Читаем без скачивания Авиатор - Макс Мах

«Это он мне что, в любви объясняется?!»

Это был совершенно неожиданный поворот, ведь Елизавета считала, что при всей мерзости его поступка, виновата в разрыве отношений именно она. Хороший авиатор, но недостаточно женщина…

— Ты извини, Петя, но я не поняла, ты что, мне сейчас в любви объяснился?

— Наверное, — пожал он плечами и, поставив бутылки на стойку, повернулся, чтобы уйти.

«Если хочешь любви, сейчас самое время!» — подумала она отстраненно.

«А не жирно будет? — попробовала саму себя образумить. — Сначала Полина, теперь Петр?»

«Полина девочка! — возразила Лиза самой себе. — А Петя мальчик. Есть разница! И потом я его еще с вечера хотела! Я…»

— Постой! — сказала в спину уходящему мужчине. — Этой ночью все возможно, Петя, но учти, продолжения не будет!

Летать понравилось. Следующие дни Лиза гоняла с утра до вечера: то в Ниен, то в Новгород, то на Карское море. Расстояния не страшили, непогода — тоже. Один раз летела в грозу, даже понравилось. Летала и ночью, под звездами, рассматривая подсвеченную разноцветными огнями ночную карту города. При хорошей погоде, под чистым небом, луна обливала сияющим серебром реку и многочисленные каналы, заставляя их светиться.

«Красота!»

О сложностях жизни, напротив, думать не хотелось. На звонки Петра Лиза не отвечала, с Полиной связаться не пробовала, да и та встречаться, по-видимому, не хотела или хотела, но боялась. Надя и Клава улетели в Италию. Клава должна была появиться в Веронском амфитеатре в партии Розины в «Женитьбе Фигаро» и в Венецианской опере в партии Эрды в «Золоте Рейна». Надежда участвовала в неделе высокой моды во Флоренции. Звали Лизу с собой, уговаривали, обольщали, обещая «шампанское рекой», песни гондольеров и любовь знойных итальянских мужчин, черноволосых, смуглых и кареглазых: «Не чета нашим белобрысым ефимкам!» Впрочем, о тамошних девушках разговор зашел тоже.

— Совсем другой темперамент, — сказала Клава задумчиво. — Не то, чтобы я хотела изменить Наде, но тебе-то, Лизонька, кто мешает?

Однако не поехала. Решила повременить, чувствуя невнятицу в душе, которую хотелось понять, с которой следовало разобраться.

Между тем, пришло время посетить крейсер «Гогланд». И Флот, следует сказать, не подкачал. Все было обставлено по первому разряду — встретили на площадке «подскока», взяли на борт десантной шняки и разом перебросили на борт крейсера. Пилот сказал Лизе, «В вашу честь, капитан», и, видимо, поэтому разогнал машину до двухсот пятидесяти. Практический предел для малых судов вспомогательного класса. Как ни странно, для Лизы оказалось самое то. Она даже смутно пожалела, что летит не на штурмовике. На коче можно было выжать почти под четыреста. Двигатель позволял и больше, но аэродинамика была не ахти, да еще и вооружение парусит!

«Но почему не спрятать пушки в обтекатели? — удивилась Лиза, сообразив, что конструкция местных „истребителей-штурмовиков“ оставляет желать лучшего. — Все, к чертовой матери, убрать в корпус! Шасси в первую очередь! И форштевень! Это же надо быть такими уродами, чтобы летать с тупым рылом! А обтекатель сообразить — никак?»

Потом построение. Оркестр, слитные вопли экипажа, рапорты и речи, стрельба холостыми, и, наконец, фуршет. Лиза выпила с адмиралом Ксенофонтовым и капитаном Бахметьевым шампанского, улыбнулась в ответ на какие-то двусмысленно-сладкие улыбки, перехватила несколько вполне заговорщицких взглядов господ офицеров, теряясь в догадках, что тут не так, и вдруг…

— Елизавета Аркадиевна, — обратился к ней адмирал Ксенофонтов, — не соблаговолите ли пройти с нами в рубку!

— Почту за честь!

Было очевидно, сейчас отойдут от причальной башни и пройдутся парадом над озером, чтобы все в городе увидели, какой «Гогланд» красавец. Находиться в эти мгновения в рубке, и в самом деле, немалая честь. Но Лиза даже представить не могла, что случится в следующие несколько минут.

Поднялись в рубку. Капитан Бахметьев встал, было, к рычагам управления, но переглянулся с адмиралом, и вдруг отошел, приглашая Лизу жестом, занять его место.

Это было вполне безумно, но, по-видимому, безрассудство заразно. В каком-то невероятном помрачении, Лиза козырнула адмиралу и встала к панели управления. Вдохнула, выдохнула и положила руки на рычаги.

— Начинайте, капитан!

И Лиза плавно повела правым рычагом вперед, одновременно осторожно играя левым рычагом. Скорость была небольшая, — еще даже не скорость, а легонькая подработка вспомогательным двигателем. Но, тем не менее, громада крейсера медленно двинулась вперед, и «Гогланд» начал аккуратно отходить от башни, втягиваясь в пологую кривую подъема с разворотом. Секунда, другая…

— Малый ход! — приказала Лиза и почувствовала подошвами сапог, как судорогой прошла по кораблю волна вибрации. Это включились маршевые двигатели.

Крейсер шел, чуть задирая нос, плавно, спокойно набирая скорость и высоту. Он был огромен, но послушен, легок в управлении, впечатляюще великолепен…

Прошло несколько минут, Лиза завершила маневр отхода и, когда крейсер лег на курс, передала управление капитану Бахметьеву.

— Безукоризненно! — сказал ей в глаза Ксенофонтов. — Давно не испытывал такого удовольствия. Благодарю вас, капитан Браге! — и отдал ей честь.

«Что это было? Как я смогла?!» — ужаснулась Лиза, но в следующее мгновение увидела улыбающегося ей Ильина и еще одного офицера, в качестве одобрения показывавшего ей большой палец. Это был Иван, разумеется. Холодновато-собранный боец невидимого фронта и Лизин двоюродный зять в придачу.

Через неделю «Гогланд» ушел на север, патрулировать Карское море на границе с неспокойной Гипербореей, от которой то и дело жди беды. А вместе с крейсером исчез из жизни Лизы и капитан-лейтенант Ильин. Оно и к лучшему! У этих отношений не могло быть будущего, и поэтому их не к чему было затягивать.

Но вот, что любопытно, уже через несколько дней после той памятной прогулки на «Гогланде», Лиза поняла, что же с ней тогда произошло. Думала над этим. Вспоминала. Анализировала, и, в конце концов, додумалась. Елизавета умела управлять тяжелыми кораблями, но не имела опыта. В Академии, разумеется, пробовала, и на практике, наверное, водила. Однако в таком деле, талант иногда значит больше, чем годы практики. Елизавета чувствовала корабль. У нее было чутье на правильные действия, интуиция, безукоризненное чувство массы, пространства и движения. Но Лиза не была на этот раз всего лишь медиумом почившей в бозе Елизаветы Браге. Это она сама — Лиза Берг — двигала рычагами управления, располагая крейсер в пространстве в соответствии с векторами скорости, движения и инерции, целью и намерениями, возможностями и их реализацией. Она сама. Впервые самостоятельно и осмысленно.

Открытие поразило Лизу. Заставило сомневаться и недоумевать, но в глубине души она уже знала — слияние произошло. Лиза теперь была уже не совсем Лизой. Она и выглядела иначе, и думала по-другому, и чувствовала на иной манер. Эта Лиза, например, оказалась женщиной довольно-таки свободных нравов. Не проститутка, прости Господи, но на полпути к бляди, это точно. Пила, пожалуй, многовато, курила, просыпалась от боли в правом плече, в голени и бедре, носила на теле шрамы, ругалась и сквернословила, но главное: она — пилот. Испытывать восторг от полета, ощущать аэромашины, как саму себя — вот это стоящие чувства! Правда, ей не хватало пока еще знаний, но Лиза трудностей не боялась. Сидела за столом в своем совершенно замечательном кабинете и, прихлебывая чай с морошкой, читала технические описания и наставления, воспоминания известных капитанов, штурманские росписи и метеорологические таблицы.

Изменения происходили постоянно, или, может быть, они в ней давно уже произошли, но Лиза обратила на них внимание только сейчас. Раньше она любила готовить, особенно печь пироги, но теперь ей это разонравилось, зато она могла с дотошностью провизора четверть часа «создавать» настоящий марокканский чай на поморский лад. Имелся в природе и такой гастрономический изыск: китайский зеленый чай сорта «Люань Гуапянь», английская мята, палочка цейлонской корицы, кавказский бадьян и калифорнийский лайм. Но при всем при том самым сложным блюдом в ее кулинарном арсенале стал теперь «пастуший пирог», который, на самом деле, не совсем пирог, и о существовании которого Лиза раньше даже не подозревала. Дома, в Ленинграде она теоретически знала, как делать картофельные котлеты с мясным фаршем внутри, но никогда их не готовила, полагаясь на искусство мамы и бабушки. А вот в Шлиссельбурге она готовила картофельную запеканку часто и по разным рецептам, почерпнутым, как из книг, так и из рассказов знатоков.

Изменились вкусы, поменялись предпочтения. Елизавета Браге любила природу, как ее видит пилот, сверху, — на расстоянии, — портретную живопись и симфоническую музыку. Лиза Берг знала природу изнутри, как видит ее турист, с запахами, звуками, тонкими оттенками красок. Она предпочитала пейзажную живопись, и легкую музыку. Пьеха, Кристалинская, — что-то такое. Нынешняя Лиза приходила в восторг от оперных арий, могла долго и с интересом рассматривать рисунки моделей одежды, фотографии обнаженных красавцев и красавиц и сложные геометрические орнаменты. К природе она относилась спокойно. Могла отметить красивый пейзаж, увиденный с высоты, или понаслождаться минутой покоя у тихого ручья, но и только.