Читаем без скачивания Тишина - Василий Проходцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 6
– Пан Виллим! Пан Виллим!
Просыпающийся от тяжелого сна Артемонов долго не мог понять, где он находится, кому принадлежит зовущий его напуганный голос, и кто, черт побери, этот самый пан Виллим. Перебрав одно за другим все возможные места, Матвей, наконец, сообразил, что он сидит в кресле, в комнате шляхетского дома, а зовет его пожилой литвин, который и привел его в эту комнату. Наконец, Виллимом представили хозяевам дома самого Артемонова. Тут же еще одно воспоминание пронзило его так сильно, что он вздрогнул.
– Черт разберет, привиделось или правда было… – пробормотал Матвей.
– Что пан изволит говорить? – поинтересовался литвин.
Артемонов только покачал головой и подумал, а не сном ли была и вся его жизнь, начиная с того самого дня, когда он приехал на смотр в старинный монастырь, и не предстоит ли ему еще через четверть часа проснуться на лавке у себя в избе, в далеком северном городе.
Сославшись на срочные дела и попрощавшись с хозяевами – той самой шляхтянки в доме уже не было – с тяжелой головой и тяжелым сердцем Матвей вышел на улицу. Он побрел к тому месту, где очень полюбил сидеть вечерами: это был крутой пригорок возле крепостной стены, где стояла красивая, но изрядно пострадавшая при штурме башня, а рядом с ней – старинный дуб, который, как и клен, уже начинал желтеть. С пригорка открывался вид на поле и опушку леса. Начинало темнеть, и над частоколом елей всеми оттенками красного, багрового, розового, синего и золотистого полыхал закат. Было, необычно для здешних вечеров, тепло, почти душно. Потом солнце ушло дальше к востоку, и разнообразие красок исчезло, уступив место строгой холодной синеве и бело-серым оттенкам легких облачков. Скоро и вовсе стемнело, и Артемонов, погрузившись в свои мысли, не заметил поначалу, как где-то на башне вдруг вспыхнули и упрямо уставились на него два желтых глаза. Хотя появление их до сих пор не несло беды Матвею, скорее наоборот, но в нынешнем его подавленном и смущенном состоянии глаза не на шутку напугали Артемонова.
– Давненько не виделись… – пробормотал Матвей, а птица моргнула и тихо ухнула в ответ.
Сова, конечно, никогда не появлялась случайно, не могла прилететь просто так и сейчас, но чего она хочет сказать ему на сей раз – Артемонову было невдомек. Разговаривать с ночной гостьей Матвей не решался, но, поскольку глаза оставались на своем месте, он собрался подойти ближе к башне. Сова приветствовала это довольным уханьем и похлопыванием крыльев. Артемонову пришлось довольно высоко карабкаться по колено в мокрой от вечерней росы траве, а когда он заглянул внутрь разбитого пушками строения, то увидел там, в неверном лунном свете, только обгоревшие обломки досок и разбитые ядрами валуны и кирпичи. Пахло гарью и птичьим пометом, и Матвей задумался – а "его" ли это сова, или, может быть, совсем другая хищница свила гнездо в полуразрушенной башне, а теперь пытается отогнать назойливого посетителя. Не обнаружив решительно ничего интересного и вернувшись назад, Артемонов увидел, что глаза остаются на своем месте, и только недовольно поблескивают. Устало и раздраженно махнув рукой, Матвей уселся обратно на траву, и тут же чья-то ладонь легла ему на плечо. Кричать в пугающих обстоятельствах Артемонов давно отвык, но здесь ему трудно было сдержаться, и он, резко развернувшись, вскочил на ноги.
– Да что ты, Матвей Сергеич, это же я!
На Артемонова смотрел поручик Иноземцев, почти так же напуганный, как и сам Матвей. Они часто сиживали на пригорке вместе, обсуждая занимавшие обоих вопросы военного искусства.
– Яшка, черт, напугал!
– Да я ж не хотел, Матвей Сергеич!
– Еще бы ты хотел, дурачина.
Служивые уселись, и некоторое время молча любовались последними лучами солнца.
– Яков, а я ведь тебя давно хотел поблагодарить.
– За что же, твоя милость? – опешил Иноземцев.
– Да за то, что не дал мне тогда Никифора застрелить. Ты сам посуди: пока татары с сотенными бились, мы ведь и успели в оборону встать, и приступ начать, и стены побить. Да и запорожцев дождались бы мы, если бы татары на полчаса или на час раньше всей силой пришли?
Артемонов давно хотел повиниться за свой приступ гнева, и все же он не все договаривал поручику. Поступок Никифора и Юрия Черкасского он по-прежнему считал дурным и мальчишеским, но раз он обернулся такой пользой для войска, то сын боярина Шереметьева оказывался самым настоящим героем, да таким, каких немного было на этом приступе. То, что Никифор действовал не по разуму, нисколько этого не отменяло: ну когда и какие герои действовали по здравому рассудку? Их ведь, должно быть, сам Бог направляет, а Его промысел становится ясен лишь со временем. Матвея, с самого дня приступа, преследовала эта мысль, но, как назло, православного попа, которому можно было бы исповедаться, в крепости не было. Артемонов думал, что немногословный поручик пожмет плечами, и, в лучшем случае, скажет что-то вроде "Ну что уж там, Матвей Сергеич", но вышло по-другому.
– Да видишь ли, капитан… Я и сам князя в ту минуту зубами был загрызть готов. Кто же знал, что так все в лучшую строну обернется? То Божий промысел, а его никто заранее не знает. Да только я твердо выучил: ни одно убийство к добру не ведет, не бывает таких убийств. Может быть в бою: там уж деваться некуда.
– И много ли ты убийств видал? – спросил удивленный такими философскими рассуждениями Матвей.
– Да хватает. Слишком уж много, Матвей Сергеич.
– Давай, рассказывай. Обещаю никому не передавать, и из поручиков тебя не разжалую, вот тебе мое капитанское слово!
– Да что там… – словно раздосадованный тем, что Артемонов решил шутить в таком серьезном разговоре, проговорил Яков. Потом поручик помолчал некоторое время и, словно нехотя, начал.
– Матвей Сергеич, ты вот во время бунта 156 года чего делал?
– Я? Да ничего, пенькой торговал… Ну,
