Читаем без скачивания Татуировки. Истории современников - Серафим Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды вечером он вышел выносить мусорное ведро, поскользнулся, упал на свой круглый живот, полный гнилой воды, и потерял сознание. Скорая отвезла его в больницу, где он умер на следующий день, так и не приходя в себя. В кармане его куртки санитарка нашла записку с именем и телефонным номером. Она набрала номер и услышала голос маленькой девочки:
– Алло! Говорите!
– Ты кто? – спросила санитарка.
– Я – Фаня, – сказала девочка. – А вы кто?
– Михаил умер, – сказала санитарка, не понимая, зачем она говорит это маленькой девочке.
– Хорошо, спасибо, – сказал голос девочки, и связь внезапно оборвалась.
Девочка подошла к своей кровати и вытащила из-под плюшевого медвежонка хомуз, подаренный ей Михаилом три дня назад. Она взяла его в рот, зажала между губами и рукой стала дёргать за язычёк хомуза. Хомуз ожил и стал наполнять комнату девочки странными, но знакомыми ей жалобными вибрациями. Девочка помнила, как Михаил играл для неё много раз в парке и она слушала эти протяжные, всегда неодинаковые, горловые звуки с интересом и детской радостью. Теперь она играла свою песню для Михаила.
Песня заполнила девочкину комнату и, вырвавшись в открытое окно, понеслась к небесам. Услышав её, Михаил Архангел, стоявший день и ночь около ворот в рай, поднял голову, вслушиваясь в эти странные, нецерковные звуки, и в этот момент он увидел душу Михаила, робко подходящую к Райским воротам. Архангел прочёл в душе всю незамысловатую историю недолгой, грешной жизни Михаила и уже было решил отогнать её от ворот подальше, но услышав протяжные звуки хомуза, поднимающиеся из комнаты маленькой девочки до небес, изменил своё первоначальное решение, приоткрыл на мгновение ворота и подтолкнул прозрачную душу Михаила к желанному входу. Душа заискрилась всеми цветами радуги и растворилась в райском пространстве.
– «Блаженны нищие духом» – подумал Архангел Михаил, быстро затворяя ворота, куда уже начинали напирать другие, недостойные души нагрешивших на земле владельцев.
Он стоял у этих ворот без сна и отдыха уже много-много тысяч лет, сортируя достойные души от недостойных, но сегодня он почувствовал, что устал, и нет конца этим земным, человеческим грехам, развращающим чистые души. Как было бы легче для него – просто распахнуть эти ворота и пропустить все души к райскому блаженству. Но этого делать было никак нельзя: иначе рай и безгрешная жизнь потеряли бы свой смысл. Стимулянтов у него на небе не было, и он впервые позавидовал Михаилу, своему тёзке, кто мог забыться от этой грешной действительности в дыму самокрутки и звуках австралийской трубы. Архангел Михаил был обречён на вечное стояние у ворот рая и на вечное разбирание грехов умерших людей. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в звуки хомуза.
«Блаженны нищие духом, блаженны больные, обездоленные… и те, кто играет на хомузе…» – подумал Архангел Михаил. Он согнулся всем телом, тяжело опёрся на своё копьё, и… задремал – первый раз за много тысяч лет.
Уравнение с тремя неизвестными
1. Бог есть тело моё
Эрик лежал в кровати и хрипел. Он умирал трудно и медленно – его лёгкие отказывались накачивать кислородом его кровь и буквально душили его. Кемо не помогало, отравляя не только раковые клетки, но и здоровые тоже, а бороться сил не было. В лёгких собиралась вода, а выдыхать её не было сил, и Эрик захлёбывался…
Так продолжалось уже целый месяц, и в больнице ему предложили переехать в хоспис – последнее пристанище смертников, но он выбрал для умирания родной дом. Жена рядом плакала беспрестанно, не зная как помочь мужу, с которым она прожила вcю жизнь, не расставаясь ни на день. Работали они тоже вместе – на самом большом в мире пушном аукционе, где всю жизнь сортировали шкурки убитых кем-то зверей. Теперь её мир рушился вместе с удушливым кашлем Эрика.
Тело Эрика умирало – каждый день предавая его владельца, который предавал своё тело всю свою жизнь, бесконечно мучая его. Теперь тело отыгрывалось – за недосыпание, за табак, которым Эрик наполнял лёгкие своего тела, за алкоголь который он наливал в свой желудок, за неудобопереваримые продукты, которые Эрик бесконечным конвейером отправлял изо рта в тёмные перерабатывающие хранилища своего бесконечно родного, но неуважаемого им тела. Теперь тело, наполненное ядом опиума – чтобы Эрика не чувствовал сумасшедшей боли, – было аппатично и совсем не хотело бороться за продолжение бессмысленной жизни Эрика.
А зачем ему, Эрику, было помогать выживать? Чтобы опять вставать вместе с Эриком в четыре утра чтобы уже к шести стоять в холодном, плохо отапливаемом зале самого большого в мире пушного аукциона и вдыхать в себя этот удушливый запах мёртвых шкурок, посылаемых на аукцион со всего мира? Стоять там под светом этих мёртвых, синих ламп, от которых болели глаза, а воздух был буквально напитан пухом от меха и личинкаим червячков-смертников, живших на коже убиенных норок и лис? Перебирать ненавистные шкурки до восьми вечера, потом тащиться вместе с Эриком домой, где он набивал своё тело продуктами, которое тело переваривало для него всю ночь, а сверху заливал ещё и изрядное количество алкоголя, которое – из вредности – запивалось плохим, кислым кофе, забрасывая сверху холодным, приторно-сладким мороженным – чтобы сделать задачу бедного тела по добыванию жизненной энергии ещё более невозможной???
– Нет уж! Дудки! Лучше уж отказаться от такой жизни и умереть раз и навсегда!
Эрик лежал в кровати, и его хрипло дыхание умирающего наполняло комнату тревожными вибрациями страха и тоски.
За окном лежал снег, выпавший в Рождество, и дети катались с горки на картонках. На подоконнике опять зацвела орхидея, не понимая, что на улице зима и сошедшая со своего цветочного ума от переселения из тропического климата Таиланда в холодный климат северной Европы.
Но Бента, жена Эрика, любила цветы больше всего на свете – после Эрика и поездок в Таиланд – с бесконечным лежанием на солнце, массажами, производимыми маленькими, мягкими, но сильными руками таиландцев и вина, которым она наполняла свое тело каждый день, считая, что красное вино – полезно и верившая всему, что писали лживые газеты, получающие хорошую плату за объявления.
Теперь Бента сидела весь день на диване и плакала. Она не могла себе представить свою жизнь без Эрика, была по-скандинавски красива и очень глупа, не понимая в жизни многих вещей и считая их лишними – как наука (трудно и непонятно), литература (скучно), искусстово (дорого и бесполезно). Ее жизнь была заполнена работой на пушном аукционе, рядом с Эриком, вкусными ужинами, игрой в бадминтон и чтением бульварных сплетневых изданий.
Детей у них не было, ибо красавица была бесплодна, но они удочерили маленькую девочку-заморыша из Эквадора, проданную своей мамой, не могшей прокормить ораву бесконтрольно рождающехся у нее детей.
Девочка выросла темненькой, толстенькой и чужой в этой высоко рассисткой стране голубоглазых и белоголовых викингов. Хотя в их стране стали появляться чужие, темные – из Турции, Ирана и других нескандинавских и нехристианских стран, но местные викинги в душе чужих презирали и не любили, хотя отличались состраданием и христианским милосердием.
Теперь их дочь жила отдельно, работала, страдала аллергией в этой стране дождей и туманов и не знала, кого ей любить – то ли Эрика с Бентой, купившей её в трехмесячном возрасте у её настоящей мамы, то ли свою далекую страну – с джунглями и Галапаглсскими островами, где она никогда не была и где жила её семья по крови.
Бента никогда не знала, сколько у них с Эриком денег, как они живут и только радовалась, когда они в длинные каникулы ездили на целый месяц в Таиланд, а зимой покупали новую машину, продавая старую, которой исполнялся год.
Она выращивала экзотические цветы в саду и не думала о будущем, поэтому когда Эрик заболел и лег в больницу, она испугалась, но потом решила, что врачи умные и Эрика обязательно спасут. Когда же после месяца ей сказали, что Эрик умирает и что медицина, несмотря на все диссертации и умные слова и дорогие лекарства – бессильна перед прогрессирующей болезнью Эрика, Бента впала в тоску и стала ежедневно плакать.
Эрик же лежал дома, отвернувшись к стенке и страдал. Жизнь уходила из его тела с каждой минутой. Невидимый рак – как плесневый гриб, росший на стенах заброшенных, сырых подвалов, покрывал его изнутри, съедая его жизнь. Рак хотел жить за счет Эрика, и тело Эрика не могло больше противиться этому желанию чужого натиска.
Как те чужие, приехавшие в Скандинавию в восьмидесятые – сначала временно, а потом оставшиеся, вросшие, расплодившиеся, заполнившие своей чужой культурой скандинавские земли, так и рак, незаметно попав в его легкие через шкурки норок, приехавших из Канады, Америки, России и принесшие свои, неизвестные бактерии и микробы, которые уже более тридцати лет вдыхал в себя Эрик по восемь часов в день, сортируя мертвые шкурки убитых животных, делал свое дело – он, рак, как и эти приезжие, чужие, боролся за свою жизнь.