших врачей Президентской клиники.)

Хакан сидел во главе стола. Зорко посматривал на детей и племянника. Пытался заранее по их жестам и глазам определить, кто о чем расскажет. И кто о чем постарается умолчать.

Сыновья, Услан и Нарим, кушали за столом хорошо. Ели нежный шашлык из только что забитого барана, кукурузные лепешки, свежую зелень, ореховый соус, аджику. Пили молодое вино, специально присылаемое с Кавказа.

Племянник Бандаров по кличке Бендер ел плохо. Он в последнее время пристрастился к кухне неверных. Улитки, мидии, креветки, трюфеля… Он перестал понимать, что еда – не наслаждение. Еда – это отдых и силы. А еще еда – это повод, чтобы встретиться всей Семьей за столом. Повод, чтобы вести добрую беседу.

О делах во время еды не говорили. Когда закончили трапезу, старший сын Услан (данным кафе ведал он) едва уловимо поднял брови. Как-то да разглядели сей жест с кухни, мигом появились, убрали тарелки – оставили только бокалы для вина и воды.

Первым о делах доложил хакану старший сын, Услан. Отец слушал, полуприкрыв запавшие глаза. Руки его, ладонями кверху, лежали перед ним на столе.

Услан дал отцу-хакану отчет, сколько наличных принес за последнюю неделю Семье Косинский рынок; сколько из них перетекло на «отмывку» в легальные компании и фирмы; какая сумма пошла в оборот – на закупку наркотиков и оружия; сколько отдали в помощь братьям, сражающимся на Северном Кавказе против неверных.

Хакан шевельнул пальцем.

– В прошлую неделю, – сказал он по-прежнему с полуприкрытыми глазами, – рынок дал на сорок три тысячи долларов больше, чем в эту.

– Да, папа. Но теперь произошел несчастный случай.

Хакан чуть приподнял бровь.

– Мы почти целый день не работали, папа. А затем количество посетителей снизилось примерно на одну десятую от обычного… Это из-за змей, папа.

– Змей? – переспросил хакан.

– Кто-то выпустил на рынке во время торговли змей, неядовитых. – Он поискал слово, но в хозарском языке его не оказалось, и Услан сказал по-русски: – Уж!

– Хулиганы? – коротко спросил (тоже по-русски) хакан.

– Наверное, папа.

– Поймал хулиганов?

– Не стал искать.

– Отчего?

– Лишний шум. Плохая слава. Не нужно.

– И что?

– Все бывает. Забудем.

– Хорошо.

Великий хакан пощелкал костяшками четок. Затем еле заметно кивнул второму сыну, Нариму.

Нарим Каримов, по кличке Черный, рассказал: сколько ясака собрано за неделю с «черных хозар», а также с тех неверных, кто работал под хозарской крышей. Рассказал о выгоде, что принесли за последнюю неделю похищения автомобилей неверных по заказу «хороших людей». Поведал также о том, как расходятся две последние партии героина, пришедшие горными тропами через Кавказ.

– На двадцать процентов больше «снежка» за неделю ушло, папа, – похвастался Черный. – Неверные хотят все больше ширева.

– Хотят – пусть получают, – молвил хакан. Помолчал и неожиданно спросил: – А зачем в твоем сервисе хорошим людям автомобили в зеленый цвет покрасили?

Нарим ожидал вопроса. Он знал, что хакан всегда сам знает обо всем.

Старший сын Услан улыбнулся. И двоюродный брат Бендер улыбнулся тоже.

Им никто не разрешал улыбаться.

– Вышла ошибка, папа, – спокойно сказал Нарим. – На моем лучшем сервисе случилась ошибка. Кто-то неправильной краски добавил.

– Нашел – кто плохой краски добавил?

– Начальника сервиса Эльшада оштрафовал на десять тысяч. Всех рабочих в горы отослал. Пусть коз пасут.

– Они не видели, чем машины людям красят? Слепые, да?

– Краска необычная. Выглядит как черная. На свету – зеленеет. Кто-то специально долил.

– Кто – нашел?

– Нет.

– Смотри, Нарим: если гадить тебе безнаказанно будут – значит, уважать перестали.

– Я понял тебя, папа.

Третьим, последним, должен был говорить о делах племянник, тудун Бандаров. Но тут произошло непредвиденное событие.

В кафе, близоруко щурясь в полутьме от уличного солнца, вдруг вошел русский человек. Бесстыдно одетый: в майке с голыми плечами и в шортах с голыми коленями.

Вообще-то кафе на время совещания не закрывали. Милиционеры, ОМОН и РУБОП и без того знали, что в дни хозарских толковищ туда без особого приглашения лучше не соваться. В другие дни, впрочем, тоже.

Иных же завсегдатаев, кроме хозарской верхушки – «белых хозар», у кафе не имелось. А случайных проезжих отпугивали хотя бы пять стоящих перед входом непростых машин. На маленькой площадке рядом с Кольцевой припаркован был, во-первых, черный внушительный «шестисотый» «Мерседес». Внимательный глаз мог бы заметить, что автомобиль далеко не простой, бронированный. Непростым был и его номер, содержащий три буквы А. (На нем ездил великий хакан.) Рядом с ним располагался бордовый 320-й «Мерседес» Услана. Подле помещался черный джип «Мерседес Брабус» Черного. И еще «БМВ-семерка» Бандарова. А также автомобиль «БМВ» шестой серии, на котором перемещалась охрана хакана. Все эти машины, суммарной стоимостью более миллиона долларов, заставляли любого случайного проезжего задуматься: а стоит ли вообще входить в скромное кафе? Не лучше ли обойти, объехать его стороной?

А вот поди ж ты: нашелся безголовый русский, что не задумался.

Бесстыдно одетый иноверец, вошедший в кафе, привык к полусумраку и только тут увидел диспозицию: за барной стойкой никого нет. За одним из скромных столов восседают четверо великолепно одетых хачиков – в штучных костюмах, сшитых на заказ туфлях, с дорогущими швейцарскими золотыми часами. За другим расположились четверо чуреков попроще, в спортивных штанах. Играют в нарды. Майки игроков странно оттопыриваются. И все восьмеро хачиков при появлении русского немедленно прекратили разговор на иноземном наречии и игру. Наступила такая тишина, что, казалось, кем-то брошенные кости нард застыли неподвижно в воздухе. И восемь пар глаз уставились на наглого чужака – неотрывно, немигающе, нехорошо.

– Хозяйка! – слабым голосом пискнул полураздетый русский.

Из кухни показалось лицо бармена. Однако он никакого внимания не обратил на неверного в шортах, а посмотрел вопросительно на хакана.

У русского холодок пробежал по коже. Похоже, до него стало доходить, что в данном заведении его, мягко говоря, не ждали. И он, возможно, проклял ту минуту, когда его дернул черт (нехороший, исламский черт – шайтан!) остановиться у странного кафе «Ана» на обочине Кольцевой. Русский отчего-то понял, что достаточно одного движения бровей любого из сидящих за столом богатых черных – и он просто исчезнет. Навсегда исчезнет. И никто никогда не найдет ни его самого, ни того, что от него останется: бренного тела, грошовой одежды, жалкой машины.