Читаем без скачивания Дом среди сосен - Анатолий Злобин

Никита Кольцов, до того как попал он в Москву, работал в колхозе шофером. И есть в его предыстории преходящий, но очень знаменательный эпизод, о котором сам Никита рассказывает со свойственной ему бесхитростностью: «...втулка сломалась. Я снял ее, пошел в мастерскую, все уже сделал, а когда стал шабрить, стружка и угодила в глаз. Я повязался тряпкой, поставил втулку и поехал на элеватор зерно возить, Три рейса сделал, к вечеру снял тряпку, глаз не раскрывается вовсе. Утром проснулся — ничего не вижу». Вот это — по совести — отношение к труду, сросшееся с натурой Никиты нравственное начало, для него самого настолько привычное и естественное, что он и не говорит о нем, а проговаривается, — это и делает Никиту Кольцова и честным, и стойким, неподвластным влиянию той «механики», которая вознесла его земляка на доску Почета. Не колеблясь, Никита объявляет настоящую войну и Силаеву, и всем, кто стоит за ним, когда узнает, что «секрет мастерства» — это проданный на сторону бензин, это приписки, это «левые» рейсы...

Гражданская, нравственная позиция самого писателя Анатолия Злобина отличается страстной активностью. При всей художественной правдивости и объективности его повествование включает в себя четкую, подчас резкую идейно-эмоциональную оценку воспроизводимых характеров и событий. Он заостряет образы подбором предельно экспрессивных деталей, из которых они и компонуются, гиперболизирует сюжетные коллизии. В активной писательской позиции и причина тяготения А. Злобина к документальной прозе: там предельно сокращена «дистанция» между литературой и самой жизнью, там самая жанровая природа этой прозы предоставляет автору широкие возможности для прямого вторжения в текущую действительность, для публицистического на нее воздействия открытым, от своего Я высказанным словом.

В летописи нашей современности, какую ведет документальная — очерковая и собственно публицистическая литература, перу Анатолия Павловича Злобина принадлежит не одна страница. С этой литературой связан и его писательский дебют: в 1948 году он издает, в соавторстве с Ю. Грачевским, свою первую книгу — очерки «Молодые сердца». А когда в 1951 году был опубликован в «Новом мире» очерк «Шагающий гигант», к нему приходит первый успех и признание: этот очерк был замечен и положительно отмечен во многих критических статьях и рецензиях. Сегодня в творческом активе писателя более двадцати пяти книг, написанных на документальной основе, — «Рождение будущего», «Байкальский меридиан», «Дорога в один конец», «Встреча, которая не кончается»...

Документальная проза Анатолия Злобина, остро проблемная, насыщенная огромным количеством ярких, злободневных и характерных фактов, впервые им самим открытых для читателя и литературы, выдвинула его в авангардный отряд нашей очеркистики и публицистики.

И как это ни парадоксально, довольно органично вписываются в документальную прозу А. Злобина и его «современные сказки», которые периодически с 1974 года печатала «Литературная газета».

Что «положено» сказке по ее жанровой табели? Прежде всего как можно больше сказочного элемента, такого, что и пером не описать. И фантазия писателя творит одна другой неправдоподобней чудесные истории. Пожалуй, замечает один из героев, такие чудеса и всемирно известному Акопяну, магу и волшебнику, не смогли бы присниться «в самом голубом сне»: тут и детский сад на триста мест, построенный из воздуха («Этот младенец Акопян»), и фантасмагорические операции плановиков и экономистов, удесятеряющих стоимость продукции для государства, для народа одним росчерком пера — поистине волшебного («Девятый вал»), и загадочная тонна металла, которая только в Палате мер и весов равняется тысяче килограммов, а в руках все тех же экономистов она становится то тяжелой, то легкой («Сколько весит тонна?»), и простая, но вечная электрическая лампа, которую не внедряют в производство только потому, что она вечная («Перпетуа люкс»).

Как и водится в сказках, все эти небывальщины происходят в неких безымянных регионах — чаще всего в Энске. Но почему тогда на сказки Злобина «откликаются» официальными письмами вполне реальные учреждения и организации — Министерство финансов СССР, Министерство тяжелого, энергетического и транспортного машиностроения СССР, Министерство электротехнической промышленности СССР? Да потому, что эти сказки, созданные в духе и стиле знаменитых щедринских сказок, современные, потому что к гротеску Злобина обращает не прихотливая игра его неисчерпаемой фантазии, а больные проблемы нашей экономики, недостатки существующей системы планирования и материально-технического обеспечения, вынуждающие иногда руководителей производства идти в обход закона, тормозящих научно-технический прогресс и рост производства.

Гротеск — это прием укрупнения и заострения вполне реальных проблем, призванный мобилизовать вокруг них общественное мнение, настроить его в унисон с авторским отношением — бескомпромиссно нетерпимым — ко всем дорогостоящим просчетам, промахам, неувязкам. Ну а то, что в диалог со сказочником вступают компетентные специалисты и ответственные руководители, — не свидетельство ли это и высокой компетентности самого автора во всех столь парадоксально поставленных проблемах, сугубо хозяйственных, сугубо экономических и производственных?! А ведь в опубликованные произведения Анатолия Злобина вошла лишь десятая часть материала, собранного им во время многочисленных творческих командировок на заводы, стройки, в управления, главки, министерства. Его записные книжки — это со стенографической точностью и скрупулезной дотошностью записанные беседы с людьми разных профессий, разного общественного и служебного положения. И все они испещрены цифрами: писатель думает, приходит к выводам и обобщениям, считая, сопоставляя, проверяя, пересчитывая, и уж только после этого выносит он проблему на страницы газеты или журнала.

В предлагаемый читателю сборник вошли далеко не все из написанных Анатолием Павловичем Злобиным рассказов, повестей, романов. Но они дают достаточно верное и яркое представление о том месте, какое сумел занять и отстоять писатель в современной советской литературе.

Виктор Богданов

САМЫЙ ДАЛЕКИЙ БЕРЕГ

Роман

Аленушке,

1956 года рождения,

которая совсем не знает,

что такое война

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Нет хуже — в обороне стоять.

ГЛАВА I

Старшина глушил рыбу толом. Рыбы было много, и глушили ее по-всякому: с лодки и с берега. С лодки удавалось собрать рыбы больше, но день выдался теплый, может быть, последний теплый день, и старшина решил, что солдатам будет полезно искупаться.

— Приготовиться! — скомандовал он.

Солдаты раздевались с достоинством, не спеша. Белые солдатские тела становились все более красивыми по мере того, как сбрасывались с них воинские одежды. Телефонисты из соседнего блиндажа вышли на берег и, стоя у сосны, смотрели, как старшина глушит рыбу.

— Огонь! — крикнул Кашаров. У него был мощный баритон, и он очень любил командовать.

Севастьянов зажег шнур, пробежал к обрыву, изо всех сил метнул палку — к ней привязаны шашки с толом. Севастьянов уже не молод, но крепкий, поджарый — и живот втянут. Выбросив вперед руку, он стоял на краю обрыва и следил за полетом палки.

За Севастьяновым с лаем бежал ротный пес Фриц. Проскочил меж ног Севастьянова, прыгнул с обрыва на камни, с камней — в воду. Солдаты радостно закричали, замахали руками, подбадривая пса.

Старшина опомнился первым. Схватил автомат, стал давать короткие очереди поверх Фрица в надежде, что пес испугается и повернет обратно. Ветер гнал по воде рябую волну. Рыжая голова то скрывалась, то снова мелькала среди волн. Старшина перенес прицел. Фриц исчез под водой, нет, снова вынырнул, заколотил лапами по воде. Доплыл до палки, ухватил ее зубами, поплыл обратно. В автомате кончились патроны, старшина с бранью швырнул оружие.

— Сейчас, сейчас... — нетерпеливо говорил Севастьянов. Фриц упрямо плыл к берегу. Солдаты стояли вдоль обрыва будто завороженные. Пес подплыл ближе, стало видно, как сизый дымок от горящего шнура вьется у морды. И тогда старшина дал команду к отступлению:

— Полундра!

Солдаты пустились наутек. Старшина убедился, что прыти у них хватает, и побежал следом за Севастьяновым к толстой корявой сосне. Они быстро карабкались по ветвям, пока не почувствовали себя в безопасности. Старшина перевел дух, осмотрел поле сражения. Фигуры солдат матово белели среди ветвей. Берег был пуст.