Читаем без скачивания Поцелуй льва - Михаил Яворский

Я никогда не читаю вечерних газет, так как пан Коваль говорит, что они подходят только разочарованным в жизни панночкам. Но однажды, когда его не было дома, я обратил внимание, что пани Шебець оставила газету на столе веранды и не смог удержать своё любопытство. Там была статья с огромным заголовком про предсказания какой-то Агнешки Пилч, ясновидящей, которая еще десять лет назад предвидела войну.

Она говорила о том, что грядет насилие и ужас, про адские огни в лагерях, ограждённых колючей проволокой, про сожжённые трупы, про кровожадных духов, которые вселились в Гитлера и принуждают его напасть на государство красной пятиконечной звезды.

Склонная к сенсационности и зависимая от неё, пани Шебець получила глубокое впечатление предсказанием Агнешки. Мне все эти слухи и пророчества относительно войны казались с одной стороны ужасными, а с другой ― просто смешными. Для меня войны были чем-то абстрактным ― они существовали только в книжках по истории. К тому же, принимая во внимание их обильное количество на страницах учебников, они казались мене вполне нормальным, неизбежным явлением. Без войн, говорил наш учитель, не было бы ни истории, ни движения вперёд. Войны приносили изменения, вместе с ними что-то новое, непонятно другое. Вот это таинственное «что-то» и интриговало меня.

На моё воображение о войне оказало влияние и то, что я слыхал про неё ещё маленьким. Ребёнком, еще перед учёбой в начальной школе в Яворе, я часто слушал воспоминания деда, бабы и матери про то, как они прожили в период Первой мировой. Я не всё понимал из этих разговоров, но видел, какими важными и напряжёнными становились их лица, как они снижали голоса, словно говорили про что-то, не предназначенное для моих ушей, или же неприличное или страшное.

Только при разговоре о Волке, нашем огромном лохматом псе, их лица прояснялись. Эти рассказы мне не только разрешали слушать, но даже понуждали к этому.

Во время Первой мировой войны мой дед был вынужден убежать из дома с родственниками, в связи с наступлением австро-венгерской армии. Венгерские гусарские отряды этой армии славились тем, что без малейших угрызений совести вешали сторонников других королей или несоответствующих богов, мстили за страдания своих предков, которые причинили им в древности. Озабоченностью моего деда была приязнь не к тому правителю. Он был русофилом, лояльным российскому царю. Это было бы причиной гусарам повесить его на ветке старой, толстой липы, которая росла вблизи нашего дома.

Поэтому мой дед торопливо рассадил жену, пять сыновей, четыре дочки и Волка на две телеги и пустился беженцем в нелёгкое путешествие на северо-восток, под крыло российской армии, которая отступала. Чтобы не умереть с голоду, он взял с собой ещё две коровы.

Преодолев сотни километров болотистых дорог, останавливаясь только для того чтобы набрать воды и выпасти коней и коров, он очутился между австрийской и российской линиями фронта вблизи Киева. Среди всего этого беспорядка потерялся пёс ― то ли заблудился, а вероятнее всего, погиб в перестрелке.

В конце-концов, военная фортуна улыбнулась россиянам, и австро-венгры были вынуждены торопливо отступить. Мой отец целый и невредимый с роднёй вернулся в родное село. Среди потерь были Волк, одна телега и два коня, один из которых сдох с голода, а второго убило шальной пулей. Одну корову привели назад, а вторую вынуждены были заколоть в дороге, чтобы выжить самим.

Вернувшись, увидел, что его дом сожгли. Однако со своими пятью сыновьями он без особых проблем отстроил его. Жизнь поворачивалась в обыкновенную колею. Всем не хватало Волка, а наиболее моей маме, потому что, как она говорила, он особенно любил её. Прошёл год и про собаку, хотя совсем не забыли, но, уже и не вспоминали.

Пришла следующая весна после возвращения в родное село, а вместе с ней и ранняя Пасха. Моя бабушка спекла паску, а её дочки раскрашивали писанки. В Пасхальное воскресение все пошли в церковь святить паску, а вернувшись стали накрывать стол в светлице. И вот родня села к пасхальному столу. Не было только двух старших сыновей ― одного забрали в австрийскую армию в начале войны, а второй, чтобы избежать этой участи, устроился работать на корабль, который отплывал в Америку.

Это было первое за шесть длинных лет настоящее пасхальное празднование. Наступила торжественная тишина и отец начал читать молитву.

Вдруг со двора послышалось взволнованное гавканье. Не успел никто с места сдвинуться, как в открытое окно в дом впрыгнула ободранная овчарка.

Это был Волк.

Все бросились к нему. С этой радости перевернули стол и паска вместе с писанками оказалась на полу. Для Волка после всех его мытарств паска была настоящим банкетом. А для нашей семьи Пасхальное воскресенье стало днем одновременно двух воскрешений, ведь произошло настоящее чудо. Спустя на каждую Пасху неизменно торжественно рассказывали про это чудо. А я слушая, посматривал в окно ― и надеялся, что внезапно Волк пригнет в комнату.

Если же Волк смог выжить и еще самостоятельно найти дорогу домой, думал я, то война, наверно, не такая страшная, как её рисуют. По крайней мере не такая, как описывала пани Шебець. Рассматривая некоторые картинки в учебнике истории, я даже думал, что для молодых людей война должна была быть очень интересной и захватывающей. Иначе они бы не вступали добровольцами в армию.

Мне особенно запала в память одна фотокарточка добровольцев, которые записались на фронт в конце Первой мировой. Эти юноши выглядели лишь на несколько лет старше меня. Они шли под руку с прекрасными девушками, лица их сияли радостью. Всем своим видом он, казалось, говорили, какая это весёлая забава ― война. На фотографии была надпись: «Война превращает мальчиков в настоящих мужчин». Рассматривая это фото я представлял себя среди этих юношей, хотя был слишком мал, чтобы воевать.

В другой раз я смотрел новости недели в кинотеатре «Атлантик», который посещал с Богданом, своим одноклассником и шахматным партнёром. В том выпуске показывали военный парад в Берлине. Колоны солдат в три ряда проходили по парадной площади. Их показывали с разных ракурсов. Спереди было видно их лица ― молодые, счастливые юноши салютовали своему вождю, благодарные, что он сделал из них солдат. Со стороны, колонны казались тысяченогими телами, которые двигались с точностью швейцарских часов. В ракурсе сверху они сливались в полноводную реку, сплетались в разрушительную потугу, готовую смести всё на своём пути. Это были «молодые немецкие львы», как было написано в субтитрах. Когда я смотрел на них, мои ноги невольно двигались в такт с музыкой военного оркестра. Информационный выпуск закончился, начался фильм «Тарзан, выкормыш больших обезьян», но те молодые львы до сих пор шагали перед глазами, их лица под стальными касками сияли радостью, а за плечами сверкали дула винтовок. «Вот бы нам такую армию!» ― сказал Богдан, когда мы выходили из кинотеатра.

После этого выпуска меня удивило, что наш учитель рисует картину Первой мировой войны такими мрачными, угнетающими красками. Он называет её «безумной войной, войной без победителей, войной миллионов смертей и безостановочных общественных волнений». Он говорит про войну так, как будто она только что закончилась, но для меня она была тихим эхом далёкой бывальщины, более древней чем переход Ганнибала через Альпы два тысячелетия назад.

Возможно, я серьёзно не воспринимал его взглядов из-за таинственных изменений в своём организме. В моём теле как будто проснулась неудержимая сила и теперь отчаянно пробовала вырваться из него наружу. Она не давала мне сосредоточится на важных вопросах, которые пан Коваль хочет, чтобы я обдумывал. Думаю, что вот эту силу священник называет «нечистой силой», которая постоянно искушает нас к греху.

С весны меня больше всего начали интересовать девушки. История с её знаменитыми войнами и завоеваниями в списке моих интересов занимала чрезвычайно скромное место. Моими мыслями завладела Соня ― мечтательноглазая одноклассница с хвостиком. Нередко я мечтаю и про Ванду, которая живет недалеко за углом. Ванда выше чем Соня, кареглазая, каштановые волосы с ровным пробором посредине, заплетённые в две косички. Однако в отношении неё у меня нет шансов, потому что она старше и к тому же имеет парня. Зовут его Ежи. Она называет его «Тарзаном». Как на свой возраст, он слишком высокий, крепкий, а летом носит спортивную рубашку без рукавов, выставляя напоказ свои мускулы. Его отец ― полковник польской армии, и Ежи имеет намерения пойти по его стопам. Он называет себя циником, хотя, я уверен, не понимает значения этого слова, и имеет непонятную привычку приговаривать: «Наслаждайся жизнью, пока живой».

Я на каких-то два-три года младше Ежи, но в присутствии Ванды он обращается со мной, как с малышом. Ему нравится унижать меня перед ней, называя «малый» или «gówniarz».[4] На удивление, он часто просит меня поиграть с ним в шахматы, наверно потому, что всегда у меня выигрывает. Но один раз находясь возле Ванды, когда я предложил ему сыграть партию, он заявил, что «унизится» до этого только потому, чтобы «намылить мне задницу». Ежи полюблял употреблять паскудные слова. Но на меня оказало сильное впечатление то, что он употребляет их в присутствии Ванды, и я решил, что он не достоин её.