Читаем без скачивания «За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова - Константин Кромиади

Ошеломленные и перепуганные красноармейцы окончательно растерялись — одни сдавались в плен, другие, кто как мог, бежали на восток. Само собою разумеется, что в красных частях были нарушены дисциплина, субординация и главное — система управления войсками. И это положение все больше и больше усугублялось, ибо отступавшие не успевали оторваться от наступавшего врага и привести свои войска в порядок для принятия боя. Пехоте трудно было уйти от вражеской авиации, танков и моторизованной артиллерии… Окрыленные же своими головокружительными успехами немцы развили бешеные темпы наступления. Их авиация беспрерывно бомбила советские тылы — она громила авиапункты, артиллерийские парки, пути сообщения, живую силу. А танковые дивизии и корпуса глубокими обходами врезались в советскую территорию и отрезали тыл от фронта, образовывали котлы и принуждали разрозненные отступавшие советские части капитулировать. Трофеи немецких армий тогда насчитывались сотнями тысяч пленных и полным уничтожением технической силы врага. Правда, на этом страшном пути отступления среди красных командиров находились люди волевые и решительные, коим удавалось на ходу сколотить кулак и дать бой наседающему врагу, но на фоне массового отступления такие попытки носили местный характер и кончались самопожертвованием.

В связи с таким небывалым поражением в течение первых месяцев войны Россия очутилась в положении беззащитном, и немецкая армия, не встречая серьезного сопротивления, занимала русские города один за другим. Короче говоря, через три месяца такого интенсивного наступления, немцы вышли на линию фронта — Архангельск, Ленинград, Москва, Харьков; в германских лагерях военнопленных томились около четырех миллионов советских солдат и офицеров, уничтожено и захвачено было все техническое вооружение разбитых армий и на оккупированной территории остались от 50–60 миллионов населения на милость победителя.

Ирония судьбы — в течение двух десятков лет командование Красной Армии кичилось тем, что оно воевать будет на территории врага; в связи с этим свою стратегию и тактику разрабатывало применительно к ведению боевых операций на неприятельской территории, а враг застал и командование и политруков мирно спящими в постелях. Нельзя понять, как все это могло случиться. Ведь каждая армия в зависимости от обстановки, обязана принять соответствующие профилактические меры, гарантирующие не только ее безопасность, но и выполнение ее боевой задачи. А тут целых два года, как Западная Европа продолжает гореть в огне войны, над всеми ее странами реют нацистские флаги, а на советской стороне до этой роковой ночи войска, расположенные у границы и в приграничной полосе, не были приведены в боевой порядок, ибо, по показаниям тогдашних пленных офицеров, их артиллерийские части были расчленены и расквартированы далеко друг от друга, в авиационных и танковых частях не хватало горючего.

Тут напрашиваются три вопроса, требующие пояснения.

Если Гитлер без объявления войны напал на целый ряд стран Западной Европы и заполонил их, почему советские вожди решили, что этого с ними не может случиться и не приняли мер предосторожности?

Как могли органы разведки Красной Армии выпустить из своего поля зрения факт такой большой группировки германских войск у своей границы, тем более что к тому времени Германия была вооружена до зубов и вся ее молодежь находилась под ружьем?

Чем объяснить такую небывалую доверчивость Сталина и его окружения по отношению к Гитлеру, который тогда уже растоптал все существовавшие в Европе политические международные акты, как и общепринятые нравственные и моральные требования, и захватывал одну страну за другой. Мало того, как могли советские вожди, характерной особенностью которых является никогда и никому не доверять, на этот раз довериться вчерашнему своему врагу и не приняли в отношении его никаких мер предосторожности?

Мне думается, что пояснения к этим трем основным вопросам нужно искать в тогдашней сложной политической и экономической обстановке, сложившейся в Западной Европе и в Советском Союзе.

Начнем с того, что в тогдашней Европе господствовали две силы, опиравшиеся на строгую диктатуру, — это коммунистическая и национал-социалистическая. Обе эти диктатуры конкурировали между собою, остальные страны жили своими внутренними делами. Коммунистическая партия, придерживаясь заветов Ленина, одержима была идеей мирового коммунизма и к тому времени успела опутать весь земной шар своими филиалами, через которые и сеяла смуту. Национал-социалистическая, разгромив у себя коммунистов и укрепив за собою власть, задалась целью осуществить имперские цели Третьего рейха (великогерманские). Таким образом, столкновение этих двух диктатур намечалось естественным ходом событий. Однако оба диктатора к схватке не были готовы, оба нуждались в отсрочке. Отсюда возникла необходимость прибегнуть к дипломатической игре, держа нож за пазухой.

Вот почему ставится вопрос о неподготовленности Сталина встретить врага. Надо полагать, что, получив согласие Гитлера на дележ Польши и захват балтийских стран и Бессарабии, Сталин размяк и лишился бдительности, он искренно пошел навстречу своему новому другу.

Не менее непонятен и второй вопрос — как не доглядели армейские органы разведки такой крупной перегруппировки германских войск у своей границы? Тем более что к тому времени германская армия уже была действующей и вся ее молодежь уже была под ружьем. Мне кажется, что такое непростительное упущение можно объяснить только тем, что в то время, после основательного кровопускания, учиненного Сталиным в рядах Армии в 1937 году (расстреляно было 33 тысячи человек командного состава), Армия была терроризована и скована страхом, комсостав был подавлен, никто не считал себя в безопасности и каждый командир содрогался от неожиданного стука в дверь. Само собою разумеется, что командиры не дерзали усомниться в истинности дружелюбия немцев к Советскому Союзу, раз это им было продиктовано сверху. Мало того, при таком положении дел каждый командир страшился проявить свою инициативу в вопросах высшей политики, каковыми тогда считались взаимоотношения между Германией и Советским Союзом. А Сталин, диктовавший всем и вся, боялся информировать своих подчиненных в пределах необходимых. Таким образом, красноармейский состав действовал впотьмах, точно выполняя приказы сверху. Он ничего не мог менять, если даже предчувствовал гитлеровские агрессивные намерения в отношении России. Учитывая характерную особенность Сталина и всей его системы правления — никому и ни в чем не доверять, надо полагать, что он и Гитлеру тоже не доверял, как и тот ему, но оба они вынуждены были заигрывать один с другим, чтобы выиграть время. И гитлеровцы, чтобы избегнуть вероломного нападения на них Сталина, еще в 1937 году спровоцировали процесс Тухачевского при помощи Бенеша и обезглавили и обескровили Красную Армию. Оказалось, что Сталин сам боялся свою Красную Армию не меньше Гитлера и, воспользовавшись немецкой провокацией, расстрелял 33 тысячи человек командного состава, в том числе и всю его верхушку. Могу себе представить, как тогда Гитлер жалел, что он еще не был в состоянии использовать этот сталинский промах. Он не только тогда сам еще не был готов к войне, но еще и несговорчивые западные демократии связывали его по рукам и по ногам; он боялся ведения войны на два фронта. Однако, избавившись при помощи Сталина от опасности с Востока, Гитлер решил перед тем, как напасть на Советский Союз, обеспечить свой тыл с Запада. В связи с этим 1 сентября 1939 года он напал на Польшу, а 3 сентября Англия и Франция объявили ему войну, чего он и добивался. (Тут нужно заметить, что если сараевское убийство в четырнадцатом году формально послужило поводом к возникновению Первой мировой войны, то образование Данцигского коридора послужило формально поводом к возникновению Второй мировой войны.) Так завязалась Вторая мировая война. Но чтобы яснее очертить обстановку того времени, нам нужно еще раз вернуться к предвоенным временам, когда Англия и Франция, чувствуя угрозу со стороны Гитлера, направили в Москву свою военную делегацию с предложением Сталину заключить тройственный союз. Переговоры продолжались 12–21 августа 1939 г. и ни к чему положительному не привели. Но интереснее всего то, что Сталину хотелось создать для Гитлера удобную обстановку, при которой тот рискнул бы напасть на западные демократии. В связи с чем от предложений англо-французской делегации он отказался, а через два дня, 23 августа он подписал пакт о ненападении с немцами и заключил с ними торговый договор. При этом, по словам одного очень авторитетного лица, занимавшего тогда высокий пост в одном из министерств Гитлера, во время ведения неудачных переговоров англо-французских делегатов с советчиками Риббентроп тоже был в Москве, в Кремле и посажен был в соседнюю комнату и по микрофону слушал ход переговоров. (Видимо, Сталин старался убедить Гитлера в своей искренности и преданности.) Так ли было или нет, не знаю. Однако рассказ этот для тогдашних взаимоотношений Гитлера и Сталина являлся характерным и правдоподобным. Ведь поделили же потом между собою Польшу, Сталин с благословения Гитлера занял Балтийские страны и Бессарабию. А за все это до 22 июля 1941 года он услужливо и бесперебойно снабжал Гитлера сырьем, помогая ему громить страны Западной Европы. Но Гитлер добрался до берегов Атлантического океана, и Сталину следовало насторожиться и ждать направленность дальнейшей экспансии фюрера, тем более что немцы большие контингенты своих войск стали перебрасывать с запада на восток на отдых. Но вместо бдительности Сталин и его окружение продолжали пребывать в блаженной дреме. Даже после нападения немецких войск на красноармейцев, 22 июня 1941 года, когда первые вести о поражении дошли до него, он усмотрел в происшедшем интригу местных генералов и предупредил Молотова быть осторожным в своих выступлениях. И только дальнейшие вести с фронта убедили его в том, что началась настоящая война, в которой его армии понесли тяжелое поражение с неслыханно большими потерями. Таким образом, если даже отказаться от варианта, что между Гитлером и Сталиным возникло какое-то взаимопонимание и остаться при мнении, что оба вождя вели дипломатическую игру, стараясь обмануть и использовать один другого, то надо признать, что Гитлер обыграл Сталина, как только можно было это сделать. Грозный диктатор сам не заметил, как он очутился в положении обманутого, обыгранного, попавшего в мышеловку. Судя по его дальнейшему поведению, нужно полагать, что только после этого неожиданного нападения немцев на его войска (без объявления войны) Сталин понял всю сложную игру, которую Гитлер с ним сыграл. Он понял, что теперь земля в прямом смысле этого слова горит под ногами, и с ним случился нервный шок. Те, кто тогда имел возможность слышать его обращение к народу, свидетельствуют, что зубы его отбивали дробь о стакан, из которого он время от времени глотал воду. Можно сказать — в этот момент с плеч кровавого демона свалилась мантия и он заговорил человеческим языком. Он взывал к «братьям и сестрам», он взывал к теням героев старой, дореволюционной России (Александра Невского, Суворова, Кутузова, которых он не смог расстрелять только потому, что они ушли из жизни много раньше, чем он появился на свет); вспомнил и о своих еще недостреляных генералах и маршалах, сидящих в застенках НКВД с перебитыми ребрами и выбитыми зубами. Их надо было в срочном порядке освободить, привести их в должный человеческий вид и вернуть в строй. Короче говоря, страх перед наступавшим врагом заставил Сталина с молниеносной быстротой отвернуться от своего коммунистического идола и повернуться лицом к исторической национальной России, к той самой России, которую коммунистическая власть, и прежде всего он сам, систематически безжалостно терзали, растаптывали в грязи ее святыни и, истребив в тюрьмах и концлагерях десятки миллионов человек, превратили страну в очищенный плацдарм для построения коммунизма, а перепуганное и до предела терроризованное население — в безмолвный строительный материл для своих безумных политических экспериментов.