Читаем без скачивания Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник) - Гилберт Честертон

– Если хотите, можно попросить кого-нибудь представить нас друг другу, – были его первые слова, – и мы станцуем еще одну кадриль.

– Нет-нет, не стоит, – сказала она, и спазм то ли слез, то ли смеха перехватил ей горло. – Давайте выйдем куда-нибудь, мистер Хоу, присядем – и поговорим.

– С удовольствием, – ответил он, как всегда, стремительно. – Я буду сидеть, а вы говорить. Куда же мы пойдем?

– Может быть, в оранжерею? – спросила она, робко улыбаясь.

– Меткий удар, какой меткий удар! – пробормотал он. – Что ж, я это заслужил.

Он первым направился в сторону оранжереи, с безумным замечанием подобрав по дороге чей-то веер и обменявшись парой реплик с невзрачными дамами, с которыми недавно танцевал. На лице Гертруды застыла безотчетная улыбка, ее горящий взгляд блуждал по зале. В несколько стремительных шагов Хоу достиг оранжереи и распахнул дверь. Прямо перед ним в этом зеленом убежище, на диване среди подушек, сидели двое. Одной была Кэтрин, алый румянец вспыхнул на ее щеках, и она от неожиданности чуть не сломала свой веер, другим же был тонкий молодой человек с темными, сияющими от волнения глазами. Мгновение Хоу глядел на них, и его смуглое лицо странно напряглось, затем он закрыл дверь, обернулся и вопросительно посмотрел на Гертруду.

Глава 5

В которой три неромантичных человека держат военный совет

Гертруда легко разгадала выражение его лица, поняла, что он увидел, о чем подумал и о чем предпочел промолчать.

– Мистер Хоу, – проговорила она почти шепотом, – вот почему мне так вас не хватало. Моя сестра почти влюбилась, а я никак не могу понять, что же мне делать. Только не подумайте, – добавила она, вдруг испугавшись его задеть, – не подумайте, что вы были мне нужны только поэтому. Это… это были очень долгие пять лет.

Его лицо исказилось, словно бы от резкой боли, но Гертруда помнила, что так на этом лице отражается радость. Он сказал только:

– А ее приятель тоже попался в ловушку?

– Думаю, да. Кажется, он тоже любит ее. Но я так мало его знаю: он поэт, а я не верю поэтам. Скажите же, что мне делать!

– С удовольствием, – ответил он. – Вот если бы вы попросили меня сделать это самому, я бы, пожалуй, отказался. Но раз нам предстоит держать военный совет над стремниной речной[19], отвергнемся себя, ибо есть один человек, чье присутствие нам совершенно необходимо. Где ваша третья сестра?

– Маргарет? – уточнила Гертруда. – Она в зале, с его сестрами. Я пойду найду ее. Жаль, мне не хотелось ей говорить: это очень расстроит мою милую беззаботную сестрицу, – с этими словами Гертруда (Хоу хотел ей помочь, но тут она должна была действовать самостоятельно) отправилась на поиски Маргарет. Вскоре та высвободилась из объятий сестер Амьен, которых она развлекала анекдотами, и поспешила в оранжерею.

– Мистер Хоу! – сказала она, поглядев на него несколько мгновений с радостным удивлением. – Как давно мы вас не видели. Итак, зачем же вы послали за мной этого пламенного парламентера (с этими словами она взъерошила Гертруде волосы) и пробудили меня ото сна?

– Пусть ангел, поднявший вас с вашего цветочного ложа[20], мисс Грэй, – осторожно ответил Хоу, – сам даст отчет в своих небесных шалостях.

– Давайте пройдем в библиотеку, – поспешно сказала Гертруда. Через несколько секунд они уже сидели вокруг стола в пыльной и сумрачной комнате.

– Маргарет, – начала Гертруда и тут же остановилась в нерешительности, обдумывая, как именно преподнести волновавшую ее новость, – скажи, тебе не кажется, что Кэтрин странно себя ведет?

– Еще бы, – сказала Маргарет с улыбкой, – ведь ей взбрело в голову по уши влюбиться.

– Так ты все знаешь! – проговорила Гертруда, сверкнув глазами.

– Ну я же не крот, – лениво парировала Маргарет.

– Не будем углубляться в зоологию, – поспешно вмешался Хоу. – Если мисс Грэй в курсе, это облегчает задачу. Итак, мисс Грэй, что вы о нем думаете?

– Я предпочитаю не думать ничего особенного ни о ком и менее всего о Валентине Амьене, – сказала Маргарет после короткой паузы, – ведь, оказываясь в компании, он неизменно берет эту задачу на себя. По-видимому, он славный молодой человек и, несомненно, влюблен в Кэтрин. Я только боюсь, что… – она замолчала, стараясь подобрать слова, поскольку не привыкла препарировать знакомых, – я боюсь, он из тех людей, жить с которыми – тяжелое испытание. Непросто все время дышать горным воздухом. Кэтрин возвышенней меня, и все же она едва ли сравнится с Амьеном. Кэтрин добрая, умная девушка, хоть и моя сестра, но со временем от мужа за завтраком начинаешь ждать чего-то еще, кроме мистики и Священного Грааля. Когда выбираешь спутника жизни, самые обычные хорошие манеры иногда даже важнее прекрасных идей. Впрочем, Амьен едва ли рискует сбиться с пути, как Бёрнс или Шелли; но, боюсь, он может сделаться занудой вроде Томаса Карлейля, а Кэтрин не создана быть сиделкой при эгоисте. Я не умею говорить о таких вещах, да и вообще о чем бы то ни было, но иногда задумываюсь о них. Нынешний мир ослеплен блеском гениев и мыслителей, носится с их надуманными проблемами и прощает им непростительное. Валентин славный, но ему не справиться с обязанностями, от которых не уйти ни гению, ни обычному человеку. Всем Валентинам мира я предпочла бы в мужья – и себе, и любой из сестер – волевого и простодушного человека, который поменьше думает о себе, не считает за труд быть приятным в обществе и поддержать хорошую компанию.

Маргарет вынесла приговор с обычным спокойствием, но глаза Гертруды и ее полуулыбка говорили о том, что она расслышала в словах сестры нечто большее. Она посмотрела на Хоу и выпалила:

– Думаю, Маргарет совершенно права. Для честной и благовоспитанной женщины честный благовоспитанный мужчина – лучший из возможных союзов. Поэты женаты на своих идеях, а если хотят чего-то большего, пусть это будут тихие и глупые девицы, которые будут держать их в руках, не пытаясь залезть к ним в голову. Кэтрин одновременно и слишком и недостаточно умна для этого. Валентин, сам того не желая, сделает ее несчастной. Мне с самого начала не нравилась эта идея, и теперь я, кажется, понимаю почему.

– А вы что скажете, мистер Хоу? – спросила Маргарет.

Пока они говорили, Хоу внимательно разглядывал стол, ероша, по своему обыкновению, волосы и задумчиво хмуря брови. Услышав вопрос Маргарет, он придал, однако, своему лицу обычное выражение светской покорности и медленно проговорил совершенно бесцветным голосом: – Я хотел бы предварить свои замечания выражением безусловной веры в большую вероятность того, что вы обе правы, и абсолютной уверенности в том, что я, напротив, ошибаюсь, выводя мое мнение, за отсутствием чего-либо иного, из собственного опыта. Я довольно плохо знаю моего кузена Валентина и все же немного знаком с ним, хотя и старательно скрывал от вас этот факт, не желая тем самым настраивать вас против него. Но я вовсе не собираюсь разбирать психологию Валентина – он сам достаточно много о ней рассуждает. Скажу просто и грубо.

Неужели вы думаете, что можете выбирать идеальных жен и мужей для дам и джентльменов соответственно, забыв о том (а об этом напоминаю вам я, больше чем человек), что они в некотором смысле уже сделали этот выбор сами? Пара глаз двадцати двух лет от роду, конечно, не самый надежный судья при выборе спутника жизни, и все же она (простите мне мою старомодную обходительность) видит лучше, чем другая пара глаз, пусть даже двумя годами младше. И выбор первой пары глаз имеет то немаловажное преимущество, что они способны видеть предмет своего выбора насквозь. Пусть их туманят слезы (кажется, так принято говорить), но они все равно разглядят нечто, чего не увидит никто другой, – и найдут в этом им одним ведомое упоение. И позвольте спросить вас, мисс Грэй, как, по-вашему, отнесется ваша сестра к пересадке ее живых чувств в этот строго упорядоченный голландский садик? Мисс Грэй, как ни странно мне это вам говорить, но вы будете сеять те же семена, которые, взойдя, уже разбили множество сердец и опустошили множество жизней, если продолжите считать, что союзы можно заключать и разрывать, а сердца соединять, словно побеги экзотических цветов. Можно подумать, логика, осторожность и семейные советы имеют хоть какое-нибудь отношение к таинству и священному недугу, постигнуть и исцелить который способен только – в данном случае – только я. Словом, чистейший и смиреннейший из агностиков, я не дерзаю быть неверующим в храме любви. Что же до Валентина, не буду превозносить его. Женитьба Цезаря вне подозрений[21], или что-то в этом роде. Но позвольте напомнить вам кое о чем. Вы видите в Валентине надменного и пренебрежительного чудака. Но есть та, что видит в нем царя человеков, щедрого и рыцарственного мужа. Кто же прав, по-вашему? Чьего голоса надлежит слушаться более – голоса любви или сомнения? Валентин мало похож на убийцу или хотя бы на взломщика. Этого вам должно быть вполне достаточно. Внемлите же заключению моей речи. Доверяйте человеческому сердцу: оно слепо и неразборчиво, но, сдается мне, это лучшее, что у нас есть. Оно бьет точнее нашей логики: в конце концов, именно оно реально. Мы не в силах им повелевать, так доверимся же ему. Да оставит жена отца и мать (как мудро заметил Сидни Смит) и попытает счастья, как мы с вами. Мне всего двадцать три года (я строен, изящен, весьма привлекателен), но я повидал жизнь и говорю вам: сберегите в себе любовь, она обеспечит вам комфортабельное жилище даже посреди самого отчаянного одиночества.