Читаем без скачивания Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Олег Ивик

Споры о том, какова должна быть политика в отношениях с сюнну, не утихали при дворе в течение всей истории династии Хань. Считается, что китайцы в какой-то мере придерживались в этом вопросе так называемой концепции «три манеры поведения, пять приманок», разработанной еще в первой половине II века до н. э. императорским советником Цзя И, который подал трону серию докладов о положении дел в Поднебесной. Большое внимание там было уделено и китайско-сюннуской политике. И хотя современным людям (по крайней мере, авторам настоящей книги) текст этих докладов, равно как и сама концепция, представляются скорее забавными, китайцы относились к ним весьма почтительно и в течение нескольких веков основывали на них свою внешнюю политику.

Цзя И горестно констатирует, что «положение Поднебесной такое, как у человека, который висит вниз головой», ведь император, как ее глава, должен находиться вверху, а варвары — внизу, однако наделе все обстоит наоборот. «[Варвары от восточных] и [до северных] ди призывают нас к себе и отдают приказы, а это составляет прерогативу владыки и высшего. Сын Неба подносит дань, а это подобает подчиненному и низшему. Ноги вопреки всему оказываются наверху, а голова, наоборот, внизу. Поднебесная висит вот так вниз головой, и никто не в состоянии ей помочь… А еще говорят, что в государстве есть достойные люди…» — восклицает Цзя И. Впрочем, достойного человека сановник все-таки нашел. Он пишет: «Ваше Величество, почему бы Вам не попробовать сделать меня, Вашего подданного, чиновником, управляющим зависимым государством, ведающим сюнну. Осуществите мой план, и я с Вашего дозволения приведу шаньюя со шнуром на шее, отдам его жизнь в Вашу власть, брошу перед Вами ниц Чжунхан Юэ (советник шаньюя. — Авт.) и стану бить его палками по спине. Вся орда сюнну станет подчиняться только приказам Верховного [правителя]».

Для осуществления это плана Цзя И предлагает императору прежде всего придерживаться трех разработанных им «манер поведения». Первая «манера» заключалась в том, что Сын Неба должен завоевать доверие варваров. Вторая — в том, что он должен возвестить варварам свою любовь: если они «сами убедятся, что они любимы Сыном Неба, то [потянутся к нему], как малое дитя к любящей матери». И наконец, варваров следовало проинформировать о том, что именно «приятно» императору: «Пусть варвары-ху сами увидят: если они в чем-то умелы и искусны, то всем этим можно прийтись по вкусу Сыну Неба». С точки зрения сановника, этих нехитрых психологических приемов было достаточно для того, чтобы подчинить сюнну столь же легко, как стряхнуть с дерева привлеченных ярким светом цикад.

Но для полной надежности задуманного предприятия, Цзя И разработал еще и «пять приманок», которые должны были пленить глаза, уста, уши, желудки и сердца наивных степных жителей. На глаза следовало воздействовать следующим образом: «Прибывшие к нам сюнну от глав кланов и выше пусть непременно будут одеты в расшитые шелковые одежды, а их жены и дети — в узорные парчовые платья. Пусть представят им пять серебряных колесниц, разукрашенных крупными резными узорами, запряженных каждая четверкой лошадей, снабженных зелеными тентами. Пусть придадут им эскорт из нескольких всадников и каждому, кроме кучера, еще и сопровождающего…» Цзя И был уверен, что сюнну станут из уст в уста передавать слухи о роскошной жизни тех, кто прибыл к императорскому двору: «Люди станут уповать на Вашу милость, полагая, что если сами прибудут к нам, то смогут получить то же. Тем самым мы наведем порчу на их глаза. [Это] — одна “приманка”».

Вторая приманка заключалась в том, что избранных сюннуских гостей следовало принародно кормить «великолепными кусками вареного и жареного мяса, приготовленного в маринадах». Цзя И пишет: «Варвары-ху, исчисляемые сотнями, пожелавшие посмотреть [на пир], будут стоять рядом. Те, кто отведал яства, обрадуются, будут есть и посмеиваться. А еда будет на вкус такой, какой им и пробовать-то никогда не приходилось… В целом государстве, кто это слышал и видел, пуская слюни, расскажут об этом другим. Люди станут алкать того же, полагая, что если сами прибудут к нам, то смогут это получить. Тем самым мы наведем порчу на их уста. [Это еще] одна “приманка”».

Третья приманка, назначенная для варварских ушей, заключалась в том, что сюнну следовало приглашать на музыкальные вечера: «Пусть музыканты дудят в маленькие флейты, бьют в барабаны и барабанчики, а актеры и акробаты сменяют друг друга. Пусть время от времени выступают танцоры и плясуны, а вслед за ними под грохот барабанов исполняет свой танец человек-кукла». Представление должны были поддерживать придворные дамы «в количестве десяти и более» — им належало напудриться, подвести брови и надеть расшитые шелковые одежды. При виде этих красавиц варвары не могли бы остаться равнодушными к музыке. «Тем самым мы наведем порчу на их уши, — обещает Цзя И. — [Это еще] одна “приманка”».

«Приманку для желудка» Цзя И трактовал в широком смысле. По мысли сановника, сюнну, прибывшие к императорскому двору, должны были получить множество материальных благ, от «высокой залы и отдельного флигеля» до «боевой колесницы в личном хранении». Входили в эту «приманку» и рабы с рабынями, и домашний скот, и хорошая кухня.

И наконец, «пятая приманка» должна была «навести порчу» на сюннуские сердца. Для этого императору надлежало воздействовать на них «родительской лаской», особое внимание оказывая сюннуским детям: «Известно, что старшие варвары-ху — грубые родители. Так пусть же Верховный [правитель] к младенцам-ху будет так же добр и любвеобилен, как к сыновьям своих высокопоставленных [подданных]». Цзя И рисует картину идиллических отношений императора с маленькими сюнну: «Верховный [правитель] милостиво изволит ласкать мальчиков-варваров, похлопывает их, играет с ними в кольцо. А когда подают жареное мясо, милостиво изволит кормить их. [Верховный правитель] снимает с себя великолепные одежды и лично одаривает их. [Когда] Верховный [правитель] встает, мальчики-варвары [находятся] кто сзади, кто спереди него». Присутствуют при этом и взрослые знатные варвары «в платье с казенной печатью на шнурке» — «им будет дозволено подносить вино». Устоять перед такими милостями, по мнению Цзя И, не сможет никто: «В целом государстве, кто увидит и услышит [это], широко раскроют глаза от изумления, возжелают [того же]. Люди засуетятся, забеспокоятся только о том, как бы не опоздать с прибытием к нам. Тем самым мы наведем порчу на их сердца. [Это еще] одна “приманка”».

Свое сочинение Цзя И заканчивает на оптимистической ноте: «Итак, привлечем, притянем к себе их уши, привлечем их глаза, привлечем их рты, привлечем их желудки. И они окажутся в четырех отношениях привлечены. А еще мы привлечем к себе их сердца. Так разве же мы не подчиним варваров-ху, не принудим их упасть [к нашим ногам]?! Это и называется “пять приманок”»{222}.

Однако ни узорные платья, ни мясо в маринаде, ни флейты, ни «человек-кукла», ни «платье с казенной печатью на шнурке», ни игры «в кольцо» с императором не приносили желаемого результата. Сюнну действительно отнеслись к этим и прочим благам цивилизации с большим вниманием. Но они предпочитали пользоваться ими в родных степях, а не в императорском дворце. А военные набеги продолжали считать лучшим средством для получения этих благ.

Впрочем, известны отдельные примеры того, как сюннусцы, привлеченные императором, действительно оставались при его дворе и становились там не последними людьми. Но они теряли связь со своими соотечественниками и особого влияния на сюннуско-китайскую политику не оказывали. Например, Цзинь Миди, юный сын Сючу-вана, в результате сюннуских междоусобиц примерно в 120 году до н. э. оказался в Хань на положении раба. Вначале он был конюхом, но однажды попался на глаза императору У-ди и понравился ему — так началась его служебная карьера. Цзинь Миди служил У-ди до самой его смерти и прославился своей преданностью. По завещанию императора он был назначен в число сановников, помогавших его малолетнему наследнику, и руководил государственной канцелярией{223}.

Но, несмотря на такие отдельные случаи, в течение по крайней мере трех веков китайцы так и не смогли найти приемлемой политики в отношениях с сюнну. С помощью подарков они покупали себе короткие периоды нестабильного мира (но не спокойствия, потому что мир этот мог быть нарушен в любой момент). Им приходилось держать огромную армию на границах, и это стоило им очень дорого (не говоря уже о том, что было не слишком результативно). Мы не знаем, во сколько обходилось китайской казне содержание гарнизонов во времена противостояния с сюнну, но известно, что в середине VIII века н. э., во времена могущества династии Тан, для оплаты пограничных войск одних только шелковых тканей выделялось ежегодно 10200000 кусков{224}. Вероятно, эти цифры не слишком отличались от аналогичных показателей в годы китайско-сюннуских войн. Известно, что ханьским ткачихам для изготовления одного куска ткани требовалось около трех дней{225}. Значит, для изготовления ткани, которая ежегодно шла в пограничные гарнизоны, постоянно работало более 80 тысяч женщин (или даже около ста тысяч, если учесть, что у них были выходные дни). Не говоря уже о том, что шелковые нити, с которыми имели дело ткачихи, сначала надо было получить, и в этом тоже было задействовано немало людей. А ведь гарнизонам требовался не только шелк, но и продовольствие, и деньги…