Читаем без скачивания Демон против люфтваффе - Анатолий Матвиенко

– Капитан Хуан Алонсо. Это – мой "Ньюпор".

Он сопроводил речь красноречивыми жестами, даже Ванятка понял. На обшивке машины заплаты. Вот откуда ранение Алонсо. Надо же, в таком состоянии посадил. Не уверен, что, будучи вполне здоровым, я справлюсь с аэропланом. А воевать на нём…

Через полчаса у кабины появился Копец.

– Скажи, Бутаков, ты на И-пятом летал?

– Не-а.

– "Ньюпор" на него больше чем на И-15 похож. Догнать франкистов разве что с пикирования получится. В десять набираем высоту и ждём. Скажи честно, сколько в этом году налетал?

– Четыре часа.

– Не густо. Я – куда больше. Значит, иду первым. Если старушки "Арадо" пожалуют, с ними порезвимся. Хуже, если "Юнкерсы" пятьдесят вторые. На прикрытии могут быть "Хейнкели" или "Фиаты", не менее четырёх штук.

– Тогда нам точно – капец.

– Не звизди раньше времени. С высоты кидаемся на бомберов. Потом нас догоняют истребители. "Ньюпор" – тихоходный, наверняка круче горизонтальный вираж закладывает. Главное – головой верти и не катись по прямой, если гад тебе в хвост зайдёт.

С таким запасом авиационной и житейской мудрости я скинул коричневый пиджак из закромов НКВД, нацепил испанскую лётную куртку и подогнал лямки парашюта. Без чего-то в десять утра механик Хосе завёл мне мотор, по старинке дёргая рукой за лопасть винта. Прогрелись, и я за "Ньюпором" Копеца потянулся на взлёт.

Сравнить поведение француза с И-15 не могу, я и советский самолёт плохо знаю. Одно очевидно – видимость куда лучше. Верхнее крыло прямое, без изгиба а-ля "Чайка", нижнее очень короткое. Пулемётов два, калибр 7.7 мм, скорострельность не ахти. Они находятся передо мной, должны стрелять через винт. Ну, или по винту, если синхронизатор откажет. Прицел совершенно другой, примитивный до ужаса. Хотя – какая разница, если вообще ни разу в жизни в воздухе не стрелял. А на земле – только из ТТ, да из лука когда-то. Воин, мать вашу, гроза франкистов-фалангистов.

Плавными кругами мы забрались в прохладные три тысячи метров. Небо – ни облачка надо всей Испанией. Хорошо для загара, плохо для бегства. В облака не спрячешься при их отсутствии.

На среднем газу попривык к управлению. Машинка медлительная, но чуткая. Зато больше двухсот в горизонтали не хочет, хоть плачь.

Передний "Ньюпор" тоже пробует управляться, покачался крыльями вправо-влево. А, это сигнал даёт. Увидел, с севера восемь точек идёт. И четыре сверху.

Пока они приближались, Копец ещё полтыщи набрал, я за ним как хвостик. Восьмёрка на снижение отправилась. Хорошо видно, что это небольшие бипланы. Значит, "Арадо-68" с мелкими бомбочками на внешней подвеске. Прикрывают их истребители, "Хейнкели" или "Фиаты", не научился отличать, они на нас никак не реагируют. Мой ведущий перевернулся через крыло и сверзился вниз в крутом пикировании. Делать нечего, нельзя разрушать коллектив. Полубочка, ручку на себя, газ убрать… О, чёрт!

Мы с тёзкой – психи. "Арадо", избавившись от бомбы, превратится в истребитель, его скорость на сотню больше чем у "Ньюпора". Если называть вещи своими именами, пара неопытных пилотов сломя голову атакует дюжину фалангистов, у которых современные самолёты и явно не первый боевой вылет.

Ветер отчаянно засвистел в расчалках, загудела бипланная коробка. Лёгкая тупорылая машина раскочегарилась до трёх сотен. Наверно, мы проскочили перед носом четвёрки истребителей, я их просто из виду потерял, удерживаясь за килем ведущего и пытаясь рассмотреть германские "Арадо", перестроившиеся в линию для поочерёдного бомбометания по компактной цели.

Вместо захода "по науке" в хвост заднему биплану, Ваня ввалился прямо в центр их цепочки, открыв пальбу издалека. Я чуть подправил угол пикирования, чтоб его не догонять, и рассыпал горох из "гочкисов" куда-то в сторону двух задних бомбардировщиков.

Просвистел вниз мимо обстрелянного "Арадо". Кажется, будь на законцовке плоскости лишний слой краски, сёрбнул бы немца. Покрутил головой, никого не увидел в опасном соседстве. Сектор газа вперёд, выравниваемся… И оранжевые трассы чуть выше крыла, два "Хейнкеля" прошмыгнули так близко, что "Ньюпор" основательно тряхнуло. Видно, там умельцы не многим лучше меня, не попали в тихоход на весьма умеренной крутости манёвра. Теперь не выпускаю их из видимости. Копец пропал. Думаю, его вторая пара "Фиатов" жучит.

Я снизился к аэродрому Альбасете и заложил самый крутой вираж, метрах в пятистах над лётным полем. Видел зенитные спарки у испанцев. Помогите, а? Молчат. Может, боятся задеть пилото русо. Резко из левого виража в правый, мимо проносятся огненные струи, а потом и крылатые огневые точки. Доворачиваю им вслед – поздно, далеко уже, и на следующий заход навострились. Когда же у вас топливо кончится?

Решили, что на очередную атаку точно хватит. Оценив вёрткость "Ньюпора", они растянулись метров на триста. Соскочив резко вправо от атаки переднего, я обречённо увидел, что задний уверенно скользнул внутрь моей дуги поворота. Если не будет пытаться стать точно в хвост, а правильно рассчитает упреждение под небольшим углом… Рассчитал! Раненая французская лошадь затряслась как в лихорадке. Меня ударило в спину и ниже, из-под капота рвануло пламя. Тянусь рукой к привязному ремню. Высота метров шестьсот, надо прыгать… Но если задница пробита, пуля могла испортить парашют! Или нет?

Зажигание выключил, но мотор и так обрезало. Снижаюсь, выравниваюсь, пробую оглянуться, несмотря на адскую боль в спине и брюхе. "Хейнкели" близко, но не стреляют. Джентльмены… Если выживу, учтивость вам дорого обойдётся.

"Садимся, Ванятка. Тебе не скучно?"

"… твою… в…"

М-да, не очень-то пассажир красноречив на прощание. За миг до удара в редкий кустарник отстегнул ремень. Знаю, в теории лучше оставаться пришпиленным к креслу, но прошу принять поправку на иной метаболизм, подправленный демоническим присутствием. И так, упираюсь правой ногой в приборную доску. Левая не слушается… Удар! Треск, грохот, истребитель ломает шасси, скребёт по винограднику, поворачивается. Машину поставило на крыло практически вертикально, я вылетел из кабины и на какое-то время потерял сознание.

Очнулся от звука близкого взрыва. Долбануло в останках "Ньюпора". Верно, бензиновые пары в опустевшем баке. Я не авиационный инженер, но и мне очевидно – чудо французской техники отлеталось.

"Мы тоже".

"Ой, я вслух подумал? Извини, если потревожил".

Комсорг ответил матом. Не прав, товарищ, объяснял же ему про греховность сквернословия. Впрочем, размах верхнего крыла у "Ньюпора" двенадцать метров. То есть грохнулись мы с шести метров, как из окна двухэтажного дома. А до этого ссыпались с шестисот. Неудивительно, что парень немного нервный. Ладно, пора заняться собой.

Я не без труда встал и избавился от парашюта. Потом забросил его в кострище, туда же полетели куртка и рубашка. Пуля зацепила почку и вышла через верхушку печени, застряв в приборной доске. Пройдёт несколько десятков минут, на спине и животе останутся лишь шрамы. Если что, испанские католики объявят меня святым, а испанские коммунисты резко потребуют материалистического объяснения. А так – две царапины, давно зажили. Дырку под штанами скрывать не собираюсь, поэтому придётся сдаться местным коновалам, пусть заодно пулю вытащат.

До аэродрома плёлся добрый час и первым делом увидел "Ньюпор" Ивана, которому пришёл капец прямо на полосе. В смысле – самолёту, виновник переполоха нарисовался тут же, с виду целый и невредимый, если не считать хромоты. Бросился меня тискать, испанцы набежали с криками: ура, недобитый появился. Наверно, я странно смотрелся со стороны, с голым торсом, в саже, с потёками крови на животе, спине и штанах. Копец моргает глазами внутри светлых пятен от очков, остальная поверхность физиономии нежно тонирована сажей.

– Вань, мы в первом же полёте оба "Ньюпора" угробили. Нас судить будут?

– Ты чо! Испанцы в восторге. "Арадо" побросали бомбы где попало, перепугались пилоты с неожиданности. Сегодня впервые за две недели ни одного убитого от бомбёжки!

– Вива авиадорес русос! – вторят ему испанцы, а тут ещё Григорьевич добавил:

– Они наперебой уверяют, что один немец задымил. Вы – герои. Не ранен, кстати?

– Малость. Что-то в заднице лишнее завелось.

Хименас и Алонсо поразились, что за обедом я ровно сел в кресло на оба полупопия. Не бывает смешных ран, любая может вывести бойца из строя. С Мировой войны известно, лётчик часто ловит пули спиной и седалищем. Работа такая. Объяснил им: нормально, царапина. Потом попросил Хименаса записать этот вылет испанским пилотам.

– Синьоры, мы даже в республиканскую армию ещё не зачислены. Да и не считаю вылет удачным. Вы воюете гораздо дольше. Вам и слава.

Испанцы переглянулись, изумились, потом снова "вива, русия", бокалы с вином, какие-то мужики с гитарой… Я позволил нам с Ваняткой слегка окосеть.

Солнце решительно направилось к западным горам, когда мы с Алонсо вышли покурить. Я старательно коверкал испанский язык, вставлял множество русских и ненужных слов вроде "испаньола нихт ферштейн", но в целом позволял говорить со мной на местном наречии.