Читаем без скачивания Газета День Литературы # 104 (2005 4) - Газета День Литературы

О творчестве художника говорить не буду. Ну, какой из меня искусствовед! А вот нечто другое — изображение исторической жизни — меня взволновало по-настоящему. Всё-таки мы прожили жизнь в одно и то же время. К тому же сам Глазунов летом 2004 года в "Московском комсомольце" заявил о себе: "Я считаю себя, после художника, профессиональным историком, который оперирует не идеологическими постулатами, а реальностью, фактами и документами". Смело сказано…

Но, прочитав "книгу-исповедь", я подумал: "Люди сильны, но ход времени сильнее". Даже таким крупным и внешне независимым фигурам, как Илья Сергеевич, приходится склонять перед ним голову, соответствовать новой рыночной идеологии, присягать новым отношениям художника с властью, благодарить ее за такое переустройство жизни, которое осыпало художника всяческими благами. И эта благодарность проявилась у него в том, чтобы советскую эпоху унизить и "коммуняк опустить" как можно ниже. Размашисто и страстно выполняет эту социальную задачу потомственный дворянин Илья Сергеевич.

То заявит в телепередаче у Караулова, что "в первые два месяца войны пять миллионов советских солдат попало в плен". Но даже Адольф Гитлер, выступая в августе 1941 года в штабе группы армий "Центр" с восторгом говорил о "наличии 900 тысяч пленных после шести недель боев" (В.Дашичев, "Банкротство стратегии германского фашизма", книга документов).

То историк Глазунов объяснит, что "реформы Столыпина дали возможность нам выиграть войну 1941 года" (а почему же тогда не выиграли войну 1914-го?). То, чтобы мы не очень-то гордились "сталинским выкормышем" маршалом Жуковым, ошарашит доверчивых телезрителей историческим открытием, будто бы "Жуков, мне говорили (кто говорил? — Ст. К.), не начинал сражения, если на одного немецкого солдата у него не были десяти советских".

Особенно смешно было глядеть, как во время телеэфира он вдруг ни с того ни с сего, прерывая разговор с дотошным Карауловым, вскидывал руку и вскрикивал не своим голосом: "Слава России!" Я говорю "не своим", потому что приветствие это с эсэсовским театральным выбросом прямой руки и воплями "Слава Украине!" было узаконено, как ритуальное, у бандеровцев и оуновцев на Западной Украине. Впрочем, идеологу единой и неделимой России и русскому монархисту простительно не знать таких мелочей из советской истории…

Каковы же "факты и документы", на которые опирается профессиональный историк Глазунов? Вот несколько отрывков из его книги "Россия распятая".

"Уже с февраля-октября по 1923 год были уничтожены 18 миллионов человек".

Но этого Глазунову показалось мало, и на стр.184 он пишет: "Подсчитано, что в ХХ веке около двухсот миллионов человеческих жизней, включая победоносную войну Сталина и его союзников против Гитлера, потерял русский народ и народы России".

Кем подсчитано?.. Здесь он переплюнул самого Солженицына. Тот говорил "всего лишь" о 60 миллионах!..

"Говорят (кто говорит? — Ст. К.), однажды Сталин ночью вызвал к себе Ягоду и приказал создать тюрьму для личных врагов Сталина".

"Рассказывают (кто рассказывает? — Ст. К.), что годами позже Берия и Сталин любили вызывать из "зверинца" гигантского роста шведа Валленберга… Кто-то (кто именно? — Ст. К.) из бывшей обслуги "сухановки" видел его, превратившегося в скрюченного, словно от ревматизма, старика".

"В конце 40-х годов в бериевском корпусе, по слухам, еще существовала каптёрка, где висели костюмы и маршальские кители с бирками фамилий врагов народа".

"Утверждают (кто? — Ст. К.), между прочим, что даже в день внезапного и вероломного нападения немецкой армии из СССР в Германию шли эшелоны с зерном".

"У западных исследователей (у каких? — Ст. К.) я читал, что Ленин, Горький, Луначарский и другие были приняты еще до революции в ложу "Великого Востока".

И так — до бесконечности: "говорят", "рассказывают", "по слухам", "как пишут военные историки", "у западных исследователей" — вот все "факты и документы" профессионального историка Глазунова.

А вот еще один исторический перл: "Многие историки (кто? — Ст. К.) доказывают, что он (Керенский. — Ст. К.) родился в тюрьме, будучи сыном цареубийцы Геси Гельфман […] и казнённого народовольца Александра Ульянова". То есть Керенский — родной племянник В.И.Ленина.

Когда я писал эти строки, то услышал, как по "Радио России" некий доктор Дубровин рекламирует чудодейственные капли "Князь Серебряный", лечащие якобы от всех болезней: "препарат проверен во многих ведущих клиниках!" — и понял, что эта фраза — родная сестра глазуновской: "многие историки"; от обеих пахнет вольным или невольным мошенничеством.

Об уничтоженных Сталиным "60 миллионах" русских людей Глазунов вычитал у Солженицына. "Исторический факт", свидетельствующий о том, что в 30-е годы из ленинградской Лубянки на Литейном спускали по канализации столько крови расстрелянных за ночь жертв, что "с моста в Неве было видно красное пятно, которое разгонял специально прибывший катер", Глазунову по секрету сообщил сам Аркадий Райкин.

Обо всех ужасах "сталинского зверинца" в подмосковной Сухановке, где сидели якобы только высокопоставленные враги народа, личные враги Сталина, художнику рассказал некий реставратор-архитектор, который тоже пользовался слухами.

"Меня уверяли (кто? — Ст. К.), что еще до войны были живы Зиновьев, Рыков, Бухарин и другие. В подземелье сделали железные клетки, приблизительно в высоту один, а в ширину два метра… Отсюда и определение Сталина "мой зверинец"…

Бывших наркомов и товарищей по партии приводили из клеток, и Сталин любил с ними беседовать за роскошным столом".

"Рассказывали (кто? — Ст. К.) также, что Сталин любил через глазок в стене наблюдать за допросами".

Вся восьмисотстраничная книга воспоминаний И.С.Глазунова наполнена слухами, сплетнями, анекдотами, фантастическими сюжетами. Один из главных его информаторов — тот же Аркадий Райкин — поведал профессиональному историку о некоем таинственном человеке, который в довоенные годы за пять минут до отхода "Красной стрелы" появлялся на перроне Московского вокзала — дальше цитирую по книге Ильи Сергеевича: "Проводники с затаенным ужасом смотрели, к какому вагону он напраляется. Называли они его между собой "товарищ Смерть". Он садился, предъявив проводнику билет на одно из мест мягкого двухместного купе. Заказывал чай, читал газету, с улыбкой беседовал со своим визави по купе. Но проводник знал, что на станции Бологое, единственной остановке между Москвой и Ленинградом, он постучится в дверь к проводнику и скажет, что с его соседом по купе плохо. И самое удивительное, — внимательно посмотрел на меня Аркадий Исаакович, — что всякий раз санитары с носилками уже ожидали на перроне. Они аккуратно клали умершего человека на носилки, покрывали простынёй, а поезд продолжал стремительно мчаться в ночи…" Эту жуткую историю поведал Райкину какой-то "последний из могикан", старый проводник — естественно, безымянный…

Ну, как не расписать подобный сюжет, достойный фильма ужасов, о палаче сталинской эпохи, лицо и деяния которого, оказывается, знали проводники всех поездов, уходивших с Московского вокзала!

Но даже эта история бледнеет перед событием, которое якобы сохранилось в памяти еще одного безымянного очевидца.

"Позволю себе, — пишет Илья Сергеевич, — впервые опубликовать для нашего широкого читателя леденящую душу статью "Венец злодеяния" из журнала "Двуглавый орел" (№ 24, январь 1924 года), издававшегося русской эмиграцией в Париже. Скажу откровенно: лично мне содержание этой статьи представляется наиболее достоверным. В основу ее положен рассказ очевидца, записанный немецким пастором Купч-Ризенбургом и опубликованный в газете "Войхсель цайтунг" 16 ноября 1928 года".

Суть статьи состоит в том, что большевистская верхушка через 10 дней после расстрела на Урале царской семьи решила устроить на одной из кремлевских кухонь ритуальное сожжение головы Николая Второго.

"По приказанию Ленина" все вожди собрались в Кремле, подписали протокол, в котором голова была признана подлинной, и "большинство" проголосовало в ночь с 27 на 28 июля 1918 года эту голову сжечь. Безымянный очевидец, сохранивший историю злодеяния в своей памяти, сообщает, что помимо вождей свидетелями события было множество народа: "комендант", "караульный начальник", "у входа сидит часовой", "куча людей" рядом с кухней "курит, разговаривает вполголоса"…

В "небольшой комнате" с "растопленной печью" сидели "около двадцати человек, в их числе Эйцух, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и некоторые другие. Потом появляются Петерс с Балабановой; за ними следуют: Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев".