Читаем без скачивания Ох, охота! - Сергей Алексеев

После войны наши солдаты и офицеры привозили многие тысячи трофейных охотничьих ружей, в основном немецкого и бельгийского производства. Больше всего это были «Зауэры» двойники, тройники и даже четырехстволки и «Меркели», но попадали и редкие экземпляры – «Хейм» и «Вольф». Кстати, они и до сих пор продаются в оружейных магазинах, но уже более как раритеты. У меня был хороший друг-коллекционер Володя Липовой, мастер спорта по стендовой стрельбе, который рассказывал о трофейных ружьях, словно гусляр баллады, знал наизусть все клейма и историю всех заводов Бельгии, Германии, Италии и Англии. Слушать его было заразительно, а еще интереснее рассматривать ружья из коллекции. Когда в 1991 году Союз рухнул, такие увлеченные люди в первое время оказались в шоке, а вскоре и безработными. Так вот, Володя, продав два ружья из коллекции, купил в Подмосковье землю и построил цех по производству подсолнечного масла – огромный ангар, начиненный печами, прессами и прочим оборудованием. Еще хватило на взятки чиновникам и закупку первой партии семечек. Такова уж была реальная их цена, которую платила новая, уже капиталистическая элита, опять жаждущая завести себе красивые игрушки.

Надо отметить, что после наших берданок 32-го калибра эти двустволки, комбинированные двойники, тройники и четырехствольные 16-го и 12-го калибров, казались чудом. Они отличались резким боем, хорошей кучностью, однако требовали бездымного пороха, заводской дроби, а после стрельбы пулями приходили в негодность – разбивались чоки и ружье начинало «сыпать». Фронтовики мало охотились с трофейными ружьями, а продавали их или чаще лишались трофея с помощью милиции. Будучи за «железным занавесом», у советских и партийных чиновников существовала мода на иностранное оружие. Если ты достиг определенного уровня в иерархии, то тебе как бы уже западло выезжать на охоту с отечественным – по крайней мере, «Зауэр» положен по чину! Механика приобретения военных солдатских трофеев была проста: чиновники либо заказывали милиции необходимое ружье, либо попросту время от времени наведывались на склад, где хранился конфискат, и выбирали подходящее. То есть иностранное оружие, мало приспособленное для промысловой, да и любительской повседневной охоты, со временем перекочевало в руки элиты и коллекционеров, собственно, для которых и было когда-то произведено.

Мне трудно отдать предпочтение кому-либо из двух наших крупнейших производителей охотничьего оружия. Что тульский, что ижевский заводы имеют свои плюсы и минусы, особенно в последнее десятилетие, когда идет конкуренция и каждый стремится чем-то удивить мир. Чаще всего наблюдается подражание Западу, увлечение, например, разработкой и выпуском помповых «бандитских» ружей типа ИЖ- 81 КМ, неких непродуманных и ненадежных комбинаций вроде бы для промысловиков, как «Север», у которых после сотни выстрелов из нарезного ствола «барсовским», довольно мощным патроном начинается шат стволов, а потом и их распайка. И происходит это по двум причинам: страстного желания остаться на рынке оружия и утраты ориентации в пространстве» потребностей, возникшей с затуханием промысловой охоты и подъемом развлекательной. В результате резко упало качество производства серийных ружей, увеличилось изготовление дорогих штучных и на все повысилась цена. А тем временем пресыщенные владельцы частных охотугодий и просто состоятельные люди, повинуясь моде, игнорируют отечественное и приобретают импортное, «элитное» оружие, как с гладким, так и нарезным стволом.

Ружьё МР-251 с тремя парами сменных стволов Ружьё ТОЗ-112

Полагаю, что подобная ситуация – явление временное и с появлением охотничьих клубов резко возрастет спрос на отечественное доступное охотничье и спортивное оружие, что позволит правильно сориентировать производителей. И для этого у обоих заводов есть прекрасная историческая традиция, база и конструкторы. Например, «Ижмаш», на котором я однажды побывал в качестве гостя, выпускает отличное ружье МР-251 с тремя парами сменных стволов – гладкие, комбинированные и нарезные под 308-й патрон, но только по отдельному заказу, а потому очень дорогое. А Тульский завод сделал наконец-то отличное промысловое комбинированное ружье ТОЗ-112, мечта охотников по пушному зверю, но проблема прежняя – дороговизна.

Это была вечная мечта промысловиков – заполучить настоящий кавалерийский карабин. Пришло время (в конце шестидесятых), когда начали отнимать даже мелкокалиберные винтовки, если не было специального разрешения. Нарезное оружие еще двадцать лет назад позволялось иметь только охотникам Крайнего Севера и приравненных к ним районов. Казенные карабины, как и револьверы, выдавались еще геологам и геодезистам, но не для охоты, а для охраны секретных документов. Больше никто не имел права ходить по тайге с нарезным стволом. Советская власть панически боялась терактов, вооруженных восстаний, каких-нибудь партизанских отрядов, собранных из охотников, – иначе объяснить столь суровые запреты на нарезное оружие невозможно. А погибла она совершенно по иной причине…

Некоторым приближенным к власти штатникам удавалось обзавестись нарезным стволом вполне законно. Для этого требовалось, чтобы ты получал товарные лицензии на отстрел лосей, оленей, отстреливал их и сдавал государству – лишь в этом случае можно было ходатайствовать о выдаче разрешения. А если твой участок в отдалении и к тебе начальники не приезжают на охоту, если у тебя нет никаких отношений с районным охотоведом, выдающим лицензии, то можешь и не мечтать. Поэтому охотники выкручивались, как умели, и многие владели нелегальными винтовками, которые добывали самыми разными путями и никогда не выносили с промыслового участка.

В нашем краю, судя по слухам, только один штатник имел винтовку – дед Аредаков. Сдается, у него в лесу было много чего припрятано, в том числе и станковый пулемет, поскольку дед был когда-то белогвардейским офицером и два года воевал с красными в разных районах Сибири. Когда же Колчака разгромили, взял другую фамилию, стал Аредаковым и тихо поселился в Яранском, женившись на местной девушке. Выяснилось, кто он на самом деле, только во время Отечественной войны, но Аредакова не преследовали, поскольку он воевал отважно, получил несколько орденов и звание старшего лейтенанта. Так вот у него была трехлинейка, которую толком никто не видел, но много раз слышали винтовочные выстрелы, а несколько раз – пулеметные очереди на колхозных полях. И всегда поблизости оказывался дед Аредаков с берданкой и добычей. Говорили, будто он медведей на овсах стреляет исключительно из пулемета, но старого, привыкшего скрываться от властей поручика поймать было невозможно, хотя милиция на него засады устраивала. Однажды участковый своими глазами видел, как дед одной очередью с лабаза уложил огромного зверя, но сразу же подбежать испугался, мол, вторая бы очередь по мне, и когда поймал его возле добычи, пулемета уже не было, а у деда Аредакова старенькая берданка и ножик – все оружие. Но когда дед умер, у дяди Гоши Бармы появилась трехлинейка, подаренная ему Аредаковым, и сумка патронов, не поверите – выпуска 1914 года!

– Просил у него пулемет – не дал! – хвастался винтовкой открытый и веселый Барма. – Говорит, в Чети утопил! Надо кошкой поискать!

И совершенно безбоязненно показывал винтовку. Когда я первый раз взял ее в руки, понял, лучше оружия на свете нет! Называется она не по фамилии изобретателя Мосина, а как-то расплывчато – образца 1896 года, но чаще просто трехлинейкой из-за того, что у нее в канале ствола три линии нарезов, по тем временам достижение!

Отец как-то не очень гонялся за карабином, поскольку раньше и в руках-то его не держал, да и умел всегда стрелять по месту из ружья. Но однажды поздней осенью по всем штатным охотникам поехал сам председатель райпотребсоюза Лесин, и каждому дал разнарядку срочно, в недельный срок, добыть по десять лосей, причем бить чисто, только в шею, чтоб не было гематом – мясо заготовляли для отправки за рубеж. Промысловики пошли в отказ, ибо в одиночку, с ружьем и даже с хорошими собаками это нереально. Тогда Лесин выдал казенные карабины, патроны и пообещал премию. И вот отец впервые испытал, что такое нарезной ствол, после чего уже никак не мог успокоиться. Куда только ни писал, даже, говорит, Хрущеву, но везде получал отказ. А однажды к нему приехал какой-то городской мужик, привез японскую винтовку и променял на соболя. Отец прятал ее в дупле старой вербы, а это место заговаривал отводным заговором, чтоб никто не мог найти. После его смерти винтовку искали сначала братья, потом и я, но, видно, батя так заговорил свой тайник, что мы даже этой вербы найти не можем – отводит.

Винтовка Мосина Карабин «Вепрь»