Читаем без скачивания Роковая любовь - Француаза Бурден

У Нильса была лишь одна фотография матери, достаточно впечатляющая, снятая на показе моды в Париже. Два года назад он решил увеличить снимок, который теперь висел на стене в гостиной. Каждый приятель обязательно спрашивал его, кто такая эта роскошная северянка, одетая в черную шубку от «Шанель»? Он с гордостью говорил, что это его мать. После того как первое удивление шло на спад, все неизменно отмечали очевидное сходство. Именно ей Нильс был обязан светлой шевелюрой, стройной фигурой и не лишенными грациозности жестами. Почти чрезмерными для мужчины, за что иногда он выслушивал упреки, но только не от Лоры, которую, напротив, прельщала его хрупкость. Если ее на самом деле волновали эти качества, то почему она влюбилась в Виктора? Мужественный, уверенный в себе, защитник по натуре – в нем не было ничего от мужчины, к которому можно относиться по-матерински!

Последнее, о чем ему следовало подумать сегодня вечером,– это о брате. В тысячный раз он пытался убедить себя, что Виктор без особых проблем заново построит свою жизнь, как только преодолеет трудный период развода.

Как я мог так поступить с ним?

Нильс вдруг остановился посреди тротуара, раздавленный сожалением. Оба брата были для него чем-то священным, они всегда проявляли необыкновенную доброту к нему, окружали его лаской, в которой он так нуждался. Будучи подростками, они никогда не возражали, если он требовал, чтобы брали его с собой. Иногда из-за него они не попадали на вечеринки, потому, что он тащился вслед за ними туда, куда не пускали мальчишек его возраста.

Не обращая внимания на обходящих его прохожих, он погрузился в нахлынувшие на него воспоминания детства. Когда ему было семь лет, он подумал, что было бы забавно угостить жвачкой сиамскую кошку Бланш, и животное в итоге чуть не задохнулось. Максим, пытавшийся вытащить жвачку у кошки из глотки, был жестоко исцарапан, и именно его отругали родители. Из всех шалостей, которые придумывал Нильс, самая худшая касалась отцовской машины, стоявшей во дворе нотариальной конторы. Ему было тринадцать лет, но он считал себя вполне взрослым, чтобы водить машину или, по крайней мере, выполнять кое-какие маневры. Разумеется, дело закончилось тем, что он помял крыло. В сущности, ему нечего было опасаться отца, который все прощал, однако грандиозность катастрофы повергла его в панику. Он в слезах бросился искать защиты у Виктора. А тот как раз записался на курсы вождения и мог сказать, что хотел потренироваться, а это было более приемлемо, чем проказа младшего. Войдя в положение Нильса, Виктор сознался вместо него, и Марсьяль лишил среднего сына права на развлечения. В тот же вечер он должен был идти на праздник в честь окончания школы, который устраивали его одноклассники. Запертый в комнате, Виктор с трудом смирился, но так и не выдал младшего брата.

С тех пор Нильс всегда чувствовал себя его должником.

Вдруг он резко выхватил из кармана куртки мобильный телефон. Он не мог ждать ни секунды, он должен поговорить с Виктором, поговорить немедленно! Он пролистал телефонный справочник и нажал клавишу. Через четыре гудка Виктор ответил.

– Это Нильс, Вик, пожалуйста, не вешай трубку...

– Что-нибудь с Тома?

– Нет! Нет, у всех все в порядке, извини, что напугал тебя... Я просто хотел сказать тебе, что...

Ему потребовалось сглотнуть ком, который вдруг застрял в горле. То, что он стал врагом для Виктора, было невыносимо, и он хотел найти способ помириться с ним.

– Макс отказывается меня выслушать, папа бранится каждый раз, когда я звоню, и никто из них не говорит, как у тебя дела. Я очень переживаю, Вик! Когда я думаю о тебе, я...

– Нильс, что именно тебе надо? Мое благословение? Давай, трахай Лору спокойно, а я, в конце концов, наплюю на вас.

Грубый тон доказывал, что Виктор продолжал страдать, и его злопамятность была все той же.

– Честное слово, Вик, я не знаю, что делать. Мне бы хотелось, чтобы мы могли встретиться с тобой, объясниться и...

– Ты думаешь, тебе удастся объяснить мне, почему ты увел мою жену? Шутишь? Во всяком случае, ты – последний, с кем мне хотелось бы увидеться.

– Но нельзя-же рассориться на всю оставшуюся жизнь? – жалостливо сказал Нильс.

– Почему нет? Что нам мешает?

– Ты топишь меня...

После короткой паузы послышался длинный гудок. Вместо того чтобы смягчиться, Виктор повесил трубку. Ошалевший Нильс вдруг пришел в себя и увидел вокруг снующую толпу. Люди торопились в кинотеатры – как раз начинался восьмичасовой вечерний сеанс. А он, Нильс, возможно, так и не увидит своего имени, написанного на экране большими буквами.

Нильс чувствовал себя разбитым, ему не хотелось возвращаться домой и не хотелось видеть Лору. Он поискал глазами бистро. Сейчас он напьется и постарается забыть, в какую заваруху попал. Неужели он вправду надеялся, что брат простит его? Он без труда представил себе, как Виктор, один-одинешенек в этом огромном доме, выведен из равновесия его никчемным телефонным звонком, разбередившим его ревность и страдание. Кого он теперь ненавидит больше – Лору или Нильса?

Он будет обижен на меня всю оставшуюся жизнь и будет прав!

Его остро пугала сама мысль о том, что отныне он не сможет рассчитывать на помощь Виктора и его доброе отношение. Запретят ли ему появляться в Сарлате, в Роке и даже на улице Президьяль? Поддавшись на то безумие, в которое втянула его Лора, он сжег все мосты, связывавшие с семьей. Никто больше не захочет его видеть! До сего дня он смутно надеялся, что гроза пусть не сразу, но утихнет, что время сотрет то, что в итоге было историей банального адюльтера. А если он ошибся, если родители и братья отвернулись от него навсегда? Он и не думал жениться на Лоре, становиться отчимом Тома, заводить детей и строить заново свой мир. Он совершенно не желал, чтобы порядок вещей менялся, он ненавидел потрясения!

Нильс сел за стойку первого попавшегося по пути бара и заказал двойное виски. Он ощущал себя подлецом, оказавшимся в ловушке, из которой невозможно выбраться. Признаться Лоре, что они совершили чудовищную глупость? Но это не только не улучшит ситуацию, а будет одинаково жестоким и бесполезным.

Он одним махом вылил в себя стакан, поморщился от обжигающего воздействия алкоголя и тут же заказал второй. Единственное лекарство, которое он знал, когда ему было совсем тошно,– это напиться до бесчувствия.

Виржини раздумывала, зажав в зубах автоматический карандаш. Не покажутся ли только что завершенные чертежи слишком амбициозными, если не чудаческими, ее заказчику? Правда, он сам много раз повторял, что желает чего-то необыкновенного, «способного всех свалить наповал», как не слишком элегантно выразился он сам, но она опасалась, что пошла даже дальше в своих фантазиях. Она представляла дом, как пустую скорлупку, внутри которой буйствовало ее воображение, поэтому ни одна из стен не осталась на месте. Сдвинутые уровни, впечатляющие объемы, струящееся освещение... Такое уж точно свалит наповал, особенно после того, как она обсчитает стоимость работ.