Читаем без скачивания Еленевский Мытари и фарисеи - Неизвестно

— Родина офицерскими званиями не швыряется, и мой долг коммуниста сви­детельствовать об этом. Я даже не знаю, по какому праву он еще в партии.

Капитан Ерохин, опрокинув стакан разведенного кока-колой спирта, сказал:

— И «дуб» гнилой, и «яйко» протухшее.

Нашлись доброхоты, которые донесли об этом начальнику политотдела, тот возненавидел своего подчиненного лютой ненавистью.

Ерохина нашли на чирчикском базаре, где он утолял жажду кумысом и был немного захмелевшим от этого благородного, не значившегося ни в каком реестре алкогольных изделий напитка.

Увидев секретаря парткомиссии майора Сорокина, он радостно воскликнул:

— Давайте-ка сюда, Петрович! И как там в песне народной поется: «Не коче­гары мы, не плотники, и сожалений горьких нет, а мы партийные работники, и с высоты вам шлем привет!» Садись, угощаю! До чего хорош кумыс. Помнится, ты уважал этот напиток.

— Послушай, Ерохин, тебя весь полк ищет! — вскипел Сорокин, которому порядком надоело мотаться в жарком чреве уазика по чирчикским забегалов­кам. — Ты знаешь, что собрание перенесено?!

— Полк, это хорошо, выходит, я полку еще необходим, — добродушно ухмыльнулся Ерохин.

— Какое там хорошо, — Сорокин суетливо забегал туда-сюда перед столом под длинным, отбрасывавшим неглубокую тень парусиновым навесом. На другом конце стола продавец ловко раскачивал бурдюк с кумысом, не позволяя застаи­ваться и нагреваться, натренированно, даже с видимым шиком наливал полные косушки, при этом ни капли не проливалось на стол, и косушки мигом разбира­лись посетителями. — Ну-ка, быстрее в машину!

— Не будем спешить, сколько на твоих кремлевских?

— Да нисколько! Кондиционеры не работают, микрофон молчит. Ерохин, ты знаешь, что уже сорвал собрание?

— Конечно знаю, — Ерохин осушил косушку. — Эх, до чего хорош напи­ток, холодненький, а за душу берет. Только дурак не может знать, какая судьба ему уготована, дорогой мой Иван Петрович. Полчаса туда, полчаса сюда, разве для генералов это время. Это для нас с тобой время. Забыл, значит, как я тебя на том проклятом склоне спасал? Ты знал, что мы выживем? Нет! А я знал! Еще как знал, даже будь иначе, все равно бы полетел. Э-эх, к черту все! Я и сейчас знаю, как в той песне поется: «Капитан, никогда ты не станешь майором!» Вот так вот.

Подъехав к клубу, Сорокин быстренько провел Ерохина через тыльную дверь по узкому темному коридору в комнатку за сценой и приказал:

— Сиди и не высовывайся, а я постараюсь все уладить с Дубяйко.

Электрики уже выяснили причину отключения электричества. Оказалось, что сгорела соединительная муфта на кабеле подачи питания, и в этом никакой вины Ерохина не было. Муфту быстренько заменили. Сержант включил рубильник, загудели кондиционеры, зажглись люстры, засвистел микрофон, ожидавшие гене­рала офицеры стали занимать места подальше от сцены. На ней для президиума возвышались столы, накрытые тяжелыми красными скатертями, сшитыми женой Ерохина Натальей из отслужившего сценического бархатного занавеса, за что капитан выслушал похвалу от Гаврилова, правда, с добавлением: «Да не тебе, а жене твоей». — «Так ведь вы сами сказали списать и пустить на тряпки, а я вот.» — «Лады, и тебе спасибо».

Как я и предполагал, все пошло тем чередом, который давно устоялся для такого рода мероприятий. Радовало, что генерал Иванников постоянно посматри­вал на часы. Он снял их с руки и положил перед собой на трибуну. Каждую фразу начинал с чеканного, словно отлитого из металла призыва:

— Товарищи офицеры!

Дальше следовали пропущенные через генеральскую душу слова генерально­го секретаря компартии товарища Горбачева о том, что обратного пути у нас нет, что только перестройка позволит нам подняться к тем высотам социального бла­гополучия, на которые нацеливает народ наша родная коммунистическая партия.

— Горбачев — наш президент! — Иванников снова громко повторил: — Гор­бачев — наш президент.

Первые ряды как по команде встали и начали дружно аплодировать и скан­дировать: «Горбачев — наш президент!» Их поддержали. Довольный Иванников аплодировал вместе со всеми.

— Партия была, есть и будет той силой, которая способна сцементировать наши ряды в единый монолит для претворения в жизнь всех намеченных пла­нов. — Генерал потихоньку входил в ораторский транс.

Каждые новые аплодисменты, инициаторами которых были сидевшие в первом ряду партийные активисты, еще больше подхлестывали генерала. «Да, все как на автопилоте», — шепнул мне Парамыгин. Сколько бы это продолжалось, не выйди на сцену капитан Ерохин, никто не знал, видимо, до самой посадки генера­ла в самолет. В руках у Ерохина были графин с водой и стакан. Увидев Ерохина, генерал дружески улыбнулся, отодвинулся чуть в сторону, разрешая установить графин на трибуне в подобающем месте. Парамыгин вдруг нервно оглянулся, зябко потер широкие крепкие ладони: «Эх-ма, откуда его черт принес?! Да, пока- тилася торба с великого горба... »

Я даже не понял, к чему все это было сказано.

Ерохин графин со стаканом почему-то не ставил, а стоял с ними перед трибуной, слегка пошатываясь, казалось, что он и вовсе раскланивался перед генералом.

— Извините, товарищ генерал, извините. Сейчас, один момент, — он попы­тался налить воды в стакан, но вода упрямо текла мимо, ему на брюки, на пол.

— Да вы не волнуйтесь, товарищ капитан, не волнуйтесь, — Иванников снова улыбнулся офицеру, — ну, вот видите, все в порядке, ставьте, ставьте.

Ерохин поставил графин, а стакан попытался пододвинуть ближе к гене­ралу. Зал замер, наблюдая за всем происходящим. На лбу у подполковника Гаврилова выступила испарина, и он машинально промокал ее белоснежным носовым платком. Дубяйко уперся взглядом в список выступающих, как будто гипнотизировал, у Громова под кожей забегали желваки, но он сохранял камен­ное выражение.

В зале заволновались. Это подспудно передалось и генералу, искоса наблю­давшему за сидевшими и за Ерохиным:

— Все, все, вы свободны, капитан, идите! — влетело к нам через микрофон. Но наполненный до края граненый стакан вдруг не послушался подрагивавшей капитанской руки, опрокинулся, и зал охнул. Гаврилов схватился за голову, а Дубяйко даже привстал, еще не осознавая до конца, что происходило. Ерохин же, конфузливо извиняясь, ухватился за трибуну, пытаясь рассмотреть, куда попала вода. Только Громов походил на каменного идола.

— Прямо невезение какое-то, товарищ генерал, вы извините, совсем нечаян­но. вот, по жизни прямо невезение, — совсем по-детски бубнил Ерохин.

Генерал хмуро зажевал губами, покачал головой так, словно вколачивал в желто-лаковую доску невидимым молотком невидимый гвоздь.

К трибуне уже торопился перепуганный Сорокин.

***

Плакат упрямо свешивался на одну сторону, и я начал в очередной раз его поправлять, когда в дверь учебного класса постучали:

— Товарищ гвардии подполковник, вас срочно вызывает к себе начальник политотдела! — раскрасневшийся от бега посыльный держал ладонь у краешка панамы, на которой сидела перекошенная набок красная звездочка с отбитой эма­лью.

— Цель вызова?

— Не могу знать, товарищ гвардии подполковник!

— Не могу знать, не могу знать, а прешь, как танк! — мне не хотелось преры­вать только что начатое занятие с молодыми летчиками о пикировании вертолета для точного бомбометания. Еще в Кандагаре опробовал этот метод, разработал его для боевого применения.

— Сообщите дежурному, что вызов получен, я скоро буду. Понятно?

— Так точно, товарищ гвардии подполковник! — солдат лихо повернулся, в окно было видно, как опять бегом заторопился к зданию штаба, до которого от учебного корпуса было с километр.

Дубяйко никогда просто так не вызывал, у него все было срочно. Это срочно могло растягиваться на целые часы по составлению различных планов, прове­дению собраний. Я подумал, что занятие завершить успею, ведь в конце месяца желательно отработать тему в ходе практических полетов в зону. Но минут через пятнадцать снова прибежал изрядно взмокший посыльный, запыхавшись, поднес руку к панаме:

— Товарищ гвардии подполковник!..

— Я же сказал, вызов получен.

Солдат взмолился:

— Товарищ гвардии подполковник, дежурный сказал, что только вас ожи­дают!

— Передай дежурному, что вызов получен! — я почувствовал, что еще мгно­вение, и сорвусь. Лейтенанты переглядывались и улыбались.

Не успел солдат закрыть дверь, как в класс вскочил капитан с красной повяз­кой на рукаве:

— Товарищ подполковник!..

Среди лейтенантов прокатился смешок. Мне и самому стало смешно:

— Что там стряслось, что? — я хлопнул указкой по плакату, который слетел со стойки и плавно приземлился на пол, но взял себя в руки. — Штаб горит?

— Командир сказал, что это приказ!

— Иди и доложи, что.

— Товарищ подполковник, Гаврилов сказал без вас не приходить!