Читаем без скачивания Быть таким, как все - Владимир Близнецов

Светлый летний вечер не спешил перетекать в ночь. Московский рабочий день заканчивался, и к метро тянулся плотный людской поток. Кобылкин боялся потерять из виду человека в шляпе, но старина Хэмменгуэй отчаянно сигналил другу, возвышаясь над головами. В метро спускаться не пришлось, как и ловить такси. Покупатель свернул на менее шумную улицу, а потом и вовсе в переулки. Лев Петрович не отставал. Постепенно ноги начинали уставать, а вдохи и выдохи — сопровождаться сипами. Всё-таки пятьдесят лет не пик формы. Кобылкин не понимал, почему этот богатый человек (а другие «Stetson» не покупают) так долго идёт пешком. Не может быть, что у него не было машины. Или не хочет стоять в пробках?

Когда Лев Петрович окончательно выдохся, человек свернул во двор, на несколько секунд пропал из поля зрения. Дома в центре Москвы стояли вплотную друг к другу. Хрущёвки, квартиры в которых стоили целое состояние. Кобылкин на последнем издыхании протащился по следам любителя пеших прогулок.

И обомлел.

Посреди крохотного двора, на неровном, потрескавшемся асфальте лежал человек. Льву Петровичу не требовалось всматриваться, что бы его узнать. Хемменгуэй валялся рядом. Кобылкин хотел было кинуться на помощь, но взгляд наткнулся на тёмное, расползающееся на груди пятно. Затошнило, в глазах потемнело. Планета качнулась под ногами, и Лев Петрович привалился к стене. Он не заметил, как из подъездного мрака появилась другая фигура. И только, когда рядом раздались шаги, подумал, что происходит неладное.

Но испугаться не успел.

Реальность всплывала яркими мазками импрессионистов. Вот какие-то люди — склонились, светят фонариком в глаза. Хочется, чтобы они пропали, и они пропадают.

Вот другие люди. Но теперь они сидят рядом. С низкого потолка бьёт ослепительный свет, пол раскачивается. Значит, он в машине.

Потом — холод. Глаза раскрыты, но вокруг полная темнота. Он лежит на чём-то твёрдом. Сознание вновь гаснет.

— Эй, эй, — лёгкие хлопки по щекам. — Очнитесь же наконец!

Кобылкин поднял веки. Маленькое помещение с зелёными стенами, тусклый плафон утоплен в потолке. Двое мужчин в классических «тройках» сидят напротив, почти вплотную. Лица задумчивы, но один из них, тот, что давал пощёчины, слегка улыбнулся.

— Ну, слава Богу! Ох, и напугали вы нас! — сказал улыбающийся, с коротким ёжиком пепельных волос. На вид он был слегка моложе соседа. На носу — очки в тонкой оправе. Такому подошла бы самая простая фетровая шляпа фасона пятидесятых годов.

Лев Петрович застонал, хотел поднять затёкшие руки, но обнаружил, что они сцеплены наручниками за спинкой стула. Он удивлённо посмотрел на мужчин.

— Меры предосторожности, — охотно объяснил очкастый. — Вы, как профессионал, должны нас понять.

Кобылкин удивился ещё больше. Какие меры предосторожности? Что вообще происходит? Он вспомнил человека, лежащего во дворе. Он подозреваемый?

— Г-где я? Мили… полиция? — голос показался чужим: сиплый, натужный.

— Ну что вы! — всплеснул руками очкастый. — Разве мы могли отдать вас этим дегенератам? ФСК. Контрразведка.

Контрразведка? Причём тут она? Лев Петрович почувствовал себя совсем разбитым, заболела голова, противные муравьи поползли по затёкшим рукам.

— Я никого не убивал, — на всякий случай сказал он.

Молодой вопросительно посмотрел на коллегу. Тот помолчал, достал из внутреннего кармана цветастую пачку, закурил. Большие, как у филина, глаза буравили Кобылкина.

— Господин Руфус, перед нами можете не юлить, — сказал он. — Давайте спокойно поговорим и разойдёмся.

Кобылкин вздрогнул.

— Вы меня с кем-то путаете, я не Руфус! Я ничего не знаю!

— Зато мы знаем, — отрезал филин. — Ваши данные нам серьёзно помогли, но зачем было вмешиваться в финал операции?

— Я не… — промямлил Кобылкин, но очкастый предупреждающе приложил палец к губам, стрельнул глазами на соседа. Видимо, перебивать не следовало.

— Мне продолжать? — поинтересовался филин.

Лев Петрович обречённо кивнул. Этому типу шляпы не идут, только красное галеро инквизитора.

— Так вот. Мы понимаем ваше желание сохранить инкогнито, но пропустить такой шанс было бы преступлением, не так ли? Ваши сведения точны, но, главный вопрос, — контрразведчик наклонился к самому лицу Кобылкина, — Откуда вы их берёте? Кто вы, Руфус? Каковы мотивы ваших поступков? США же ваша родина, или нет?

— Господи, да как же вы не понимаете! — воскликнул Лев Петрович, — Я не представляю, о чём речь! Я гулял, увидел труп, потом на меня напали! Больше ничего!

Двое переглянулись. Затем слово снова взял очкастый:

— Прекрасный монолог! Браво, браво, я почти поверил. Но беда в том, что есть фото Руфуса, и он подозрительно похож на вас.

— Этого не может быть! Я ни на кого не похож! — воскликнул Лев Петрович, но тут же осёкся, осознав, что сказал лишнее.

— Вот и признались, — молодой широко улыбнулся. — Теперь остались сущие пустяки. Расскажете то, что нас интересует, и идите.

Кобылкин затравленно уставился в пол.

— Ну-ну, проколы бывают и не у таких ассов, — утешил его очкарик, потом обратился к филину. — Виктор Иванович, заканчиваем?

Тот кивнул.

— В таком случае, Руфус, разрешите откланяться. У вас будет достаточно времени подумать, и очень надеемся, что решение окажется благоразумным. До встречи завтра в том же месте, ха-ха! — молодой посмеялся над собственной шуткой и поднялся.

Контрразведчики покинули комнату. Вошёл человек в военной форме, снял с Льва Петровича наручники. Руки ничего не чувствовали. Как только Кобылкин делал неосторожное движение, их пронзали тысячи игл.

Лев Петрович, как амёба, сполз со стула. Лёг на узкую койку у стены. Его трясло. Происходило что-то недоступное его разуму. Хотелось плакать от творившегося абсурда. Не успел отойти от вечера (этого или уже вчерашнего?), как попал в шпионскую историю. А главное, не понятно, что со всем этим делать! Мозг отказывался работать, в голову лезла полная околесица про мировые заговоры и Джеймса Бонда. Одно ясно — нужно поспать, но именно это, как назло, не получалось. Кобылкин ворочался, скрипя кроватными пружинами. Через некоторое время погасла лампочка, стало легче, и Лев Петрович смог наконец забыться.

Разбудила его возня за дверью.

Слышались шорохи, тихие хлопки, потом звук упавшего чего-то большого и мягкого. Лязг засова, и в дверном проёме появилась широкоплечая фигура. Сзади маячили ещё двое.

— Он здесь, — быстро сказал широкоплечий. — Сидор Пахомыч, поднимайтесь, быстрее. Надо уходить!

Сонный Кобылкин не сразу понял, что обращаются к нему.

— А?… Что? Ой!

Сильные руки схватили его за плечи.

— Идти можете?

— М-могу, — промычал он.

Через секунду Льва Петровича волокли по тёмному коридору с редкими огоньками дежурного освещения. Кобылкин успел заметить как минимум три неподвижных тела, а вот своих спасителей рассмотрел плохо.

Льва Петровича тащили под руки, ноги почти всё время болтались в воздухе. Впереди маячила спина широкоплечего и его бритый затылок.

Поворот. Лестница вверх. Распахнутая дверь. Бесчувственный часовой под табличкой «Этаж 1». Ещё коридор, но уже с высокими окнами.

— Опаздываем! — проревел бритоголовый и, на бегу, швырнул что-то в стекло.

Во все стороны брызнули осколки, тут же истерично заверещала сирена. Широкоплечий, как разъярённый испанский бык, проломился через разбитое окно, побежал дальше через двор. Ошалелого Кобылкина заставили протиснуться в проём, потом снова подхватили как куклу. За спиной раздались крики, затем — какой-то грохот. Неужели стреляют? Лев Петрович уже не удивился бы.

Бритоголовый ждал их у дыры в высоченном заборе.

— Сидор Пахомыч, вы первый.

Кобылкин безропотно полез. Прямо от забора начинался лес. На узкой полосе асфальтовой, без разметки, дороги стояла бело-ржавая «девятка».

— Левый, заводи! — проорали над самым ухом.

Двигатель затарахтел сразу, будто таинственный Левый всё время держал руку на «зажигании».

Вскоре машина тряслась на выбоинах. За окнами мелькали деревья. Кобылкина на заднем сиденье с обеих сторон придавили могучие фигуры. Бритоголовый сидел рядом с водителем. В салоне царило безудержное веселье.

— Мы сделали это!

— А ты не верил! Я ж говорил, у нас получится!

— Будут знать, гады!

Лев Петрович ничего не понимал, но спросить не решался. Только улыбался и жал протягиваемые ладони. Похоже, его опять с кем-то спутали. Это единственное, что омрачало радость освобождения из застенок ФСК.

— Сидор Пахомыч, вас там как, не били? — озабочено спросил бритоголовый. На эту голову так и просится чёрная ковбойка с плоской тульей.

— Да вроде нет. Не помню.

— Меня Выхой кличут. Это вот Палец и Дуда, — бритоголовый кивнул на дуболомов рядом с Кобылкиным. — Ну, и Левый за баранкой. Мы из «Спасения Отечества». Вы про нас слышали?