Читаем без скачивания Ох, охота! - Сергей Алексеев

Туша зверя была скрыта густыми смородиновыми зарослями, и сквозь редкие молодые побеги я видел лишь голову – левую ее сторону. Медведь закручивал лапой ветки и не обсасывал, как говорят, а хапал ягоду вместе с листьями, делая движение мордой вверх или в сторону, после чего откровенно и громко чавкал. Часть листьев у него вываливалась, а часть он сжирал и снова греб лапой смородишник. Сквозь прорезь прицела я достаточно отчетливо видел левую лопатку – с такой дистанции промахнуться трудно, однако побоялся стрелять стоя: руки все-таки немного поваживало. Тогда я опустился на одно колено, но узрел лишь голову. В общем, так плохо и так не очень хорошо.

Не помню точно, в какую часть головы целился, скорее всего, посередине. И наверное, в момент выстрела зажмурился, поскольку не видел результата; услышал лишь, как затрещало, ворохнулись кусты и все замерло. Я был уверен, что промазал, поскольку ожидал чего-нибудь другого – рева, барахтанья, например, и даже заругался, как отец: это надо же, не попасть в медведя с пятнадцати метров! Узнают – засмеют…

И грешным делом, усомнился в своей «Белке». Может, и впрямь калибр маловат…

Все-таки перезарядил ружье, взвел курок и стал осторожно подходить к кустам по поникшей на кочках осоке. Сначала увидел объеденные, почти без листвы и ягод ветви, затем обнаружил широкий прогал, которого прежде вроде бы не было, и только потом заднюю лапу, торчащую на кочке.

Пожалуй, минут пять я таращился на голую, запачканную глиной и обрамленную шерстью, черную подошву, но сделать еще шага четыре, дабы рассмотреть зверя целиком, почему-то не отважился. Задом-задом, вернулся на огневой рубеж, где развернулся и побежал к оставленному обласу.

На мое счастье, отец оказался дома, и не один – с дядей Гошей Тауриным: сидели за столом и пили медовуху. Я старался скрыть чувства, делал хмуроватый вид бывалого медвежатника, однако батя сразу что-то заподозрил и отставил гармошку.

– Сияет как медный пятак, – определил он. – Ты это чего?

– Медведя за Четью стукнул, – сдержанно признался, хотя самого распирало.

– Обдирать надо…

Мужики поверили сразу, засобирались, обрадовались – летом со свежениной всегда трудно, а солонины и вяленины наелись. Схватили веревки, мешки, ножики и в моторную лодку, потом батя Моряка в лодку посадил – так, на всякий случай, а меня начали забирать сомнения: вдруг мне почудилась лапа? Вдруг он отлежался и убежал? Или вообще все это – игра воображения, ибо я давно уже приглядывал себе настоящую добычу, фантазировал и представлял, как все это случится – первая охота на медведя.

Подплыли к нужному месту, выпустили кобеля и сами за ним, бежим по таску к озеру, я впереди, показываю где. Моряк же не залаял, а побегал где-то по кустам и валит к нам навстречу. Выходим на берег, чуткий охотничий пес покрутился возле смородника и стоит, как ни в чем не бывало – я чуть не обмер: неужто нет там зверя?…

– Тут! – вдруг радостно сказал батя и прямым ходом к Моряку.

Оказалось, он просто не лаял на мертвого. И в самом деле, что на него лаять, если уже не шевелится?

Страхи были напрасными, медведь лежал в кусте на спине, разбросав лапы. Мужики оглядели тушу, нашли входное отверстие пули на голове и после этого начали смотреть на меня, как на равного себе – а это были два профессионала! Я парил над землей и чувствовал себя героем, когда они говорили и даже спорили между собой по поводу моей «Белки» и ее возможностей.

– Вот, гляди! – Уже потом подвыпивший по поводу свежатинки батя указывал на меня. – По месту надо стрелять!

Тульское курковое ружьё, модель БМ

Правда, после этого отец уже окончательно забрал фартовое ружье, отдав взамен тульскую курковую БМ.

Но жизнь «Белки» оказалась недолговечной. Как-то раз попались старые мелкокалиберные патроны, пули которых застревали в стволе. Такое и раньше случалось, и вышибали их следующим выстрелом, или более кардинальным способом: вытаскиваешь пулю из двух патронов, ссыпаешь порох в одну гильзу и выстреливаешь. Тут же батя наколотил в ствол одну за одной четыре пули – ни в какую. Человек он был заводной, решительный, быстро входил в раж и действовал по принципу «чем больше, тем лучше» и «где наша не пропадала».

– А, ё!… Все равно выбью!

Всыпал в ствол на глазок бездымного пороху, вставил гильзу и пальнул из-за угла, чтоб самому не пострадать, ежели чего.

Получилось «ежели чего»: в руках остался один приклад с казенной частью…

Лук и стрелы…

Нет на свете иного оружия, которое пережило бы все эпохи, прошло сквозь всю историю человечества и было принадлежностью всех народов и времен. Как уже говорилось выше, на мой взгляд, это изобретение северных, ловчих племен, ибо где растут бананы, лук нужен лишь для истребления себе подобных. Однако у этого универсального и вечного оружия нет и быть не может конкретного изобретателя, и от широчайшей своей распространенности и долговечности создается ощущение, что лук с колчаном стрел и впрямь упал с небес, как величайший дар богов. Порох имеет автора – Китай, где он известен с незапамятных времен и поначалу использовался для фейерверков, но даже с появлением огнестрельного оружия (в Европе с XV века), лук не утратил своего назначения ни в военном, ни тем более в охотопромысловом деле, и вплоть до наших дней был самым надежным и легкопроизводимым оружием.

Первые ручные пушки и впоследствии пищали, ружья были дорогими, изготовлялись только на заводах или в мастерских, стреляли на небольшое расстояние, требовали наладить добычу свинца, изготовление пороха, который, кстати, быстро отсыревал, слеживался и терял свои качества. Кроме того, первые охотничьи виды кремневок, с полочками и пороховыми затравками, долго перезаряжались, были ненадежными и могли подвести в самый неподходящий момент. К тому же, ружье для промысловика, например, XVII-XVIII веков было слишком дорогим удовольствием, постоянно требующим пополнения провианта – свинца, пороха и позже капсюлей. Еще в XIX веке с ружьями охотились князья-бояре да купцы, то есть любители, а промысловым оружием, как по мелкому, так и по крупному зверю, вплоть до XX века, наряду с редким огнестрельным, оставалось холодное – лук и стрелы. А если учитывать количество добываемой мягкой рухляди в России, боровой птицы и зверя, то наши охотники еще недавно ходили по лесам точно так же, как много тысяч лет тому назад. И только появление недорогих ружей, заряжавшихся как со ствола, так и с казенной части, окончательно вытеснило дар богов. Но не до конца.

Скифский воин, натягивающий лук

Н.Сверчков. Охота

В 1978 году, когда я работал в геологии на севере Томской области, среди болот и урманов, в месте потаенном и труднодоступном, мы нашли брошенную старообрядческую заимку с довольно просторным, хотя и низким домом под замшелой крышей из дранья (за полевой сезон мы их нашли четыре!). Она стояла на Соляном пути, который шел от Урала до Амура и по которому в былые времена странники- неписахи (был такой толк) разносили соль по кержацким поселениям, скитам и монастырям. (Соль в Сибири ценилась чуть ли не вровень с золотом.) Скорее всего, постоянно на заимке никто не жил – не было скотника и огорода, а только путники останавливались на короткий срок, чтоб отдохнуть, скрыться от глаз суровой власти, переждать половодье или для промысла зверя на сезон. В доме оказалось два лука с запасом стрел, изготовленных лет тридцать назад и, судя по размерам, разного назначения. Большой, зверовой был длиной около полутора метров, и это не просто загнутая палка, а тщательно выделанное изделие, причем бывшее в употреблении. Породу дерева определить было трудно, возможно, это толстый, до шести сантиметров в диаметре и слегка изогнутый ствол черемухи или другого лиственного дерева. Средняя часть лука слегка овальная, с обозначенным плотно намотанной жилой хватом для руки и неглубокой прорезью под стрелу. От середины в обе стороны – гладко выстроганные, прямоугольного сечения и утончающиеся к концам «усы», к которым привязана тетива из растянутой и засушенной жилы крупного животного. Изгиб лука совсем небольшой, и тетива слегка провисает, отчего возникает ощущение слабости этого оружия. Совсем иначе выглядят стрелы почти метровой длины, выстроганные, скорее всего, из соснового дерева, снабженные солидным, кованным, двухлепестковым наконечником и двусторонним оперением – эдакие небольшие копья. Наконечник насажен на древко, как насаживают лопату, и еще примотан жилой, маховые гусиные перья длиной около 15 сантиметров расщеплены вдоль и тоже закреплены тоненькой жилкой. Но когда я попробовал натянуть лук, то как ни старался, натягивал тетиву лишь до середины тяжелой стрелы, которая потом летела всего-то метров на сорок. Возможно, он высох от времени и стал таким тугим, а скорее всего, надо было обладать богатырской силой, чтобы владеть таким оружием.