Читаем без скачивания Чёрный город - Борис Акунин

— Ладно. — Эраст Петрович вернул папку. — Едем в к-курятник.

— Куда?

— В курятник, куда вы запустили лису.

Его превосходительство задохнулся от возмущения.

— Не смейте так говорить о резиденции Помазанника, венчанного России на царство самим Богом!

— Лучше бы Господь обвенчал Россию с каким-нибудь другим ж-женихом, подаровитей, — отрезал Фандорин, быстро одеваясь. — Не кипятитесь, генерал. Пока мы будем препираться, Россия может овдоветь.

Аргумент подействовал. Градоначальник сам подал Фандорину пиджак. К экипажу они спустились бегом.

— А нельзя обнаружить злоумышленника, не заезжая во дворец? — вкрадчиво спросил генерал, пригнувшись к самому уху москвича — колеса слишком грохотали по булыжнику. — Я столько слышал о ваших аналитических способностях.

— Здесь нужен не аналитик, а с-следопыт. В любом случае придется будить начальника дворцовой полиции.

Ломбадзе горестно вздохнул.

Ехали берегом. Море перед рассветом почти совершенно слилось с черным небом, но по самой границе двух стихий уже пролегла светящаяся кайма.

Со Спиридоновым, начальником царской охраны, Эрасту Петровичу приходилось сталкиваться и прежде. У обеих сторон встреча оставила малоприятные воспоминания, поэтому обошлись без рукопожатий.

Надо отдать полковнику должное. Поднятый с постели, он не задал ни одного ненужного вопроса, хоть и насупил брови при виде Фандорина. Суть дела ухватил моментально. Ломбадзе еще воздевал руки, заклинал, дрожал усами, а полковник уже не слушал. Он напряженно размышлял.

Этот тридцатисемилетний офицер, сделавший молниеносную карьеру сначала в Жандармском корпусе, а затем в Охранном отделении, был одним из самых ненавидимых людей в России. Счет революционеров, повешенных его стараниями, шел на десятки; отправленных в каторжные работы — на сотни. Четыре раза его пытались убить, но полковник был осторожен и увертлив. Именно за эти качества его не так давно назначили начальником Дворцовой полиции — кто лучше Спиридонова обережет священную особу императора? Злые языки поговаривали, что полковник отлично устроился: двести превосходно обученных телохранителей защищали от террористов не только царя, но и самого Спиридонова.

Первая же реплика полковника подтвердила его репутацию человека дальновидного.

— Хорошо, генерал, — прервал он причитания градоначальника. — Я не буду докладывать императору. Если мы решим нашу маленькую проблему до пробуждения его величества.

Фандорин поразился лишь в первое мгновение. Потом понял: неслыханное великодушие объясняется очень просто. У Спиридонова появилась возможность сделать ялтинского наместника своим вечным должником.

Далее скупой на слова полковник обернулся к сыщику.

— Раз вы здесь, — сказал он, не называя Фандорина по имени, — значит, у вас уже есть план. Выкладывайте.

Эраст Петрович так же холодно спросил:

— Где находится царская купальня? Всем известно, что перед завтраком государь плавает в море, в любую погоду.

— В конце вон той аллеи. Как видите, дорожка надежно укрыта деревьями и абсолютно безопасна.

— А к-купальня? Тоже укрыта?

Полковник нахмурился и покачал головой.

— Тогда три вещи, — пожал плечами Фандорин. — Прочесать территорию вокруг дворца. Это раз. Выставить караулы за оградой на всех точках, откуда можно вести п-прицельный огонь по окнам. Это два. Однако я уверен, что террорист засел где-нибудь на возвышенности, откуда просматривается купальня. Есть поблизости такое место?

— Почему вы так в этом уверены? — вмешался Ломбадзе. — Негодяй может устроить засаду на всем протяжении Царской тропы!

— Помолчите, — оборвал его Спиридонов. — Одиссей понимает, что государя предупредят об опасности. Прогулки по Царской тропе сегодня не будет. Но резона отказываться от купания у императора нет — ведь это территория парка, а сюда и мышь не проскочит… Есть такое место, — продолжил он, уже обращаясь к Фандорину. — Лимонная роща на холме. До купальни метров пятьсот. Хороший стрелок, пожалуй, из снайперской винтовки не промахнется. Вы правы. Там мы его и сцапаем.

Они вышли за ворота: полковник с четырьмя агентами и Фандорин. Песчаная дорожка в сиянии зари казалась малиновой.

— Я понимаю, почему вы не взяли с собой генерала. Он пыхтит, как паровой к-каток. Но почему только четыре охранника? — с любопытством спросил Эраст Петрович.

— Это лучшие из моих волкодавов. Чем меньше людей, тем больше шансов взять Одиссея живьем… Вон она, лимонная роща. Марш вперед, ребята, вас учить не надо. А вы, сударь, птица вольная. Желаете размяться — милости прошу.

Агенты разделились: двое нырнули в кусты слева от дорожки, двое справа. Сам полковник предпочел остаться на месте. Лезть через кусты, рискуя нарваться на пулю, в его намерения не входило. Фандорин подумал-подумал и двинулся вперед. Не для того, чтоб «размяться». Интересно было посмотреть, каковы в деле спиридоновские «волкодавы».

Он успел сделать всего несколько шагов, когда сверху ударил выстрел. По горам прокатилось эхо, а полковник издал странный, хрюкающий звук, заставивший Эраста Петровича обернуться.

Спиридонов стоял, нелепо растопырив руки. Его глаза закатились кверху, будто пытаясь разглядеть собственный лоб. Прямо посередине там чернела аккуратная дырка. Покачавшись, убитый рухнул на спину. Из кустов выскочили «волкодавы», кинулись к своему начальнику. Отовсюду — слева, справа, снизу, сверху — доносились крики и топот. Это бежали на выстрел со своих постов ялтинские жандармы и агенты дворцовой полиции.

Фандорин ринулся туда, откуда секунду назад прогремел выстрел. Сыщик несся по склону зигзагом, огибая лимонные деревья. Это упражнение, называемое «инадзума-басири», входило в его программу ежедневных экзерциций, поэтому на вершине он оказался уже через две минуты.

Но все равно опоздал. На земле лежала винтовка с оптическим прицелом. Под ней белел листок.

Это был отпечатанный на гектографе приговор, который партия вынесла «кровавой собаке» Спиридонову. Внизу приписка карандашом:

«Приведен в исполнение 14 (1) июня 1914 г. Всем, кто помог, мерси. А ваш коронованный остолоп нам даром не нужен. Он наш главный союзник в борьбе с царизмом.

Из зарослей на Эраста Петровича вылетел очумевший жандарм с револьвером.

— Ты кто? — гаркнул он, готовый палить.

— Я б-болван, — глухо ответил Фандорин, наливаясь краской. Не от быстрого подъема — от бешенства.

Однажды, много лет назад, с ним уже случилось нечто подобное. Но тогда Эраст Петрович был не повинен в случившемся, зато сегодня — непростительная оплошность! — сам вывел добычу на охотника…

Нет, не разлюбила!

За десять дней ярость не прошла, а лишь опустилась до катастрофически низкой температуры. Обыкновенно люди в гневе быстро вспыхивают и так же быстро перегорают. Фандорин же в таком состоянии (для него очень редком) словно бы застывал, и, если ярость не обретала выхода, в душе Эраста Петровича наступал ледниковый период.

Из Ялты он возвращался, будто наполненный бурлящим азотом, который, как известно, закипает при температуре минус двести градусов. Должно быть, таким же морозным пламенем питается неистовство чертей, обитающих в буддийском Лотосовом Аду, где царит вечный холод.

«От меня отвернулась удача, — горько думал Фандорин по пути с Курско-Нижегородского вокзала домой. — Много лет она была мне верна, я принимал ее дары как нечто само собой разумеющееся, а любовь Фортуны взяла и иссякла».

— Потому что болванов никто не любит! — пробормотал он вслух, так что извозчик оглянулся и спросил: «Чего изволите?»

— Б-быстрей езжай, — хмуро сказал пассажир, хотя торопиться ему было некуда и домой ехать совсем не хотелось.

Были времена, когда, возвращаясь к себе, в тихий флигель, спрятавшийся в глубине сонного Сверчкова переулка, Эраст Петрович предвкушал отрадную передышку от суеты, сладость временного отшельничества и уединенных, приятных занятий. Но благословенная эпоха канула в прошлое.

Выйдя из коляски, Фандорин остановился подождать, пока выгрузят чемоданы. С тяжелым сердцем глядел он на два правых окна, завешанные розовыми шторами. Чувство унижения, душевной усталости еще больше усилилось.

Эраст Петрович вздохнул. Он догадывался, с какого именно момента лишился расположения Фортуны. Кроме самого себя винить в этом было некого.