Читаем без скачивания Пропавший лагерь - Николай Богданов

Дед Еграша тиснулся в толпу и, толкнув кума Астафья, спросил:

— Чего шукают?

— Чево, Еграша потонул!

— Как потонул? — еще не сообразив, переспросил Еграша.

— Да так, один шлепанец выплыл.

— Тьфу. А я его ищу!

Астафий вылупил глаза и признал в обезображенной физиономии кума Еграшу.

— Да ведь тебя ищут, окаянный. Наро-о-од! Жив Еграша, стой! Невод, сто-о-ой! — заорал Астафий во все горло.

— Как?

— Где?

— Еграша?

— Не потоп?!

Забунтовал народ, вавилонское столпотворение. Старухи на том берегу еще причитали, а Еграшу уже подняли на руки и показывали всем, кто близко знал, — угадывал.

— Тьфу, а мы-то.

— И кто это сбаламутил?

— Нечистый, штоль, тебя скосорылил.

— Не, — вон эти — ведеркой. Говорят, терпи, смычка, — указал Еграша на ребят.

Слыша такое превратное толкование о смычке, Симка не вытерпела.

— Граждане, товарищи, мы не виноваты. Дед шел, а ведро-то хлоп, ну он и это, тово, значит… посинел. Это не для смычки, товарищи, смычку рабочего с крестьянином завещал нам Ильич. Эту великую идею мы должны провести в жизнь, тогда только сумеем мы построить действительно коммунистическое общество. Пролетарская революция, товарищи…

Стоило начать, Симка разошлась, и скоро вся деревня знала, что такое пионеры, для чего смычка, для чего они приехали.

Председатель почувствовал себя, как дома, слушая оратора и позванивая звонком, который он всегда носил при себе, повторял:

— Тише, товарищи, тише.

— Мы для более тесной связи организуем для вас мастерскую, где будем чинить бесплатно домашнюю утварь беднейшему крестьянству… — разглагольствовала Симка.

Слова многим запали в душу, особенно Еграше.

— Отнесит-ка им ведро в починку, крепкие у них ведра дюжи, нам тоже крепко справят, — говорил он вечером старухе, кладя холодную тряпку на синяк.

— Уфф, — вздохнул Петька, когда разошлись мужики, — хорошо так обошлось. Вот ведь сроду и не думал, весь день на это ухлопали.

— Да, не по лагерному расписанию, — поддакнули выселкинские комсомольцы, осматривающие лагерь.

3. Необыкновенная мастерская

Бабка Фрося, не откладывая в долгий ящик по совету Еграши, отыскала худое помойное ведро, подоткнула юбку и зашлепала к перевозу.

На реке тишь, только надрывается, орет отбившийся теленок, да плескает, выкачивая черпаком воду, перевозчик, — к полдню баб возит за реку коров доить, заранее приводит в порядок свой транспорт.

Еще на горе заметил он старуху с ведром.

— Ну, спятила, до полдней еще полдня, а она уже доить.

— Глебыч, переправь. Туточко добежать надо…

— Рано-рано, со всеми вместе. Что я подрядился? — заворчал старик. Тут взгляд его упал на дырявое, грязное и смердящее чем-то ведро.

— Совсем рехнулась, старая карга.

— Да не на подойку, вот на гору, до этих самых, как их, прости господи… ну, ведерко им снесть в починку.

— Што? В починку, да такие ведра разве чинят, — его в воду бросить, ракам жить, скрозь дыра, ведь — не ведро!

Однако, после всяких рассуждений Глебыч перевез старуху и долго еще качал головой, глядя, как семенила бабка к лагерю.

Ребята только выкупались и, выстроившись на бережку, проделывали вольные движения.

— Раз-два-три-четыре… раз-два, — все сразу поворачивались, махали руками, приседали.

Старуха издали заметила. Щурит глаза.

— Господи боже, што за чудо. Корова не корова, а что-то вертится большущее, пестрое.

И будто ляжет и хвостом вильнет, встанет, опять вильнет… — бурчала она про себя.

— Ой, батюшки, да это они… — удивилась такому диву, — Ой, никак голые.

Тут старуха даже почувствовала себя оскорбленной: как же это, мимо народ, а они вон што.

Однако, назад не вернулась и, отчаянно размахивая ведром, решительно двинулась.

— К нам, — заметила Агита.

— К нам, — подтвердила Симка.

— Старуха.

— С ведром.

— С самым худым.

Скоро бабка понеслась обратно, а заведующий мастерской, Рубинчик, долго ковырял в бритом затылке, таща на шесте ведро мыть в речку: брать руками он его не решился. Мыл он его долго и тщательно — мочалой, тряпкой, усердствовал. Наконец, представил в мастерскую, и шестеро мастеров долго вертели ведро, отыскивая целенькое местечко.

— Ну, и штука для первого раза!

— По-моему, ржавчину сперва отбить.

— Ага, виднее будет.

Вдели ведро на шкив, и Рубинчик ударил молотком.

— Вжах, — посыпалась ржа.

— Вжах-х, — разъехалось и поползло в разные стороны ведро.

— О-о-о! — в ужасе воскликнули разом все мастера, а Рубинчик, не веря глазам, выпустил из рук молоток.

— Це-це-це… Что ж теперь?

— Что ж теперь? — повторили все.

Как надлежит во всяких подобных случаях, обратились к вожатому Пете.

Пришел Петя, пошевелил ногой бренные останки ведра и, удовлетворенный экспертизой, вздохнул.

— Дело за отрядной кассой.

— Как так?

— Очень просто— деньги на бочку и купить новое.

На следующий день заведующий мастерской ездил в командировку — и появилось новое, здоровенное ведро.

Старуха была аккуратная и явилась в срок.

Рубинчик демонстративно протянул ей ведро. Старуха так и села, протерла глаза, пощупала ведро, ущипнула себя даже и, наконец, убедилась, — новенькое ведро, будто что сейчас сделанное.

— Как же… как же, платить што?.. — залепетала бабушка, представляя себе, какую же плату заломят за такую работу.

— Нет, нет, бабушка, мастерская бесплатная — великодушно сообщил Рубинчик.

Старуха ухватила ведро, подоткнула подол и зашлепала к перевозу.

— Вот шельма, — искренно и тепло послал вдогонку Петька.

— Дорого за ведро-то платила? — полюбопытствовал Глебыч на перевозе, потягивая канат и поплевав на корявые руки.

— Зачем это мне за свое ведро платить?

— Как за свое, нешто это то самое?

— Самое-самое, а ты ракам… — передразнила старуха. Тут Глебыч выпучил глаза и сам стал похож на рака. Не прошло его удивление, как старуха уже катила по селу, размахивая ведром.

— Ну и ну, это пионеры, — мог только вымолвить перевозчик и полез шарить по парому, тщетно стараясь отыскать какую бы железную штуку отдать в починку.

Ничего не было на пароме, черпальный ковш и тот деревянный. Но Глебыч ползал на брюхе и все искал, искал…

А что делалось в селе?! Скрип, скрежет, грохот железа, хлопают двери, орут ворота, пыль на дворах и на улицах.

О, что это? Неужто бандиты ворвались в мирную деревню и подожгли ее с четырех концов, и жители бегут в ужасе со своим скарбом?!

Нет, нет и нет. Это, обгоняя друг друга, спешили все Выселки, неся, кто сколько мог, ведер, ковшей, кастрюль, самоваров, кружек, банок. Спешили, толкали, и все это, стукаясь, издавало страшный гул и звон. Лился этот шум, и смятением наполнял округу.

Казалось, все помешались, сбежал и паромщик, никогда не сходивший со своего парома. Он нашел, что ему чинить— старую банку от консервов, в которую он копал червей.

— Если старухе из куска ржавчины сделали ведро, то мне подавно из нее миску сделают… — ворчал он.

Кто это кричит исступленно на берегу? Это председатель, сам председатель сельсовета, — он едва, едва выволок из погребца деревянную ванну, что упер пять лет тому назад кто-то у господ… и опоздал, — сбежал паромщик. Но не все еще потеряно. Решился председатель, — снял рубаху, заткнул дыры и в ванне отправился в обгон односельчан по реке.

— Что это крестный ход?

— Нет, в мастерскую народ прет!

— Что мы будем делать, что мы будем делать, — ухватил себя за голову Рубинчик, видя беду неминучую.

— Петя, Петя, смотри и ужасайся.

— Чего ужасаться, пионер из беды выйдет.

— Как?

— Молчи!

Скоро шествие подвалило.

— В очередь, товарищи, в очередь, — надрывался Петька.

Толкались, громыхали посудой, становили очередь.

— Куда прешь! — орал вошедший в азарт Глебыч на председателя с ванной. — Поспеешь, здесь все равны.

— Граждане, позвольте пару слов:

…Мы устроили для смычки с вами бесплатную мастерскую… заветы Ильича… коммунизм… — так и сыпал Петька. — Но ведь сами знаете, все мы перечинить не можем, а потому будем чинить только по записке сельсовета беднейшим гражданам.

От этих слов повесили носы выселковцы. Как хозяин, напуганный пожаром, втаскивает обратно ворча весь хлам, так шли домой выселковцы, уныло звеня посудинами.

Хорошо говорить — по записке сельсовета; легче новую посудину получить, чем бумажку в сельсовете.

Вот чем спас себя и мастерскую Петька.

Вернулся на паром Глебыч, угомонилось село. Но слух о чудесной мастерской долго жил в народе.

4. Будь готов!