Читаем без скачивания Степной ветер - Ирина Дегтярева

Мишка Потапов казался угловатым и действительно ловкостью не отличался. Хоть и был сам тощий и невысокий, руки и ноги у него выглядели длинными, шея, загорелая и чаще всего чумазая от степной пыли, торчала, как стебелек, едва удерживающий лохматую голову с клочками выгоревших волос. Он был похож на одуванчик и одновременно на линяющую дворнягу с аккуратным, закругленным книзу носом и наивными васильковыми глазами, сияющими из-под выбеленных солнцем бровей. Мишка воспринимался окружающими как правдивый парень – он и в самом деле врал всегда правдиво.

Слежка оказалась скучным занятием. Трудовик окопался в школе, пустующей летом, и наблюдать пришлось за осой, которая на кусте серебристой полыни совершала утренний туалет. Передними лапками провела по усикам, по своей круглой осиной физиономии, по загривку, затем принялась задними лапками тереть передние, и наоборот.

Мишка покачал головой и вспомнил, что утром он не умывался и не завтракал. В животе заурчало. Подумал, не сбегать ли в сад тетки Марьяны и не стащить ли несколько огурцов с грядки, но в этот момент со двора школы вырулила старенькая «Волга» с прицепом, груженным металлическими ножками от парт и школьных стульев. За рулем в своем неизменном берете сидел Иван Иванович. Когда машина подскакивала на кочках поселковой дороги, ножки в прицепе позвякивали. Ехал трудовик медленно, оставляя позади себя густое облако белой пыли.

Направляться он мог только к своему дому, и Мишка припустился туда же, но огородами, узкими тропинками, по шею исчезая в уже высокой кукурузе и подсолнухах – они шершавыми стеблями и большими листьями скребли по локтям и ногам.

Почесываясь, отирая пот, подергивая ногами, чтобы вытряхнуть сено из побелевших от пыли, истертых сандалий, мальчишка остановился у сучковатого забора. Прижался носом к его шероховатой поверхности, пахнущей смолой. В одной из досок зияла дырка с ровными краями, оставленная усохшим и выпавшим сучком.

Мишка увидел сад со старыми яблонями. Под ними стояла ветхая школьная парта, а чуть поодаль кровать с железными никелированными спинками и панцирной сеткой без матраса. Мишка являлся обладателем такой же старой кровати и с упорством отстаивал ее каждый раз, когда отец порывался купить ему новую. Перед сном на ней так хорошо было подпрыгивать, издавая неимоверный скрип до тех пор, пока отец не начинал стучать кулаком в стену из соседней комнаты, призывая сына к порядку.

«Может, он и не домой поехал?» – приуныл Мишка. И тут же заметил край знакомого синего халата. Трудовик отчего-то стоял неподвижно, словно затаился. Мишка с раздражением прервал наблюдение и поискал глазами другую дырку в заборе, чтобы получше разглядеть, чем там занят Иван Иванович, но не нашел.

А трудовик все так же неподвижно стоял около забора. «Да что он там, окаменел, что ли?» Мишка подпрыгнул и повис на заборе, шаря ногами по доскам в безуспешных попытках найти опору, чтобы подтянуться. Он сопел, кряхтел и вдруг почувствовал, что по ногам что-то мягко хлестнуло. Мишка чуть скосил глаза и увидел Ивана Ивановича с пучком крапивы в руке и любопытством на лице. Трудовик успел стегнуть еще несколько раз, пока мальчишка не отцепился от забора, выпучив глаза от нестерпимого жжения, и не отбежал на несколько метров.

– За огурчиками? – ласково поинтересовался Иван Иванович, отбросив крапиву под забор и вытирая ладонь носовым платком. – А я слышу, кто-то сопит. Дай, думаю, погляжу. А это Потапов собственной персоной! Мало того, что на уроках вредительством занимаешься, так еще по чужим огородам лазишь. Я вот отцу твоему скажу!

Мишка хотел нахамить, но сдержался, потирая ноги под коленками. Чего доброго, и правда нажалуется.

Едва трудовик скрылся за углом, Мишка снова прильнул к дырке в заборе: к его изумлению, Иван Иванович уже стоял в саду. Все так же виднелся край его синего халата.

«Когда он успел? Бежал, что ли?» Мишка почесал ужаленные крапивой места и решился на временное отступление. Трудовик сейчас настороже, за ним будет сложно наблюдать. И все же Мишка, уходя, обошел сад Ивана Ивановича и посмотрел на забор с фасада.

Трудовик открыл ворота и перетаскивал во двор ножки от парт и столов. Издали увидев Потапова, он погрозил ему пальцем. А когда отвернулся, Мишка спрятался за угол и выглядывал уже оттуда. Трудовик достал из кармана небольшую фляжку и что-то из нее отпил.

Мимо него Мишка не пошел – вернулся огородами к школе, а оттуда побрел домой, изнывая от жары, жжения под коленками и желания узнать, что у Ивана Ивановича налито во фляжку. Что, если в ней заключен весь секрет? Омолаживающий напиток?

«Надо ее достать», – решил Мишка и, толкнув калитку, зашел в свой сад. Перед домом белого кирпича росли груши и сливы, плоды на них уже начали созревать. Они пахли на весь сад сладко, с чуть ощутимой горечью, и этот запах проникал в дом сквозь закрытые днем ставни. Окна держали открытыми, а ставни затворяли, притеняясь от солнца.

Среди груш и слив стояла маленькая летняя кухня из красного кирпича с белыми ставнями, с верандой, увитой виноградом, выходившей на теневую сторону. На веранде находился длинный стол, за которым вся семья собиралась вместе на обед: отец с Мишкой, тетя Вера с дядей Гришей и их дети – двенадцатилетние двойняшки Ленка и Юрка.

Из летней кухни высунулась тетка, хлопнув ставней. На тете Вере столько веснушек – на лице, на руках, на плечах, – что она теряется за ними. А крашенные в черный цвет короткие, завитые в мелкие кудряшки волосы только подчеркивают, какая она рыжая.

– Михаил, ну где ты таскаешься все утро? Бездельник! Английским когда думаешь заниматься? Вот отец придет…

Он пробежал к крыльцу, не слушая теткины угрозы, летевшие в спину.

У них с отцом был отдельный вход, с маленькой терраской. Две их смежные комнаты имели выход и в основную часть дома. Около ступенек рос огромный куст жасмина. Когда он цвел, то засыпа́л деревянные истертые ступени белыми лепестками, а Мишка и отец ходили с головной болью от его вязкого аромата. Отец каждый раз грозился жасмин вырубить.

Мишка любил этот куст: в нем хорошо было прятать что-нибудь не предназначенное для отцовых глаз или прятаться самому ото всех. Его ни разу здесь не нашли, хотя ходили мимо. Он мог за всеми следить, а его никто не видел.

Бросив страдальческий взгляд на программку, висевшую на стене, Мишка сел к письменному столу, открыл учебник английского, а сам уставился в пространство, прикидывая, как похитить у трудовика фляжку. Несомненно, с ней связана какая-то тайна. И зачем Ивану Ивановичу столько металлических ножек? Для его подпольной лаборатории? Мишка не сомневался в ее существовании. Иначе зачем он так бдительно охраняет свой участок, не из-за огурцов же? У тетки Марьяны их намного больше, они вкуснее, а самое главное, тетка Марьяна настолько неповоротливая, что все хуторские мальчишки, кто пасется в ее огороде, не убегают от нее, а уходят прогулочным шагом с огурцами в карманах и за пазухой, отсалютовав у калитки сонной добродушной собаке Матрешке. Особенно хорошо шли огурцы во время футбольных баталий, когда хотелось пить, а ближайшим огородом был как раз тетки-Марьянин.

Она ругалась, кричала, грозила, что Господь ниспошлет на охальников громы, молнии и понос от сворованного овоща. Несмотря на это, «охальники» прекрасно себя чувствовали, даже дети хуторского священника, Димка и Егор. А тетка Марьяна никогда родителям любителей огурцов не жаловалась, только из года в год увеличивала посевные площади огурцов.

В комнате было почти темно из-за плотно закрытых ставней. Мишку клонило в сон. В углу, за письменным столом, золотистым окладом светилась иконка Николая Чудотворца. Под ней от сквозняка покачивался календарь из Парижа с изображением Монмартра и большого белого собора Сакре-Кёр. Рядом с программкой на стене висела картинка с выпуклой головой лошади, сделанная на мягком пластике. Лошадиная морда выступала над поверхностью, и казалось, будто она просунулась в комнату со двора прямо через стену.

Мишка зевнул, вздохнул сонно и переместился на кровать. Сетка звякнула пружинами и колыхалась под мальчишкой несколько секунд, которых ему хватило, чтобы уснуть.

Приснился ему Иван Иванович в своем неизменном халате, который отчего-то слегка светился изнутри голубоватым огнем. Трудовик склеивал из ножек парт ажурную конструкцию с помощью эликсира из фляжки. Он капал на ножки, и металл шипел и искрился. Затем конструкция превратилась в крепкую решетку, которую трудовик установил в подвале своего дома, и за решеткой оказался Мишка. Он пытался кричать, но его никто не слышал. В углу вместо подстилки лежала охапка крапивных стеблей, а в подвале громоздились бочки с готовым эликсиром, и он еле заметно сиял сквозь доски бочек, разливая по подвалу ровный холодный свет.

Свет проник под веки Мишки, и сон пропал. Отец открыл ставни – день клонился к вечеру. Солнце ушло с их половины дома и осело боковыми лучами на стене над столом, высветив улыбающегося Сашку на цирковой программке.