Читаем без скачивания В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

– О, дорогой баронъ, какое смѣшное лицо вы сдѣлали, – засмѣялась она. – Точь-въ-точь, какъ Феликсъ, окаменѣвшій, какъ жена Лота.

Ея веселый громкій голосъ звучалъ, какъ флейта въ каменныхъ стѣнахъ передней. Нетерпѣливо топая ногой, она снова начала борьбу съ своей непослушной вуалью и изорвала ее въ клочки – прелестное личико съ пикантнымъ выраженіемъ походило на свѣжую чайную розу.

– Поклоновъ отъ мамы и бабушки я вамъ, разумѣется, не привезла, такъ какъ, – она закрыла ротъ рукой, – о ея проказѣ не должны были слышать даже стѣны, – такъ какъ я сбѣжала, было бы вамъ извѣстно.

Баронъ Шиллингъ пытливо и съ удивленіемъ посмотрѣлъ черезъ ея голову въ чрезвычайно блѣдное и разстроенное лицо своего друга.

– Могу я поговорить полчаса наединѣ съ тобой и съ твоимъ отцомъ, – спросилъ Феликсъ; и въ поспѣшности, съ которой онъ произнесъ эти слова, обнаружилось мучительное состояніе его души.

– Пойдемъ, папа еще въ своей комнатѣ, – возразилъ Арнольдъ и быстро направился къ комнатѣ отца.

Феликсъ медлилъ.

– Я бы попросилъ тебя сначала отвести Люсиль къ твоей женѣ.

– Къ моей женѣ? – спросилъ онъ съ изумленіемъ и смущеніемъ, но потомъ, быстро рѣшившись, онъ прибавилъ съ легкой улыбкой: „я готовъ и это сдѣлать, если ты желаешь, Феликсъ. Пойдемте“.

Люсиль сунула въ карманъ остатки своей вуали, поправила локоны и дружески оперлась на предложенную ей барономъ фонъ Шиллингъ руку. Онъ велъ ее, сопровождаемый Феликсомъ, по коридору или, лучше сказать, по галлереѣ лѣвой стороны, своими огромными размѣрами соотвѣтствовавшей противоположной, находившейся на южной сторонѣ, изъ которой великолѣпная витая лѣстница вела въ верхній этажъ. Между высокими и широкими, какъ двери, окнами, выходившими въ садъ, были сдѣланы въ стѣнѣ глубокія ниши, въ которыхъ патеръ Амвросій, вѣроятно, подъ вліяниіемъ аскетическаго настроенія разставилъ обнаженныя мраморныя фигуры изъ греческой миѳологіи. Сообразно съ этими украшеніями впослѣдствіи была поставлена группа Лаокоона подъ огромной аркой двери, служившей нѣкогда для сообщенія съ монастырскимъ помѣстьемъ, а потомъ заложенной.

Люсиль быстро шла между бѣлыми статуями, будто въ фойе и галлереяхъ опернаго театра, между тѣмъ Феликсъ засмотрѣлся на Лаокоона. За этими мраморными тѣлами по ту сторону стѣны тянулись ряды полокъ стѣнного шкафа; здѣсь залитыя свѣтомъ произведенія искусства, а тамъ, отдѣленныя только рядомъ кирпичей приходо-расходныя книги и жестяная коробка съ деньгами за молоко, спрятанныя въ шкафу. Нѣсколько часовъ ожесточеннаго спора тамъ изгнали отверженнаго изъ родного дома во мракъ неизвѣстнаго существованія, и онъ увлекъ съ собой въ бездну ее, избалованную, воспитанную въ роскоши, обожаемую имъ дѣвушку.

Баронъ Шиллингъ направлялся къ такъ называемому семейному салону, находившемуся въ концѣ галлереи. Онъ былъ всегда любимой комнатой стараго барона. Комната, несмотря на свою величину, имѣла уютный видъ и производила пріятное впечатлѣніе своими отдѣланными рѣзьбой балками, поддерживавшими потолокъ, и стѣнами, также покрытыми рѣзьбой, представлявшей искусные арабески, точно кружева на гладкомъ фонѣ. Эта рѣзьба была художественное произведеніе и строго охранялась.

Впрочемъ старый баронъ мало придавалъ значенія оригинальности комнаты – онъ развѣсилъ на свободныхъ простѣнкахъ охотничьи картины въ золотыхъ рамахъ и разставилъ модную мягкую мебель. Со вступленіемъ въ домъ новой госпожи здѣсь многое измѣнилось. На стѣнахъ между рѣзьбой появилась живопись на свѣтло-сѣромъ грунтѣ; кругомъ стояли стулья съ высокими рѣзными спинками и скамьи съ мягкими сидѣньями, покрытыми темнозеленой шелковой матеріей съ серебряными нитями. Занавѣсы на окнахъ были сдѣланы изъ такой же тяжелой шелковой матеріи, изъ подъ которой спускались старинныя кружевныя настоящаго Нидерландскаго рисунка, причемъ прекрасно, точно нарисованные, видѣлялись формы цвѣтовъ, усики и извилины рисунка на темнозеленомъ фонѣ матеріи. Въ глубинѣ комнаты по обѣ стороны двери стояли буфеты съ высокими орнаментами, которые лучше всего свидѣтельствовали о богатствѣ, принесенномъ молодой женщиной въ домъ Шиллинговъ; они были такъ заставлены серебряной и хрустальной посудой, что перещеголяли даже столовый приборъ богатаго бенедиктинскаго настоятеля, задававшаго нѣкогда княжескіе пиры въ этомѣ домѣ. Съ потолка спускался фонарь, разливавшій мягкій свѣтъ, но на маленькомъ столѣ, за которымъ сидѣла молодая женщина, горѣла большая лампа, ярко освѣщая бѣлокурую голову, склонившуюся надъ работой.

Люсиль скривила насмѣшливо губки, такъ какъ лицо, обернувшееся къ вошедшимъ, было лишено всякаго выраженія, – пепельно бѣлокурые волосы и такой же цвѣтъ вытянутаго лица безъ малѣйшаго округленія, свойственнаго молодости – а между тѣмъ, этой женщинѣ было не болѣе двадцати лѣтъ.

– Милая Клементина, я привелъ къ тебѣ своего друга Феликса Люціанъ и его невѣсту мадемуазель Фурніе изъ Берлина, – сказалъ баронъ Шиллингъ со свойственной ему вѣжливостью, – и прошу тебя принять молодую особу подъ свое покровительство, пока мы пойдемъ къ папа въ его комнату.

Баронесса слегка приподнялась и наклонила голову, привѣтствуя гостей. Ея осѣненные бѣлокурыми рѣсницами глаза на минуту остановились на прелестныхъ чертахъ молодой дѣвушки, и холодная улыбка исчезла съ ея губъ. Она опустилась на стулъ и пригласила ее сѣсть, указавъ граціознымъ движеніемъ руки на скамейку, стоявшую подлѣ нея. Она сдѣлала это молча, слышно было шуршанье шелковой подушки за ея спиной, когда она прислонилась къ ней обремененной тяжелыми косами головой.

Баронъ Шиллингъ наклонился и поднялъ съ ковра папку, – онъ собралъ и сложилъ вмѣстѣ выпавшіе изъ нея листы – при этомъ онъ замѣтно покраснѣлъ.

– Мои эскизы, очевидно, не понравились тебѣ, – сказалъ онъ и сунулъ листы въ папку.

– Прости, напряженное желаніе вникнуть въ твои идеи разстраиваетъ мои нервы, когда я одна, – у нея былъ пріятный голосъ, но въ эту минуту въ немъ слышалось раздраженіе. – Я только тогда и понимаю что нибудь, когда ты сидишь подлѣ меня и объясняешь.

– Или когда я подпишу внизу, какъ какой нибудь несчастный кропатель: „это пѣтухъ“ и такъ далѣе, – весело засмѣялся баронъ. – Вотъ видишь, Феликсъ, какое впечатлѣніе производятъ мои рисунки!… A вы всѣ постоянно увѣряли меня, что у меня талантъ. Однако намъ надо идти, если ты хочешь переговорить съ папа до чаю.

Они вышли, причемъ Феликсъ бросилъ тревожный взглядъ на молодую дѣвушку, бывшую повидимому въ веселомъ говорливомъ настроеніи въ полномъ сознаніи своей красоты подлѣ странной безцвѣтной женщины, державшейся такъ холодно. Онъ видѣлъ еще, какъ Люсиль сняла шляпку, между тѣмъ какъ баронесса своими тонкими бѣлыми пальцами снова взяла работу.