Читаем без скачивания Вильям Гарвей - Миньона Яновская

Студенты вернулись в Падую под вечер. Едва отдохнув с дороги и переменив грязное платье, отправились к учителю — профессору геометрии, механики и астрономии, большинство слушателей которого были их коллегами по медицинскому факультету Падуанского университета.

Профессора звали Галилео Галилей. В то время он находился в самом счастливом периоде своей жизни. Отзывчивый и чуткий, щедрый и общительный, остроумный и веселый, он был любим студентами и друзьями; в обществе его считали почтенным ученым и человеком здравого смысла.

В доме у него часто можно было застать самую разнообразную публику, начиная от знатных аристократов, художников, поэтов, ученых, кончая рядовыми студентами Падуанского университета.

Когда, вернувшись из Рима, молодые люди пришли к Галилею, у него сидел знакомый им студент-медик, англичанин Вильям Гарвей. Галилей, как всегда изысканно одетый, в азарте ворошил копну своих рыжих волос и, блестя живыми глазами, рассказывал что-то смешное, от чего сам раскатисто хохотал.

Собеседник его, невысокий худощавый юноша, смуглый, с темными внимательными и умными глазами, напротив, слушал молча, едва улыбаясь доброй, пожалуй чуть снисходительной улыбкой.

Студенты робко вошли в комнату. Галилей встретил их шумно и радушно, пригласил сесть.

— Вот говорю ему, что противники суточного вращения Земли похожи на человека, который, поднявшись на высокую башню, чтобы обозреть окрестности, утверждает, что не он поворачивает голову, а окрестности и вся вселенная оборачиваются вокруг его головы… А наши раболепные умы и доктора зубрежки подобны… Да откуда вы явились, друзья мои? Ваши лица так вытянулись и позеленели, что стали похожи на прокисшие макароны!

Тогда один из студентов заговорил:

— Мы только что вернулись из Рима. В четверг на заре на Кампо ди Фьора был сожжен Бруно Ноланец.

Галилей разом перестал смеяться. Густые брови его нахмурились, глаза тревожно и опасливо забегали по комнате и остановились на двери, будто хотели убедиться — не подслушивает ли там какой-нибудь недоброжелатель?

Страшный рассказ своих учеников он выслушал в полном молчании, ни разу не перебив, не выразив на застывшем лице никаких чувств.

— День сожжения, — рассказывал один из юношей, — совпал с сильным извержением Везувия. Землетрясение докатилось до Рима. Стадо быков, согнанное на Пьяцца Навона для убоя, испуганное колебаниями почвы, разбежалось по улицам. Сорвавшиеся с привязи быки давили людей. Погибло немало народа. В толпе шли разговоры о гневе божьем…

Тонкое подвижное лицо Гарвея то и дело меняло свое выражение. Картина костра, живо нарисованная очевидцами, потрясла его. Слова возмущения и ужаса готовы были сорваться с его губ, но поведение учителя останавливало. Беспокойный, бегающий взгляд профессора не укрылся от внимательных глаз Гарвея. Он так не вязался с их недавним разговором о движении небесных тел, о вреде преклонения перед авторитетами древних! Но с другой стороны, содержание домашних бесед Галилея со своими учениками так не походило на его официальные лекции… Не выразил ли этот взгляд всей основы поведения Галилея? Может быть, учитель считает: «То, что я думаю про себя, о чем говорю с близкими мне людьми, — одно; то же, что я представляю собой перед лицом всех прочих и что, может, должно быть известным власть имущим, — совсем другое…»

В чем-то ощущения Гарвея не обманывали его, крайняя же молодость не позволяла широко и терпимо смотреть на вещи.

Читая в университете лекции по астрономии, Галилей придерживался официальных взглядов Птолемея — Аристотеля. Сочинил даже учебник «Руководство к познанию сферы», где излагал эту древнюю систему мира. Но те немногие друзья, которых он допускал к своим сокровенным мыслям и исследованиям, знали: это всего лишь маскировка.

В глубокой тайне Галилей работал над подтверждением учения Коперника. По духу он был чужд не только прямолинейному, безоглядному Бруно, пытавшемуся взять крепость схоластов (Схоласты — сторонники схоластики — господствующего направления средневековой философии, которая не занималась исследованием природы и окружающей действительности, а делала выводы из общих догматов церкви и определяла ими правила поведения человека. Отсюда схоластикой называется всякое оторванное от жизни, бесплодное умствование, оперирование общими понятиями и умозаключениями без обращения к фактам и практике) штурмом, но и близкому своему другу — более умеренному Кеплеру. Он считал, что для сокрушения схоластики нужна длительная осада, основательная подготовка, которая позволила бы высказать свои идеи твердо, уверенно, доказательно, так, чтобы никакие враги не могли под них подкопаться. А пока не были собраны неопровержимые доказательства правильности этого учения, он вынужден был скрывать свои подлинные мысли.

Хитроумно и тщательно готовясь к сокрушению антикопернианцев, Галилей обрек себя на долгие годы лицемерного преподавания, молчания, угодливости перед великими мира сего. Человек редкой целеустремленности и стойкости характера, уравновешенный и осторожный мыслитель, даже он только ценой сверхчеловеческих унижений сумел в те тяжелые времена избежать участи Бруно.

22 июня 1633 года седой, как лунь, семидесятилетний старец, он согласился на отречение перед лицом инквизиционного судилища. Положив руку на евангелие, он произнес:

«Я склоняю колени перед преподобным генералом инквизиции, касаюсь рукой святого евангелия и клянусь, что верю и в будущем готов верить всему, что признает верным и чему учит церковь».

В 10-м томе Большой советской энциклопедии и в некоторых других справочных изданиях в статье о Гарвее есть фраза: «Большое влияние на формирование мировоззрения Гарвея оказал Галилей, лекции которого он слушал, будучи студентом Падуанского университета». Фраза эта противоречит известным биографическим данным о Галилее, вводит в заблуждение читателя. Верноподданнические лекции Галилея, читанные им в Падуе вплоть до 1610 года, когда он оставил кафедру, никоим образом не могли повлиять на формирование материалистического мировоззрения ни Гарвея, ни кого бы то ни было другого.

Вполне, однако, вероятно, что влияние Галилея все-таки сказалось на взглядах Вильяма Гарвея в бытность его студентом Падуанского университета. В дальнейшем Гарвей и сам вступил на путь борьбы против схоластов и против слепого подчинения древним. Только шло это влияние отнюдь не с университетской кафедры, с которой Галилей преподавал своим слушателям идеалистическое учение Птолемея — Аристотеля. В биографической литературе о Гарвее нет прямых указаний на его близкие отношения с Галилео Галилеем. Но допустимо, что Гарвей-студент, как и некоторые другие студенты, имел доступ в лабораторию Галилея, бывал у него дома, где ученый раскрывал перед близкими ему людьми свое подлинное мировоззрение, посвящал их в свою философию, открывал все богатство своих материалистических познаний. Это допущение мы и сделали.