Читаем без скачивания После боя - Ирина Лобусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не думаю. Если бы его разыскивала полиция, он не сидел бы так открыто. Здешняя публика способна продать мать родную, чтобы заработать несколько лишних монет, не то что какого-то бродягу. Нет, если б он был на счету у копов, он бы тут не сидел.
— Возможно, ты прав. Я об этом как-то не подумал.
— Откуда ты знаешь, что он русский?
— Я слышал, как он ругался. Он ругался, говорил что-то не непонятном языке…. Созвучия, которые он произносил, по интонации и звучанию напомнили мне то, что я уже слышал от тебя. Ты иногда так говоришь, особенно когда что-то бормочешь под нос на своем родном языке. А когда я был здесь в четвертый раз, кто-то из студии сказал, что этот человек — русский. Да и потом хозяин (тот, что за стойкой) подтвердил, что его здесь так и прозвали — «грязный русский». Потому, что он часто ходит сюда и от него жутко воняет…
— Почему же хозяин не выгонит его вон?
— У него есть деньги.
— Деньги? У него?!
— Да. Каждый раз он заказывает по две-три бутылки виски, выпивает их в полном одиночестве, никого не угощая и ни с кем не разговаривая, платит всегда наличными, очень крупными купюрами, и никогда не забирает сдачу. Пьет он бутылками, но речь его не заплетается, и он не падает. Только русские умеют так пить!
— Ну, допустим, не только русские! Американцы пьют не меньше!
— Извини! — добродушный Мел расстроился, почувствовав в моих словах обиду, — извини… я не хотел тебя обидеть! Правда!
— Ничего страшного! Я не обиделся. Ты просто очень заинтриговал меня этим человеком. В нем действительно есть какая-то тайна. Значит, сегодня ты видишь его в пятый раз?
— Да. И сегодня, как и всегда, он сидит на том же самом месте, ни с кем не разговаривает и пьет виски. Все, как тогда… Потом начнет говорить или ругаться… если по-русски, ты сможешь понять.
— Значит, он живет где-то поблизости?
— Хозяин бара думает, что он вообще нигде не живет. Спит где-то на улице. Тогда ночью хозяин сказал, что он приходит сюда часто. Два-три раза в неделю.
— Если так, выходит, он хорошо зарабатывает? Но почему тогда он так выглядит? И почему приходит именно сюда?
— Я знаю, почему. Хозяин сказал, что он приходит именно в этот бар потому, что здесь есть спортивный канал.
Внезапно меня осенила догадка. Сначала — догадка, потом, так же быстро, полная уверенность. Стоило лишь взглянуть на бесхитростное лицо Мела, чтобы сразу все понять!
— Подожди! Ты специально меня сюда привел, да? Специально сюда, чтобы показать мне этого человека? Я угадал?
— Да, — Мел снова покраснел, — видишь ли, в моей жизни все так размеренно, обыкновенно. Все так же, как и всегда. Все идет по стандартной, четко рассчитанной схеме. Да я и не собираюсь ничего менять. Меня устраивает, мне нравится такая жизнь, но… Но иногда я останавливаюсь и думаю: неужели всегда одно и то же? Неужели я никогда ничего не буду видеть вокруг? Видеть другую сторону окружающей реальности, понимаешь? Видеть другую сторону мира, не ту, что я создал для себя и вижу каждый день! И вот однажды я вошел в этот бар и увидел бродягу, и понял, что другой мир на самом деле есть. Другое существует. Есть противоположная сторона, иная грань жизни, то, чего я никогда не видел и что, наверное, вообще не смогу понять. Странно, правда? Ты просыпаешься однажды утром и вдруг понимаешь, что сегодняшний день похож на предыдущий, а завтра будет точно такой же, и послезавтра, и так будет всегда. Но ты не хочешь ничего менять потому, что лень, и еще потому, что ты потратил долгие годы, чтобы жить именно так. И еще потому, что, как рациональный человек, ты понимаешь: любая перемена теперь будет переменой к худшему. А потом вдруг совершенно случайно ты видишь нечто, выпадающее из общей схемы. Ты словно видишь: есть и другая жизнь, та, которая не для тебя… Рядом с тобой приоткрывается другая грань. И, не меняя ничего в своей, ты можешь узнать что-то об этой другой, не пересекающейся с твоей, жизнью. И это ужасно интересно, так захватывает, что…
— Кажется, я понял. И ты привел меня сюда для того, чтобы узнать, что говорит в пьяном бреду этот русский бродяга? Но почему именно он? В Лос-Анжелесе тысячи других бродяг!
— Не знаю, почему он. В нем есть нечто особенное. Он не обычный бродяга. Во-первых, у него есть деньги. Их даже могло бы хватить на комнату в дешевом мотеле. Во-вторых, он приходит в этот бар потому, что это единственный бар в округе, владелец которого платит за спортивный телеканал. А в-третьих, потому, что он так пьет… очень странно. Я никогда не видел, чтобы человек так пил. Завтра мы подпишем очень важный контракт, от которого многое зависит — ты знаешь. И вдруг я подумал: а что будет у этого бродяги завтра? И еще ты предложил заглянуть в дебри города… Вот я и привел тебя сюда.
— Ты хочешь, чтобы я узнал историю бродяги?
— Возможно. Не знаю… если это будет очень интересная история, возможно, мы сможем ее использовать. И заработаем неплохие деньги.
— Не думаю. Кто заплатит за историю пьяницы из бара?
— Смотря какая история!
— А если мне ничего не удастся узнать?
— Мой Бог, так и будет! Не получится — значит, не получится. Ерунда! Заработаем на чем-то другом.
Я понял, что этот всплеск интереса не был добротой. Это был извечный первобытный инстинкт человека — любопытство. Самое первое и важное из всех человеческих чувств — даже в раю. Любопытство. Так порядочная женщина жадно провожает глазами жалкую уличную проститутку. Так обыватель смотрит на невиданное насекомое. Так подростки жаждут поскорее заняться сексом — чтобы узнать.
В интересе Мела не было доброты. Просто обыкновенное любопытство с процентом меркантильного интереса (заработать можно почти на всем). Особенно в Голливуде, где так ценятся редкие жизненные истории… И тем лучше, чем грязней… Мне вдруг стало тошно. Тошно и отвратительно — не понять, почему.
— Нет. Я не буду интересоваться этим бродягой. Потому, что я не хочу. В мире полно людей. Отбросов — еще больше. Если он заговорит, конечно, я переведу тебе его слова, но ничего специально узнавать не стану!
— ну что ты, и не нужно! Я же просто так рассказал тебе… Мало ли что.
В этот момент в баре начался шум, который сразу привлек наше внимание. Он был вызван тем, что по спортивному каналу старенького телевизора транслировался боксерский матч. Я знал, что за право просмотра боксерских поединков нужно платить телеканалам отдельно (это не входило в общую стоимость ежемесячной платы), размер оплаты определялся популярностью выступающих спортсменов и весовой категорией (за тяжеловесов нужно было платить гораздо больше, чем за средний вес). На этом заканчивалось все, что я знал про профессиональный бокс. Я не платил телеканалам за такие просмотры. Меня не интересовало бешеное мордобитие под рев толпы. Я знал, что боксерские поединки просто обожает большинство моих знакомых женщин — у женщин этот вид спорта вызывал какой-то непонятный мне азарт. Не могу сказать, что я испытывал к нему отвращение. Скорей, безразличие, равнодушие. Просто по большому счету мне было все равно.
Очевидно, владелец бара, так же, как и большинство его клиентов были большими поклонниками бокса. Я вспомнил про рекламу, которую слышал по радио в машине утром: про крупный поединок, который должны были транслировать именно сегодня. Но мне было настолько безразлично, что, когда я вошел в бар, то бросил лишь беглый взгляд в телевизор и, увидев трансляцию боксерского матча, больше уже не смотрел на экран. Шум раздался в тот момент, когда матч, очевидно, шел к своему завершению. И в ожидании нокаута зрители громко выражали свои эмоции. Я все-таки бросил быстрый взгляд на экран. Там два блондина нордического типа (один в красный трусах, другой — в черных) колотили друг друга по морде, шатаясь оба разом. Я понял, что долгожданного нокаута не последовало, и вопли зрителей были негодованием на результат неудачного удара. Русский бродяга оторвался от стакана и внимательно уставился на экран.
— Ты любишь бокс, Мел?
— Терпеть не могу! Но мои жена и дочь от него в восторге. Сейчас, наверное, сидят возле экрана. В последнее время я называю этот спорт женским-потому, что когда двое мужиков колотят друг друга, женщин от экрана не оторвать.
Я засмеялся, потому, что думал точно так же, хотя и не был женат, но в тот момент произошло настолько странное событие, что от разговора и экранов оторвался не только я один.
Раздался голос — хриплый, но в то же время очень громкий, сказавший внятно по-русски:
— Идиоты! Ничего не могут понять!
Я обомлел. Услышать русскую речь здесь, в самом сердце Южной Калифорнии, было настолько необычно, что все мои эмоции разом растворились в огромном удивлении, от которого я уже немного отвык. Потом я понял, что этот русский текст — связная, внятная речь русского бродяги (того самого русского бродяги!), наблюдавшего за боксерским поединком. Через несколько минут голос раздался снова: