Читаем без скачивания Семья Жорданов - Габриэль Марсель

Агата (вытаскивая образчик из сумочки). Вот. (Элиза рассматривает его.)

Лорансо. Вы собираетесь окончательно обосноваться на новом месте, сударыня?

Агата. Что может быть в мире окончательного? Думаю, что пока останусь там.

Элиза. Нужно быть сумасшедшей, чтобы не удовлетвориться этой уютной квартиркой. В такое-то время… Однако рисунок мне не нравится, мы еще вернемся к этому. (Зовет.) Леони! Накройте стол.

Лорансо (Морису). Вы сейчас постоянно находитесь здесь, в столовой?

Морис. Похоже, тепло можно поддерживать лишь в одной комнате.

Элиза. Разумеется. Подумать только, сколько поглощает эта ничтожная печурка…

Агата. Я пока сбегаю еще по одному делу.

Элиза. Что за идея — выходить в такую погоду без надобности!

Агата. Мне нужно купить книгу.

Элиза. Морис тебе даст.

Морис. Дружок, книга — не зонтик, любая здесь не сгодится.

Лорансо (нерешительно). Сударыня, если позволите, я выйду с вами. (Пожимая руку Морису.) Старина, как-нибудь на днях зайду проведать тебя в твоей конуре.

Элиза. Вам следует его предупредить заранее, он там почти никогда не бывает. Отличнейшая сенекура!

Морис. Синекура, Элиза.

Лорансо (Элизе). До свидания, сударыня. (Уходит с Агатой.)

Элиза (вслед Агате). Раз уж ты выходишь, принеси, пожалуйста, фунт винограда от Моро — не самого лучшего, разумеется… А главное, Шарлотта и Рене все равно ничего не ценят.

Морис. Они придут обедать?

Элиза. Как пить дать. Нет, но скажи на милость — покупать книги, не имея ни гроша!

Морис. Может быть, это книга по кулинарии?

Элиза. Зачем она ей? Агата завтракает в кафе-молочной, обедает у нас. Мне надо с ней серьезно поговорить. Я всей душой стараюсь ей помочь, но если она будет бросать деньги на ветер… Убеждена, что тут сказались твои вкусы. Кстати, сегодня принесли счет еще за какую-то ерунду.

Морис. За что?

Элиза. Журнал по искусству или что-то там еще… Я не уплатила. Ничего, зайдут снова. (Обращается к Леони.) Я вам бог знает сколько раз говорила, чтобы вы этот сервиз оставили для приемов.

Леони. Но ведь будут гости.

Элиза. Мои невестка и племянница — не гости. (Морису.) Что с тобой?

Морис. Ничего.

Элиза. А то ведь никогда не знаешь, что тебе приходит на ум. Вообще-то… нет, минутку. (К Леони.) Ужас, до чего вы медлительны… Ладно, достаточно, остальное я доделаю сама. (Леони выходит.) Ясно, что мы ее не будем дольше держать. Теперь, когда Тен дома, я не потерплю у себя разбитных девиц.

Морис. Да ты шутишь. Неужели юноша, подобный Этьену, станет совращать горничных!

Элиза. Как знать! Я помню историю, случившуюся с Шарлем в ту пору, когда у нас служила маленькая арлезианка.

Морис. Но ты же не станешь сравнивать Этьена с твоим братом!

Элиза. А что такого? Прежде всего, если кто-то здесь и имеет право нападать на Шарля, так это я. Это мои деньги он угрохал на затею с удобрениями или с чем-то вроде того… Ты меня слушаешь?

Морис (глядя на часы). Надо же, еще только половина пятого. Лекции кончаются в шесть.

Элиза. Я надеюсь, ты не пойдешь за Теном к концу занятий?

Морис. За Этьеном. Почему бы и нет?

Элиза. Анекдот! (Морис пожимает плечами.) Послушай, не вынуждай меня высказывать тебе некоторые вещи.

Морис. Какие? Напротив, я был бы рад услышать их.

Элиза. Я не выношу, когда ты с ним такой. На днях… когда мы вышли втроем… разумеется, вы тут же забыли обо мне. Вы все время болтали. Ты даже не оглянулся, переходя улицу.

Морис. Брось, это смешно.

Элиза. Никто бы не нашел это смешным. Ты ведь знаешь, я безумно боюсь машин. Еще вчера, на проспекте Опера, я попросила какого-то господина помочь мне перейти улицу. Вы все болтали… О, вам было о чем поведать друг другу! Время от времени я пускалась бежать, чтобы присоединиться к вам; я бежала, Морис, в моем-то возрасте! Я пыталась вмешаться в вашу беседу, говорила о только что увиденном. Ты просто не отвечал; мальчик говорил: «да, мама», или «нет, я не заметил» и снова обращался к тебе. И я опять отставала от вас… Это ты называешь — выйти вместе! В какой-то момент ты положил ему руку на плечо и вы продолжали беседу так, словно были одни. Я плелась сзади.

Морис (мягче). Так что?..

Элиза. Нам повстречался кто-то, какой-то знакомый, вы остановились. Он очень вежливо поздоровался со мной, но ты меня даже не представил; и, не помню, в связи с чем, говоря о Тене, ты сказал: «мой сын»… словно это не наш сын! Словно я не горжусь, как и ты, его боевой наградой и вообще всем! Словно я — пустое место. Со мной обходятся, как с идиоткой!

Морис (потеплевшим тоном). Но, видишь ли, если бы ты проявляла чуть больше интереса…

Элиза (с горячностью). Чушь! Когда я высказываюсь по тому или иному поводу, мне затыкают рот. Да как! В прошлый раз, когда были приглашены на завтрак эти художники…

Морис. Да, знаю. Но это было за два дня до возвращения Этьена, я нервничал, мне кажется, это понятно.

Элиза. Если ты думаешь, что с тех пор, как он дома, ты стал менее нервным — могу тебя заверить, что ты очень ошибаешься.

Морис. Во всяком случае, в его присутствии…

Элиза. Так, значит, в его присутствии ты берешь себя в руки? Как мне приятно это слышать! Впрочем, в этом можно было не сомневаться. А он — он же всегда был таким мягким! — он великолепно видит твою нервозность. В ответ на каждое мое слово — целый электрический разряд… Почему, в конце концов? О, ты никогда не был слишком любезен, и все же это было не так, как в последнее время.

Морис. Не могу тебе объяснить. Я сейчас чувствую что-то такое…

Элиза. Да что мне за дело, что ты чувствуешь? Разве тебя интересует, что чувствую я? Тебе это абсолютно безразлично. В день его возвращения — не станешь же ты спорить — ты собирался ехать на вокзал один. Ты всячески старался, чтобы я не поехала. Говорил о сквозняках, о том, что поезда опаздывают, о моем больном горле…. Тут ты вспомнил о моем горле!

Морис. Давай, давай, продолжай.

Элиза. А в такси по пути на вокзал ты рта не раскрыл!

Морис. Видишь ли, я из тех, кто в минуты очень сильного волнения ощущает необходимость побыть в одиночестве. (Помолчав.) Но, наверное, ты права. До его ухода на фронт я не был таким. Возможно, тревоги этих лет надломили меня душевно. Ты ведь знаешь, был период, когда мне казалось, что я не выдержу.

Элиза. А я?

Морис. Элиза, это вопрос темперамента.

Элиза. Ты ведь знаешь, у меня со здоровьем дело обстоит куда хуже, чем у тебя.

Морис. Может быть, это еще и оттого, что мы оказались с тобой с глазу на глаз, в полном одиночестве… Уехали все наши друзья, кроме Лорансо…

Элиза. Ну, будем теперь говорить об этом болване! Доктор Блондэн нашел, что с горлом у меня плохо. Придется опять делать прижигания.

Морис (безразличным тоном). Как это неприятно.

Элиза. Он настаивает, чтобы я непременно съездила летом на курорт.

Морис. Очень печально… Возможное действительно в чем-то сдал. Но и вы изменились.

Элиза. Кто — вы?

Морис. Этьен и ты. Он стал гораздо острее замечать какие-то вещи. Впрочем, так было уже во время его последних отпусков… Перед войной это был еще ребенок. С другой стороны, ты… совершенно очевидно, что ты… стала больше выказывать свой характер. Не думаю, чтоб он у тебя в действительности изменился — изменилось то, как ты держишься, манера разговаривать, в тебе появилась уверенность, какой я прежде не замечал. Может быть, это оттого, что со времени войны практические вопросы стали больше значить в нашей жизни и что тем самым твоя… твоя роль возросла?.. Все же…