Читаем без скачивания Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

Старушка не знала, как и благодарить спасителей.

— Правда выгнали? — недоверчиво спросила Глафира у Феликса, на одежде которого теперь тоже красовалась пара белесых пятен.

— Разумеется, — сказал он, отряхивая манжеты от золы.

А поправив воротник и пригладив волосы, которые, впрочем, немедленно вновь приняли своевольное положение, покосился на девушку и загадочно усмехнулся. Она не сводила с него умоляющих глаз.

Сжалившись, он отвел ее подальше от старушки и тихо признался:

— Не было там бесов. Это печник со злости в дымоход специальные свистульки вставил — они и завывали по ночам. Я сам всех тонкостей не знаю, но у Серафима Степановича большой опыт в экзорцизме, в том числе и таком. Он и призраков с чердаков частенько шугает, и чертей из подвалов. Однажды даже из самовара демона изгонять пришлось.

— А как он понял, что тут печка виновата? — допытывалась девушка.

— Ну сама посуди: бабка явно туга на ухо. Посмотри, как она одета — даже в такую жару ходит в душегрейке. Можно предположить, что и спать ей нравится поближе к печке. К тому же она сама сказала, что слышит бесов исключительно по ночам — то есть когда ее уши находятся в непосредственной близости к печи. Что и подтвердилось, когда осмотрели дом.

— Феноменально, — сказала Глаша.

И поймала на себе его взгляд — уже не столь холодно-равнодушный, как вчера. Только теперь она заметила, какого необычайного цвета его глаза — вроде бы светло-серебристые, но изменчивые, как вода. В них отразилось глубокое синее небо, золотые искры солнца… и она сама.

— Ой, что-то я заболталась с вами, Феликс Тимофеевич, — проговорила Глаша. — Домой пойду, надо еще корову подоить…

И она убежала. Лишь на мгновение ослепил алый взвившийся колокольчик сарафана и молнией рассекшая огонь голубая ленточка.

— Ух, здолово вы это!

Феликс обернулся: поверх изгороди, возле которой они разговаривали, показалась голова с двумя косичками — до Глафириных им еще расти и расти.

— Это з получается, что у тети Маши тозе не домовой виноват? — вопросила голова, украшенная кроме косичек еще конопатым носом и смышлеными глазками. Подтянулась повыше и, упершись локтями о жердь, подперла щеки ладошками.

— Вполне вероятно, — предположил Феликс. — Расскажешь мне об этом?

— Мозет быть, — сказала крошка и хитро на него посмотрела, смерив взглядом с головы до пят.

— Как тебя зовут? Меня…

— Знаю! Финист — как в сказке про ясна Сокола. А я — Алина.

— Приятно познакомиться, Алина. Но меня…

— Да не Алина, а Алина!

— Ладно, Алина, — согласился Феликс, сбитый с толку.

— Ну нет зе! — закричала крошка и топнула ногой по перекладине ограды, отчего та затряслась, будто пружина. — Не так! Алина, Алина я!

— Хорошо-хорошо, будь по-твоему!

— Да ничего ты не понимаешь, — вздохнула девочка. — Эх, пусть будет Алина…

— Так ты мне скажешь, что произошло у тети Маши?

— Вот плистал! — с досадой попрыгала на жердях Ариша. — Сказу! Только ты сначала достань мою лосадь с делева! Я не доплыгну, а ты, дылда, подходящей длины.

Лошадь оказалась плетеной из пучков золотистой соломы. Мальчишки из вредности повесили ее на ветку яблони — ровно на такой высоте, чтоб девочка чуть-чуть не дотягивалась. В благодарность за возвращение любимой игрушки Ариша поведала и о домовом тети Маши, и о привидении на крыше у дяди Вени, и про банника-деда, что хозяйничал во дворе бабы Любы. Так что грядущая ночь, которую Феликс решил посвятить всецело этой веселой компании, обещала быть нескучной.

Глава 9

Ведьма как кометаПронеслась чрез небосвод,Рухнула в крапиву,В чей-то огород.Помело сломалось —Все село сбежалось!

Но Феликсу довелось увидеть несколько занятных явлений прежде, чем наступила ночь.

До того как отполыхал закат и на землю опустились сумерки, в калитку поскребся еще один деревенский житель, жаждущий помощи почтенного старца.

— Черти меня по ночам носят, спасу нет! — всхлипнув, сообщил мужичок, по одному свекольному носу которого можно было смело предположить, что если не с нечистой силой, то с зеленым змием он общается регулярно.

— Так-так, — покивал Серафим Степанович. — Опишите-ка мне, дружок, этих чертей. Как они выглядят? Какого размерчика, окрасочки?

Совершенно очевидно — снова «сверхъестественные» явления. Но на сей раз, похоже, в них не только бесы, но и печники не виноваты.

— Видать, жена меня сглазила, — доверительно поведал посетитель. — Как домой прихожу, всегда скажет: и где тебя черти носили? Вот, договорилась. Теперь каждое утро просыпаюсь черт знает где — то в канаве, то в хлеву, то под крыльцом…

В подобных делах помощи Серафиму Степановичу не требовалось. Чтоб не мешать, Феликс снова отправился исследовать местность.

Проходя мимо дома Глаши, он с сожалением отметил, что хозяйки не видно ни во дворе, ни в цветущем палисаднике. Только на краю крыши сидел толстый кот, с сосредоточенной мордой следивший за разгуливающими перед домом гусями и курами.

Бесцельно околачивающегося вокруг да около субъекта кот проводил надменно-подозрительным взглядом желтых глаз.

Заглядевшись на высокомерного (во всех отношениях) зверя, Феликс едва не налетел на появившуюся из-за куста сирени тетушку, спешившую по делам с тяжелой корзиной в руках. Извинившись, он предложил помочь, но та наотрез отказалась, почему-то испуганно спрятав корзину за спину, и поспешила прочь. Феликс пожал плечами. Но, обернувшись, посмотрев ей вслед, заметил, что у полотенца, которым была прикрыта корзина, отогнулся уголок, и оттуда выглядывает круглая, ярко-алая в белую крапинку… Шляпка мухомора? Феликс не поверил своим глазам. Еще ведь не пришла пора собирать грибы? Тем более зачем могла понадобиться целая корзинка мухоморов?..

Чуть позже, совершенно случайно Феликс подслушал не менее странный разговор, состоявшийся между двумя деревенскими кумушками. Одна из них шла полоскать белье на речку, другая гнала хворостиной свою корову. Оказавшийся неподалеку Феликс остался не замечен никем, кроме коровы. Меланхолично жуя, она молча скосила на незнакомца вишневый глаз, мерно взмахивая пушистыми рыжими ресницами.

— Я слышала, твой опять? — после обмена приветствиями спросила одна.

— Ой, не говори! Всю душу вымотал, ирод, — вздохнула вторая. — Никакого с ним сладу не стало…

— Приходи вечерком, — велела первая. — Я тебе верное средство дам. Помнишь моеш-то?

— Еще бы! Земля ему пухом. Такой был изверг, прости господи.

— Я ему в питье подливала по капле, так на второй уж день подействовало. Вчера, кстати, на могилку ходила проведать…

Поздно вечером Феликс уже нарочно проследил за повторной встречей приятельниц. В условленное время несчастная жена мужа-ирода постучалась в дверь скромной избушки, сиротливо стоявшей на окраине селения, будто на отшибе. Сторожевой пес, до того рычавший на каждый шорох, никак на женщину не среагировал — видимо, привык к поздним гостям. Хозяйка открыла сразу, словно только и ждала, пригласила войти.

Феликс выбрал место для наблюдения если не удобное, то вполне сносное. Не учел лишь одного — проговорили кумушки больше часа. За это время комары не только обнаружили местоположение своей жертвы, но, кажется, и подмогу привели из леса.

Правда, совсем уж потерянным этот час посчитать было нельзя. Отсюда прекрасно просматривались и берега реки — Феликс сразу заметил, как заблестели, замигали в сгустившейся ночной мгле вдали, будто светлячки, голубоватые огоньки. Пока вновь не скрипнула дверь избушки, он на них вдоволь налюбовался, на их неспешное блуждание взад-вперед и вверх-вниз по чернеющей полосе крутого берега. Будто ищут там что-то…

Жена ирода еще долго на крыльце благодарила куму. Наконец ушла, бережно прижимая к груди завернутую в тряпицу бутыль. Феликс прикинул на глаз — ее мужу предстояло выпить с четверть ведра наговоренного зелья.

Невидимый в темноте, Феликс проводил отравительницу до дома. Завтра же он расскажет обо всем Серафиму Степановичу, у старца большой опыт, он разберется. А Феликс ломать голову над семейными заговорами не стал — еще предстояло выяснить природу явлений, о которых ему поведала маленькая Арина.

Для начала можно было присмотреться к проделкам «домового» тети Маши. Проявлял себя сей беспокойный дух, в основном пачкая белье — постиранное и вывешенное на ночь для просушки на дворе, на натянутой через двор веревке.

Наведавшись к указанному дому и внимательно оглядев двор (для чего пришлось вспомнить детство и забраться на растущую возле забора яблоню), Феликс обнаружил — очень кстати — будто специально выстиранные простыни и полотенца, в лунном свете отливающие прозрачным голубоватым сиянием и едва колышущиеся от легкого дуновения ветерка. Кажется, все в порядке, не считая того, что намокшая веревка растянулась, провисла дугой, и в середине сорочка опущенными вниз рукавами едва не касалась земли, будто поклонившийся в пояс призрак. А по двору за день проходили и коровы, и лошади, и козы, про птиц и говорить нечего. В общем, хозяйство большое, за каждой скотиной с лопатою не набегаешься. Вот и выходит, что если ночью придет туман с речки, выпадет роса, а после утреннее солнце все высушит, и веревка натянется струной…