Читаем без скачивания Демон против люфтваффе - Анатолий Матвиенко

Когда я освоился, особенно начало раздражать построение тройкой. Павел – впереди, мы со Степаном метрах в двенадцати, сосед чуть левее держится. Каждый горизонтальный маневр приводит к тому, что находящийся снаружи радиуса поворота непременно запаздывает. Итальянцы иначе строятся – двойками и четвёрками, за ведущим один ведомый, а у нас по уставу не положено. Даже помереть – только по уставу, вытянувшись в гробу по стойке "смирно" с чувством глубокой признательности партии и правительству, что даровали возможность загнуться в почётной командировке.

Республиканцы удержали Мадрид с трудом, несмотря на огромное численно преимущество перед мятежниками. Националисты заявили, что их впятеро меньше, и в столице погибло втрое больше правительственных войск, чем наступавших фалангистов. Обе стороны считают себя победителями и героями, как часто случается в непонятных войнах.

Бомбёжки не прекратились. 17 декабря мы атаковали "Юнкерсы" над центром города. Рычагов увлечённо навалился на отставшего, когда я заметил двух "Фиатов", кинувшихся на нас в пологом пикировании. Стёпа, похоже, проморгал. Не мудрствуя особо, я сбросил газ и резкой горкой пропустил мимо себя ведущего, выплюнув по нему добрую треть боекомплекта обоих пулемётов. А от ведомого уйти не смог. Вроде он и не сильно-то зацепил, в ногу ударило, мотор задымил и обрезал.

Выравнялся. Машина подбита, но пока не горит и вроде слушается. Нос на север, лечу над северной окраиной столицы, быстро теряя высоту. Под брюхом дома, и прыгать весьма не хорошо: упавший на них самолёт причинит не меньше разрушений, нежели авиабомба.

Тянул сколько мог, чтобы на Мадрид не свалиться. Прыгать поздно. В общем, перестарался, ткнулся в перепаханную землю у самой передовой. Как не давил голову влево, о трубу прицела приложило замечательно, до отключки.

Когда в себя пришёл, оказался уже на дне траншеи. Вокруг обступили республиканцы, повязки нарукавные красного цвета с чёрной полосой. Чё, хоронить меня собрались, траур нацепили? Потом в побитую черепушку проскользнула мысль, что это раскраска анархистов.

– Грасиас, камарадос! – огляделся лучше и добавил. – А также синьоритос. Как там мой "Чатос" поживает?

Оказалось – по-прежнему. Не сгорел даже. Попросил командира организовать его эвакуацию.

Испанские анархисты, на всю голову отмороженные, и то удивились. А у меня выбора нет. Самолётов мало, без "курносого" точно на земле останусь. Объясняю синьору лейтенанту: пустой вес "Чайки" порядка тонны. Крылья сниму и топливо солью, шасси и пропеллер сами, так сказать, снялись. Как стемнело, поправил верный "маузер" на случай, если гости объявятся, набрал инструментов и полез.

Хорошо, оказывается, знать машину и не ограничиваться ролью наездника. Растяжки просто перекусил, разрезал перкаль у центроплана и с трудом открутил болты, затянутые на совесть, с чувством пролетарской ненависти. Этого развлечения хватило до утра. Слава Создателю, с севера зрители не появились.

В ближайших вражеских окопах засели марокканцы, им по ночам Аллах спать велит, а утром молиться. Под рассветное заунывное завывание ко мне целый взвод анархистов выполз. Не без страха слил топливо, тут же пропитавшее землю вокруг И-15. Одна искра – и принимай, преисподняя, новопреставленных. Испанцы подоткнули доски под фюзеляж и как бурлаки на Волге утянули бескрылую "Чайку". Плоскости просто на руках отнесли. Метров пятьсот волокли таким макаром. Нет, чтобы чуть раньше притереться, сказал я себе, очень умный задним числом. Ванятка согласился.

В Сото Пабло Муэрте успели зачислить в окончательные муэрты и посмертно приписать ему загубленный над Мадридом "Фиат". Хосе пообещал оживить моего "Чатос" за сутки-двое. Тут рассказали, что с вылета и Степан не вернулся. Правда, Рычагов завалил-таки "Юнкерса", слабое утешение.

Вместо рождественского подарка я получил британскую газету. На первой полосе пропечатано фото советского лётчика, который на подбитой машине сел в расположении мятежников. С неким извращённым удовольствием журналюжка написал, что русского избили и водили по Сеговии. Стёпу на той фотке едва узнать. Одно радует – жив!

Кинулся с газетой к Пумпуру и Рычагову. Павел готов был волосы рвать – так классно отвоевался, что обоих ведомых "Фиаты" сняли с неба. А Пумпур развёл руками и с прибалтийской обстоятельностью разъяснил:

– Ничего нельзя поделать. Правительство объявило награду 10 000 песет за каждый сбитый вражеский самолёт. По международным законам мы теперь приравнены к иностранным наёмникам. Республиканцы не смогут нас обменять.

Вышли на поле, закурили. Я заметил, что руки дрожат. Ваняткино тело нервное, или у меня прорезалась слабина?

Рычагов выкинул довольно ещё большой бычок и заявил:

– Сегодня всем прикажу: нежно сбить какого-нибудь урода ближе к нашему аэродрому или вообще посадить. Пленного не отдаём испанцам, сами обменяем. Понял?

Куда уж не понять.

В первых числах января немец выпрыгнул из "Ю-52", остальных вместе с машиной на куски разметало. Не наш, зенитчиков работа, но сумели прибрать к рукам, почти целого. Я лично скинул на окопы вымпелы, там записки по-испански и по-немецки об обмене Клауса Гюнтера на Степана Фролова.

В полдень десятого января мы взлетели с Р-5, с той стороны "Хейнкель-46" с "пятьдесят первыми". "Эр-пятый" за линию фронта заскочил, Клауса выбросил с парашютом, смотрю – и у нас белый купол. Порядок!

Но не очень. Стёпу, конечно, опознали, хотя на отрубленной голове лицо изуродовано страшно. Рыжие вихры залеплены коричневой кровавой коркой. А, ещё записка в мешке, по-немецки и по-испански: "Так будет с каждым, красные свиньи". Подпись неразборчивая, но явно не Мёльдерс. Он, побывав в роли зэга, точно знает – подобное не пройдёт бесследно. Его коллеги пока не в курсе про загробное воздаяние, попам они не верят, больше нацистским языческим легендам.

Мы в мире временно живых, и Пумпур отдал негласный приказ расстреливать выбросившихся с парашютом. Никто не стал возражать, а Сикейрос поддержал у своих. Война в воздухе приобрела ещё более зверский вид.

Я сочинил письмо домой. Секретность полная, поэтому больше про кормёжку и мягкий климат мадридчины, когда Бобруйск замело снегом. Про Стёпу мельком – болеет сильно, беспокоюсь за него очень. Пусть семья готовится к неизбежному.

Сбили и Рычагова, носящего здесь конспиративную кличку Пабло Паланкарос. С лёгким ранением, отстранённый от полётов, он как-то оттянул меня в сторону.

– Вань, ты лучше всех конструкцию "Чатос" знаешь и испанский язык. Есть идея!

Даже этому закоренелому коммунисту уставы и прочие предписания застряли поперёк организма. Тем более – простреленного.

– Мы аккумулятор возим мёртвым грузом. Если его выкинуть, сзади железку приконопатить? Слышал, на "Фарманах" в Мировую вообще на сковородках летали. Объясни механикам, у меня с испанским… не очень.

Хосе моментально врубился и быстро нашёл куски листовой стали от восьми до двенадцати миллиметров толщиной. Винтовочную пулю они удержали, а с крупным калибром мы и не пробовали, дабы не расстраиваться. Лучше хоть что-то, чем ничего. В течение недели желающие получили кустарные бронеспинки.

Потом из Союза прибыла первая партия И-16. О них большинство воевавших в Испании советских лётчиков только слышало, но не видело. Моноплан, без идиотской бипланной коробки с подкосами и расчалками, шасси убираются, скорострельные пулемёты "ШКАС", бронеспинка заводская, скорость намного выше… Песня!

Эскадрилья, наконец, получила штатную численность и по количеству машин, и людей. В ней появились иностранные добровольцы – американец, поляк, серб, а также четверо испанцев. Как только узнали про "Ишаков", часть народа моментально запросилась на перевод. И тогда Рычагов выдал историческую фразу:

– У И-16 самая высокая скорость. Что, любите быстро удирать из боя?

Потупились летуны, а я понял, что прямота Павла рано или поздно войдёт в тяжёлый конфликт с дубовой советской системой. Его скоро отозвали в Союз, а мы остались на "Чатос" и не пожалели, ибо песня "Ишака" оказалась категорически не лебединой. Весьма строгий в управлении, самолёт поразил недоработанностью конструкции по мелочам. Крайне сложная и трудоёмкая процедура складывания шасси, не менее замороченная последовательность их выпуска привели к тому, что многие пилоты поначалу и не пытались их втягивать. ШКАСы постоянно заедали от перегрева из-за длинных очередей. К сожалению, И-16, наречённый испанцами "Москас" (мошка), утратил горизонтальную манёвренность поликарповских бипланов, позволяющую сбивать "Фиаты". Тем не менее, и на "Ишаках" наши научились летать, выдрессировав упрямое копытное животное. Гордились, что в ВВС РККА появился самый быстрый и совершенный в мире истребитель… Пока испанцы по доброте душевной не притащили газету о прошедшей в Англии выставке авиатехники.