Читаем без скачивания Сотрудник уголовного розыска - Геннадий Яковлев

Василий Иванович, любуясь женой, приблизился. Соня мягко, как это умеют делать только слепые, потрогала ласковыми пальцами его щеку.

— Неприятности, Вася?

— Нет, все в порядке. Ни с плеч, ни на плечи.

Напоминание о прошлом было бы слишком жестоким для нее, и Школьников постарался успокоить Соню, задавал незначительные вопросы, неумело острил…

Василий Иванович обычно, несмотря ни на какую усталость, каждый вечер раскладывал словари, учебники и занимался английским языком. Но сегодня не мог. Он долго курил на крыльце, прислушивался к знакомому дыханию станицы. В клубе веселилась молодежь, в первой бригаде стрекотал трактор. Изредка пробегали машины. Школьников на цыпочках вернулся в дом и, убедившись, что Соня легла, достал из серванта синюю фарфоровую чашечку. Там хранилось много безделушек. А на самом донышке золотая сережка в форме полумесяца с четырехгранным зеленым камнем. «СГ» — прочел он мелкие буковки на дужке. Да, этого не забыть…

14 ноября 1942 года связная партизанского отряда «Мститель» Соня Говорко пришла из районного центра, где постоянно жила, посещая лагерь лишь в определенные дни. Она шутила с бородатыми партизанами, а сама все время косилась на командирскую землянку.

— Нельзя пока к товарищу Школьникову, — басил молодой партизан, бывший милиционер, которого за большой рост и раннюю солидность называли «дядей Борей». — Командир беседует с новым товарищем.

А Соне хотелось скорее заглянуть в веселые глаза Васи, увидеть, как он смешно пощипывает свою мягкую русую бородку. Это желание появилось давно, еще в тот день, когда ее принимали в комсомол. Вася, в то время первый секретарь райкома комсомола, вел заседание бюро.

Школьников беседовал с рядовым Советской Армии Лукой Онищенко. Того, оборванного, голодного, задержали прошедшей ночью недалеко от партизанской базы. Онищенко — молодой, мускулистый мужчина с костистым, заросшим лицом, рассказывал свою историю. С воинской частью он попал в окружение. Часть разбили. Лука долгое время скрывался в лесах, пробираясь на восток, чтобы снова встать в строй, снова бить врага. Он не хотел оставаться в отряде.

Школьников убеждал:

— Фронт далеко. Один ты вряд ли доберешься благополучно. Пока надо сражаться здесь. А будет реальная возможность, тогда и решим насчет перехода линии фронта. Птицам крылья, а человеку разум всегда нужен.

В конце концов Онищенко согласился.

Соня открыла дверь в землянку в тот момент, когда командир отряда, пожимая руку новому партизану, возвращал ему красноармейскую книжку.

Онищенко глянул в сторону девушки и, пригнувшись, вывалился из землянки.

Василий довольно потер ладони:

— Растет наш отряд. Растет! Скоро мы будем беспокоить фашистов еще более ощутимо.

Соня доложила о событиях в районном центре: фашисты повесили пленного советского летчика, завезли большое количество снарядов в бывшие склады райпотребсоюза.

Василий смотрел на смуглое, красивое лицо девушки. Глаза ее, немного продолговатые, серые, чистые, счастливо блестели.

В этот же день, получив очередное задание, она уходила обратно. Василий провожал девушку. Мелкий дождь шелестел по блеклой траве. Редкие желтые листья, оставшиеся на деревьях, сиротливо трепетали на ветру. Было холодно и неуютно. Молодые люди остановились.

— Береги себя, Соня. Будь осторожна…

Листья срываются с деревьев, но не падают сразу на землю. Ветер еще долго, долго несет их по воздуху.

Лука Онищенко оказался человеком со странностями, но веселым. Он почему-то тянулся к дяде Боре. Показывал ему монеты разных стран. Объяснял, что он — нумизмат. Дядя Боря удивился: «В такое время собирать монеты? Смешно». Однако бойкий парень производил хорошее впечатление, и дядя Боря, вспомнив, что видел у одного из партизан несколько мелких немецких и румынских монет, выпросил их и отдал Онищенко.

Лука носил длинные поповские волосы и постоянно зачесывал их влево так, чтобы они прикрывали ухо.

Дядя Боря, заметив за левым ухом Онищенко ярко-фиолетовое родимое пятно размером чуть меньше пятака, понял, почему он носит такую странную прическу: Лука просто не хотел, чтобы видели его метку.

Валявшаяся до того без надобности в землянке старая гармошка ожила в умелых руках Луки. Те, кто не уходил на задание, вечерами собирались вокруг него. Допоздна не спали, слушая, как вполголоса, задушевно поет под гармошку дядя Боря. Партизаны вспоминали мирные дни, ребятишек, жен.

Постепенно Лука стал в отряде своим человеком, и Школьников, привыкший всем сердцем верить людям, дал ему серьезное поручение: распространить да районном центре сводки Совинформбюро.

Онищенко и молчаливый сибиряк Сигарин без происшествий добрались до места. Лука вел себя смело, уверенно, и это подбадривало Сигарина.

На одной из улиц партизан случайно увидела Соня. Она хотела подойти к ним, но, вспомнив строгие наставления Школьникова о конспирации, просто решила проследить и лишь в случае надобности помочь им.

Онищенко и Сигарин миновали центральную улицу, безлюдный рынок и неожиданно повернули к бывшей библиотеке, где теперь располагались немецкие солдаты. Девушка насторожилась: «Зачем они туда идут?! Видимо, просто не знают». Крикнуть не успела: калитка открылась и сразу захлопнулась. Почти тотчас же послышался громкий крик Сигарина:

— Изменник! Предатель!..

Потом донеслись глухие удары, приглушенный говор.

Все стало ясно. Соня бросилась в лес к партизанам: «Только бы успеть предупредить!»

Сучья деревьев рвали одежду. Осталась на мокрой траве любимая голубенькая косынка. Кровь сочилась из расцарапанной щеки.

Соня успела вовремя. Малочисленный отряд еще не мог принять открытого боя с карателями. Командир решил увести партизан. Вдалеке уже слышался шум моторов.

Сборы были короткими. Все, что не могли взять с собой, подожгли.

Дядя Боря, шагавший рядом с мрачным Школьниковым, молчал. На душе было скверно. Как это я не распознал врага, — ругал он себя.

Сзади доносились резкие автоматные очереди — это каратели расстреливали пустые землянки.

Много километров прошли партизаны. Остановились в излучине Дашкиного оврага. Теперь партизанскую базу с трех сторон окружали вязкие болота. Будь первоначальное место таким же, Школьников бы, не задумываясь, дал бой фашистам…

Соня давно просилась побывать в районном центре. Там у нее оставалась мать, и она беспокоилась. Школьников не отпускал.

Но однажды командир сказал Соне:

— Завтра пойдешь в райцентр. Надо установить, где находится Онищенко. Если он еще в райцентре, побывай в доме № 17 по улице Советской. Там проживает Евгений Петрович Кириллов. Пароль: «Не сдадите ли на неделю свою угловую комнату?» Ответ: «Пожалуйста, только в комнате печки нет». Передай Кириллову нашу просьбу: казнить предателя Онищенко… Помни, Соня, он тебя здесь видел. Будь внимательна.

Василий проводил ее за черту партизанских постов. Дальше девушка уходила одна, весело помахивая гибким ивовым прутиком. Она шла тропинками, намного сокращая путь. К полуночи Соня уже была у цели.

Райцентр встретил молчанием, темнотой. Казалось, все вымерло. Свет горел только в одноэтажном здании детсада, где теперь размещалась жандармерия. «Надо заглянуть в окно: может быть, увижу Онищенко. Тогда завтра побываю у Кириллова, и задание будет выполнено. Если дома все в порядке, можно вернуться в отряд… Василий ждет, беспокоится…»

Девушка подкралась к освещенному окну. У стола, забросанного окурками, заставленного бутылками с желтоватой самогонкой, сидели несколько раскрасневшихся пьяных полицаев. В центре — Онищенко. «Ну, подожди, убийца! За все ответишь!»

Соня не успела отойти. Кто-то цепко и твердо схватил сзади, дохнул сивухой, чесноком.

— Ты чего здесь, девка, лазишь?! Приказа начальства не знаешь? Шляешься по ночам?

Соня рванулась, что есть силы, и вырвалась бы, но на помощь первому полицаю подоспел второй. Они повалили сопротивлявшуюся девушку и волоком потащили в жандармерию. Соня стукнулась головой об острую шляпку гвоздя, вылезшего из половицы. Почувствовала: по лицу бежит горячий ручеек.

— Под окнами бродит, — пояснил один из полицаев, задержавших девушку. — Может, гранату хотела кинуть.

Полицай грязно выругался.

Онищенко сразу узнал ее. Встал и, вытирая толстые мокрые губы жирной ладонью, протопал к девушке. Схватил за волосы:

— Любовница Школьникова! Попалась, пташечка!

Соня вскрикнула от неожиданной резкой боли: Онищенко вырвал из уха девушки сережку. Ударом кулака сбил на пол и ожесточенно начал топтать партизанку тяжелыми сапогами.

В подвале, придя в себя, Соня сняла оставшуюся сережку и спрятала на груди.

Утром, когда серый свет пробился в камеру, она увидела на забрызганной кровью стене расплывшуюся надпись: