Читаем без скачивания Снегурка в постель (СИ) - Зайцева Мария

Несмотря на бурную ночь, на то, что непривычный к таким нагрузкам мой бедный организм болит с разной степенью интенсивности в разных местах, и там, внизу, между прочим, тоже, но ощущение горячего мощного тела на мне, сильных наглых прикосновений знающего, что делает, мужчины, творят свое гнусное дело.

Я захлебываюсь воздухом, тихо шиплю сквозь зубы от остроты и жгучести грубой ласки, сама не понимая, когда успеваю раздвинуть шире ноги, позволяя уже двум пальцам проникать в меня, делать так хорошо, так больно. Так мало.

— Снегуркаааа… — хрипит Виктор, а я мимолетно думаю, помнит ли он, как меня зовут? И так ли это сейчас важно?

Он полностью наваливается сверху, прижимает животом к кровати, как-то очень быстро и невероятно мягко скользит по уже разведанной дорожке своим здоровенным членом, и мне остается только зубами в подставленное мощное запястье впиться. И выгнуться, принимая его в себя полностью.

Виктор обхватывает меня одной рукой, позволяя кусать и облизывать свое предплечье, переплетает пальцы второй руки с моими, я тут же цепляюсь за него с удвоенной силой, как за якорь в бурном море, утыкается горячими губами в висок и двигается, двигается, двигается все это время! Неторопливо и мощно, кажется, с каждым толчком наполняя меня собой все больше и больше.

Мне горячо, тяжело, не хватает воздуха, не хватает сил хоть как-то реагировать на его ласку, кроме поскуливания еле слышного и мягких укусов в руку. Он полностью опутал мое тело своим, и движения такие обволакивающие, глубокие. Задевают во мне что-то настолько чувствительное, что каждый раз — как микровзрыв кайфа.

Ааааа… Черт… Я так на него подсяду, как на наркотик!

Это же… Так же нельзя! Так просто нельзя!

Я задыхаюсь, бормочу какие-то совершенно глупые слова, о чем — то упрашиваю, кажется, еще, прошу, еще, еще, еще, чтоб не останавливался, чтоб не прекращал это…

Я не знаю, сколько проходит времени, он словно машина неутомимая, чувствуется, что ему тоже все это дико нравится. Он бормочет, какая я классная, маленькая и нежная, настоящая Снегурка, светленькая снежинка, а мне каждое его слово — словно маленькая сладкая смерть от удовольствия. И голос его, такой хриплый, такой низкий, и запах его, перемешанный с запахом секса, это все — чистый незамутненный приход от кайфа.

И я плавлюсь, умираю и возрождаюсь заново. И так снова и снова.

А когда он ускоряется, неожиданно, но так же, как и до этого, тяжеловесно и сильно, я взрываюсь.

И, кажется, кричу. Потому что выдерживать это все больше не в силах.

Он следует за мной, выдыхает в висок, поворачивает меня к себе за подбородок, жадно и долго целует, окончательно этой сладкой лаской утаскивая в проспать.

Мы так и засыпаем, обнявшись, в это чудесное новогоднее утро. Он только чуть смещается, чтоб дать мне возможность дышать.

Я, сладко уставшая, вымотанная, измученная долгим сексом. И он, абсолютно довольный.

Просыпаюсь примерно через пару часиков, и несколько секунд не могу толком разлепить ресницы, настолько ярок отраженный от снега солнечный свет, льющийся из окон.

В этот раз, без размышлений и всяких нежностей, соскальзываю с кровати и практически ползком двигаюсь на поиски кабинета.

К счастью, схему я помню хорошо, кабинет нахожу сразу.

Там переодеваюсь в свое шмотье, прихватываю рюкзак, вытираю все поверхности, до которых могла дотронуться и, особенно тщательно, стол, помнящий творящийся на нем ночной новогодний разврат.

Оставляю все побрякушки. Практически с ненавистью, с клоком волос выдираю проклятую корону.

И ухожу тем же путем, что и пришла. Через гараж.

Радуясь тому, что Виктор еще с ночи поднял обратно роллставни. А еще тому, что так легко отделалась.

Я не жалею ни о чем. Ни о случившемся сексе, о таком грех жалеть, вспоминать надо, наоборот, по праздникам.

Ни о том, что не взяла ничего из его дома, хотя именно за этим и шла, и теперь Ванька, который навел меня на этот дом с единственной задачей, взять флешки из сейфа в кабинете, будет орать и предъявлять.

Этот придурок может делать, что угодно, потому что, несмотря на мою недалекость и дурную веру в детдомовское братство, я все же имею инстинкт самосохранения. И кое-какие мозги.

И брать что-либо в доме человека из Конторы…

Нет уж.

Ванька меня подставил, скот, не сказал, к кому я иду.

Виктор был более откровенен. Я не успела толком разглядеть его должность, но вот звание подполковника ФСБ прочла четко в небрежно раскрытых корочках.

Он их мне показал после того, как трахнул на столе в кабинете. И перед тем, как унес дальше трахать в спальню.

Так что, хорошо, что выбралась, и хорошо, что невредимая.

Понятное дело, если захочет меня найти подполковник, то найдет. Кроме пальцев, кстати, ни в одной базе не зарегистрированных, потому что у меня приводов в полицию не было, там полно моего эээ… биоматериала осталось. Но я надеюсь, что ему не придет в голову меня искать.

До сейфа я не добралась, все цацки вернула, а за то, что влезла без разрешения в его дом, отплатила сполна.

Мы в расчете.

А вот с Ваньки я спрошу.

Моральный, мать его, вред.

Не рассказывать же придурку, что никакого вреда не было?

Я выскальзываю из дома, как мне кажется, незамеченной, и бодро топаю прочь.

И по пути приказываю себе забыть сладкую новогоднюю сказку.

Не про меня она.

Совсем не про меня.

2. Утро потерь и вопросов

Виктор Старицкий, подполковник УСБ ФСБ, на минуточку, самый молодой на такой должности и в таком звании по стране, проснулся позже обычного. Ну, новогодняя ночь, тем более, такая… Простительно.

Провел рукой по кровати, пытаясь нащупать непонятно куда закатившуюся маленькую беленькую Снегурку, что добрый Дед Мороз притащил ему в этот Новый Год в постель в качестве подарка.

И не нашел.

Поднял голову, сонно огляделся, а потом, чертыхнувшись, подскочил с кровати.

Посмотрел на открытые роллставни, опять выругался.

Повелся же вчера на уговоры, открыл, чтоб Снегурка салют новогодний посмотрела на соседском участке.

Эти придурки до четырёх утра бабахали с периодичностью в полчаса. Так что Виктор и потрахаться успел и девочку не своими руками созданным чудом развлечь.

В другое время он бы им серьезно предъявил. Идиоты какие-то, не знающие, кто у них в соседях ходит… Хотя, Виктор не сомневался, что отец уже все давно про них пробил, так что идиоты, скорее всего, не безымянные. Но ему, Виктору, лично не знакомые.

Фейерверк они устроили роскошный, кстати.

Виктор вспомнил, как отражались разноцветные огни в изумленно и радостно распахнутых Снегуркиных глазах. Как она смотрела, и, кажется, не дышала даже.

А он на нее смотрел.

И тоже не дышал.

В первый раз, наверно, в жизни так реагировал на чужую радость.

Она была трогательная. Маленькая такая, беленькая, с курносым аккуратным носиком и пухлыми губками.

Невинность сплошная. Никогда не подумаешь, что домушница.

Само собой, эта внешность ее — своеобразная защита, мимикрия.

Виктор не работал никогда с домушниками, с ворами обычными, но представление имел, естественно.

И понимал, что эта внешняя невинность, эти огромные испуганные глазищи, эти губки, влажные, раскрытые — все это лишь наносное.

Понимал, что на случай, если ее примут, как раз такая невинность вернее всего защитит.

Простая психология, которой ворье обычно владеет в совершенстве, на уровне инстинктов практически.

Если женщина застанет на горячем, то здесь тут же будет спектакль с сиротскими мотивами. Примерно пятьдесят процентов баб ведутся и отпускают таких воровок после легенды о детстве детдомовском и что кушать хочется. Даже если застали не на кухне за жрачкой, а у сейфа с цацками.

А если мужик поймает, то та же схема, но с вариациями. В зависимости от возраста мужика. Либо сиротское детство, либо, как с ним, с Виктором. Незаметное и наивное соблазнение.