Читаем без скачивания Я – Шарлотта Симмонс - Том Вулф

Когда Шарлотта подошла к выходу из туннеля, сердце у нее колотилось так сильно, что девушка не то что чувствовала его биение изнутри, а словно бы слышала снаружи. Оно не просто билось – оно бросалось на стенки грудной клетки, обдирая себя в кровь, и каждый раз, как Шарлотта открывала рот для глубокого вдоха, сердце так и норовило выскочить из груди. Казалось, еще немного – и оно просто не выдержит. Слава Богу… вроде бы вокруг никого… несколько человек на другой дорожке… но они идут в другую сторону… Только бы никто из них не свернул к Эджертону. Шарлотта готова была броситься к дверям общежития бегом, и остановило ее лишь то, что если бы кто-нибудь смотрел сейчас из окна, то сразу понял бы, что с ней что-то не в порядке. Наконец девушка вошла внутрь, но решила не подниматься на лифте – ведь на лифте как раз все и ездят. Она пошла по лестнице, миновала четыре этажа, открыла дверь запасного пожарного выхода на пятом…

Тролли… Что они делают тут – в дальнем, практически безлюдном конце холла? Неужели какой-то злобный садистский божок специально согнал их сюда, чтобы ей, Шарлотте Симмонс, стало еще хуже, хотя вроде бы – хуже некуда? Но почему? Какого черта они тут расселись? Солнечный воскресный полдень – почему же тролли выбрали для своего шабаша именно это время? И надо же – ведь устроили свою засаду не у лифта, а именно здесь. Шарлотта еще никогда в жизни не видела, чтобы тролли собирались такой толпой… Сколько же их тут – восемь? девять? десять? Только ни в коем случае не смотри на них. Сделай вид, будто-их-не-существует. К сожалению, все повторилось, как в прошлый раз: она оказалась бессильной против странных чар маленькой Мэдди, скрюченной наподобие креветки, с огромными глазищами, как у инопланетянки.

– А что, лифт опять не работает?

Шарлотта прошла мимо, отрицательно покачав головой… но слишком много было их – троллей, мимо которых предстояло пройти. Ритуал прохождения сквозь строй только начинался: колени стали друг за другом подтягиваться к груди – ужасно медленно, словно какой-то хореограф поставил это движение специально с одной целью: заставить Шарлотту сорваться. И вот опять – Хелен:

– Ну, как провела уикенд?

И опять Шарлотта не в состоянии ответить просто небрежным жестом, отмахнуться, а к тому же это подспудное, не имеющее объективных оснований чувство вины, которое убеждает автономно работающую нервную систему, что чернокожим девчонкам надо вежливо отвечать… и она, собрав все силы, заявляет настолько бодро, как только может:

– Хорошо!

Это «хорошо» вырвалось как высокий, неистовый бросок мяча, и Шарлотта молила Бога: пусть тролли подумают, будто она так нагулялась, что ей сейчас просто ни до чего – лишь бы отдохнуть после бурного веселья. Но обмануть девчонок не так-то легко. А вдруг они угадают правду и поймут, что эта последняя капля наигранной бодрости – только первая капля уже готовых пролиться потоков слез? Словно в подтверждение этих мыслей – сзади, как ножом в спину, голос Мэдди:

– Что с тобой? Что-то случилось?

Только бы добраться до двери. Открыть, нырнуть внутрь, закрыть дверь, оглядеться… слава тебе, Господи!.. Беверли не видно… а теперь рухнуть на кровать и накрыть голову подушкой… чтобы хоть немного приглушить звуки… и наконец плакать плакать плакать плакать плакать плакать в мучительных мучительных мучительных мучительных мучительных мучительных судорожных всхлипах и приступах кашля плакать плакать плакать плакать плакать, срываясь временами на стон и закрывая голову набитой полиэстером подушкой. Вообще-то Шарлотта была вполне довольна своей подушкой, но сейчас жалела, что та недостаточно большая – недостаточно, чтобы накрыться ею целиком и заглушить не только рыдания, но и стереть саму память о ее существовании в Дьюпонтском университете, где ее теперь ничто не держит, где для нее ничего не осталось. Как теперь она сможет смотреть в глаза всем девчонкам, перед которыми так гордилась своей чистотой и невинностью? Она ведь так презирала царившую в Дьюпонте легкость нравов, так кичилась своим умением управлять парнями, которые у нее, мол, все по струнке ходят, а в особенности один парень – тот самый знаменитый Хойт Торп. Что же она наделала? Как же она позволила ему… да нет, как она самой себе позволила так поступить? Шарлотта чувствовала себя оскверненной, поруганной, грязной – чем-то вроде гостиничного полотенца: взял, попользовался и швырнул на пол вместе с другими тряпками. Толку-то, что теперь она лежит не на полу гостиничной ванной, а на кровати у себя в общежитии: какая разница? Ведь она все равно пытается спрятаться под подушкой от самой себя, от всего мира и даже от окружающих вещей. Шарлотта не могла смотреть на свои джинсы «Дизель», обошедшиеся ей в четвертую часть всей суммы, выделенной на целый семестр, на свою красную футболку, которую считала такой крутой, а теперь эта футболка казалась ей просто безвкусной тряпкой, к тому же купленной в детском отделе… И это ведь еще не все. Это ведь футболка Беттины, а платье и туфли на высоких каблуках, лежащие в дурацкой парусиновой сумке, принадлежат Мими… и все эти вещи она должна будет вернуть – самое позднее завтра Шарлотту бросало в дрожь при одной мысли, как ей придется смотреть в лицо девчонкам и врать им о том, как она провела выходные. Они захотят услышать подробный, прямо-таки поминутный отчет о приеме – и увильнуть от этого Шарлотте просто не позволят. Может быть, Беверли она и сумеет соврать, но по ее нервному поведению та ведь все равно догадается, что Шарлотта врет.

Хойт… вот. Это «вот» вырвалось у нее почти вслух, прозвучав не то как восклицание, не то как резкий судорожный выдох. Интересно, что он сейчас делает? А впрочем, ничего интересного: это ясно как дважды два Наверняка сейчас, именно в этот момент, Хойт вместе с Джулианом, Вэнсом и другими членами «охрененно крутого студенческого братства Дьюпонта» коротает остаток дня где-нибудь в так называемой библиотеке, борясь с похмельем, слушая Дэйва Мэтьюза или «О. A. R.», лениво болтая и расслабляясь, расслабляясь, расслабляясь, пока она лежит тут с подушкой на голове, пока злобные тролли шепчутся и пересмеиваются рядом за стеной. О… да пошли они! Пусть себе шепчутся и шушукаются, сколько влезет. Главное – постараться устоять перед их напором, не поддаться на их сочувствие и участие. Продолжать строить из себя девчонку слишком крутую, чтобы даже говорить с ними. Кто их знает – может, они на это и купятся. Надо только самой не расслабляться и не поддаваться минутным порывам. Незачем им знать даже малую толику из того, что произошло с нею за последние сутки – за последние двадцать четыре часа крушения иллюзий, унижения, грязи и мерзости. Каждый раз, стоило только Шарлотте закрыть глаза как она мгновенно проваливалась в тяжелый болезненный сон… в котором опять лежала на кровати, там, в гостинице… а все остальные играли в идиотские пьяные игры, болтали о ней, болтали о ее теле… о том, какая она старомодная неуклюжая деревенская бобриха… половичок, из которого пришлось выбить пыль. Мало того что Шарлотта потеряла девственность вовсе не так, как себе представляла: это произошло как бы невзначай, по ходу пьяной вечеринки, как один из элементов развлекательной программы; так она, оказывается, еще должна быть благодарна, что ей оказали такую честь – помогли наконец встряхнуться этому половичку, показали деревенской недотроге, спустившейся откуда-то с гор, что такое настоящая взрослая жизнь.

Шарлотта отбросила с головы подушку и перевернулась на спину. Судя по всему, она выбила немало пыли из подушки, потому что взвешенные в воздухе частички дрожали, кружились и плясали в солнечных лучах, проникавших в комнату через окно, – и внезапно это вызвало у нее воспоминание о том дне, когда Чаннинг с приятелями явились к ним во двор с одной-единственной целью – унизить Шарлотту Симмонс, поглумиться над ее воздушными замками и возвышенными чувствами… Точно так же она лежала тогда на кровати в своей крохотной комнате-пенальчике… глядя на частички пыли, танцующие в луче послеполуденного солнца и думая о том, что теперь просто невозможно будет жить в Спарте – после того, как вся округа узнает, что отец пообещал кастрировать Чаннинга, если тот хоть пальцем прикоснется к его ненаглядной дочери. И вдруг – Господи! – посреди всего этого ужаса промелькнул луч надежды: телевизионный репортаж о том, как самый заметный и обсуждаемый политик в Америке, губернатор Калифорнии, вполне возможно – следующий президент Соединенных Штатов, обращается с напутственным словом к выпускникам Дьюпонтского университета – того самого храма науки, который должен был стать прибежищем Шарлотты, ее спасением от убогой и серой жизни в провинциальном городишке. Она стояла в дверном проеме и смотрела, как на экране телевизора этот великий человек обращается к лучшим из лучших представителям того поколения, которому суждено было строить будущее; позади него словно парит в воздухе высокая готическая башня, а перед ним расстилается двор, украшенный как площадь средневекового замка к празднику: несколько когорт выпускников в сиреневых, расшитых золотом мантиях расселись перед трибуной – это был тот самый сочный, насыщенный цвет, который даже вошел в справочники под названием «дьюпонтского сиреневого»; на флагштоках трепетали флаги сорока восьми стран, чьи представители учились в Дьюпонте, и геральдические знамена с разнообразными гербами и узорами, символизировавшими Бог знает какие события и вехи в истории христианского мира за последнюю тысячу лет, сохранившие свою таинственность и в двадцать первом веке, – и все это многоцветье выглядело на редкость органично среди стилизованных под древнюю готику зданий с башнями, зубчатыми стенами и окнами-бойницами: архитекторам, возводившим эти постройки в основном в 1920-е годы, удалось довольно точно воспроизвести готический стиль и создать торжественную атмосферу древнего замка. И кто бы мог подумать, что тот самый человек, чью речь она с замиранием сердца слушала перед телевизором и который так вдохновил ее, известен в самом Дьюпонте как главный комический персонаж пародийного эротического триллера под названием «Ночь трахающихся черепов» – того самого фарса, где основной звездой стал пьяный член студенческого братства Сент-Рей по имени Хойт Торп, а роль второго плана сыграл мастер Вэнс Фиппс из фиппсовских Фиппсов…