Читаем без скачивания Татуировки. Истории современников - Серафим Попов

Сын его вырос, но не получил никакого образования, перескакивая с одного факультета на другой, проводя время с мамой или в поездках. У него было всё, очем только мечтали другие – деньги, возможности, автомобили, мотоциклы, даже самолеты, но он видел, как мать была несчастна среди всего этого богатства – несчастна и одинока.

Она часто говорила выросшему сыну:

– Вот Питер умрет, и у меня крылышки вырастут и я еще покажу, на что способна – а она была по образованию фотографом.

Но оба знали, что Питер – бессмертный – как кащей в сказках, и она никогда не откроет свои крылышки, никогда, никогда не полетит и не покажет миру, кто же он такая – Бригитта. Кругом её были артисты, художники, музыканты, притянутые богатством Питера, и она знала, что у них были проблемы в жизни, нехватка денег, зависть, даже наркотики, но ей они казались более счастливыми, чем она сама – они творили что-то – на сцене, в картинах, в музыке, а она была приложением к Питеру, не больше.

Поэтому когда она узнала, что у неё рак костного мозга и ни химия, ни облучение ей не помогут, она легла в больницу и приготовилась умирать. Она перестала принимать пищу и уже неделю ей вводили глюкозу через вену. Бригитта быстро угасала.

В ту последнюю ночь она вдруг очнулась, попросила у сиделки бокал белого вина, выпила его, заела, как всегда, свежей клубникой, и испустила свой дух.

3. Бог есть Дух Святой

Трантино родился в маленькой деревушке около Палермо в бедной семье, где кроме него уже были произведены на свет пятеро детей. Он был шестым. Родился он очень красивым мальчиком, похожим на херувима с церковной фрески.

Дома часто был голод, а отец, напившись, бил мать Тарантино в иступленной злобе, направленной против семьи, бедного и неустроенного существования и просто чувствуя несправедливость жизни, и никак не видя её причину.

Тарантино рос на улице, и когда ему, оборвышу, донашивающему тряпки от старших братьев и сестер в семье, исполнилось десять лет, он был отправлен в Сорренто на заработки. Пути туда было всего один день на попутных грузовиках, везущих на север продукты сельского хозяйства и рабочую силу.

В грузовике рядом с Тарантино сидели портовые рабочие, которые ехали работдать грузчиками в многочисленные порты Италии. Один из них, уже не молодой человек с небритой щетиной и грубыми руками с черными ногтями на пальцах, обратил своё внимание на херувимообразного Тарантино.

– Да ты красив как ангел, милашка, сказал он и потрепал мальчонка по лицу. Тарантино смутился и отстронил свою курчавую головку от грубого мужчины.

– А может ты – девчонка? Давай проверим, – обратился тот к своему со товарищу, ехавшему работать в порт.

Он сорвал с мальчонки широкие штаны, под которыми не было ничего, и засмеялся.

– Нет, смотри, херувим с колокольчиками и морковкой – не девка! А такой красивый! С твоим видом ты в порту мог бы зарабатывать хорошие деньги, утешая бедных матросов-американцев. Херувимчик!

Тарантино чуть не заплакал от таких действий грузчика. Он натянул свои штанишки и отсел в другой угол кузова открытого грузовика, полного народа и ящиков с фруктами.

Его послали в Сорренто без денег, без адреса, наказав найти какую-тибудь работу в магазине или на рынке. Они подъехали к порту Сорренто после обеда. Тот грузчик, назвавший Тарантино херувимом, подошел к нему и сказал:

– Не грусти! Если не найдешь работу до вечера, приходи в порт и спроси Гвидо Фанелли – я помогу тебе с ночлегом.

– Грация сеньор, ответил неохотно Тарантино и повернул в город.

Он стучался во все двери и заходил во все маленькие магазинчики и лавочки, предлагая свою помощь мальчика на побегушках за стол и ночлег, но ему не везло. Или место было уже занято, или магазинчики были такими бедными, что не могли себе позволить дополнительные расходы и лишний рот, но многие хозяйки засматривались на красавчика и нежно трепали Тарантино по щеке:

– Белло херубино! Ангелочек! И давали апельсин, пахнущий солнцем и пылью.

Так Тарантино прошел весь город без успеха, и только устал от бесконечных: Бон джорно, сеньора!

Он присел на край фонтана, спустил туда свои уставшие ноги и задумался. Он не знал, что теперь делать, а возвращаться домой, не найдя работы, было нельзя. Он вспомнил утренний разговор с грузчиком и решил пойти в порт. Солнце уже село и темнота – как это бывает на юге – без предупреждения и перехода – заполнила улицы Сорренто прохладой и влажностью.

Он добрался до порта уже в темноте, спросил в портовых воротах – где найти Гвидо Фаннели, и ему указали на большой дом, где жил портовый рабочий люд.

В здании, куда он вошёл, было накурено и шумно. Рабочие сидели в общей комнате, где стояли столы и стулья и пили дешевое вино из граненых стаканчиков, заедая свежим хлебом и твердым сыром, порезанным небольшими кубиками. Гвидо признал утреннего попутчика и замахал мальчику руками

– А, Херубино! Пришел-таки! Ну иди, поешь.

Рабочие раздвинулись, давая место Тарантино за столом. Он не ел ничего целый день, кроме двух поданных ему апельсинов, поэтому он набросился на хлеб с сыром, как голодный скворчонок. Гвидо налил ему стакан вина – пей, Херубино!

Тарантино посмотрел на Гвидо, но отказаться не посмел и жадно выпил целый стакан до дна. Алкоголь, сыр, хлеб, усталость – все вместе перемешались в маленьком теле Тарантино, глаза его стали слипаться, и он уснул прямо за столом, положив свою ангельскую голову на плечо Гвидо. Тот грубо засмеялся:

– Устала, детка! Спать пора! Гвидо курил вонючие сигареты, но и это не мешало Тарантино сладко спать.

Гвидо поднялся, взял на руки уснувшнго мальчонка и сказал:

– Ну мы пошли спать, – и подмигнул своим товарищам.

Его провожал смех и грубые замечания типа:

– Не убей Херувимчика, Гвидо! И нам оставь побаловаться! Смотри какой пупсик – спит как девчонка!

Гвидо тащил свою жертву в комнату, расположенную в том же доме, где стояла его кровать и был умывальник. Вещей у него почти не было, кроме полотенца, мыла и дополнительных штанов и рубахи. Он положил Тарантино на кровать и снять с него всю одежду. Его хрупкое, детское, ещё по-щенячьи чуть округлое мягкое тело было молочно-белого цвета, а кудри рассыпались по лицу ещё такому нежному, покрытому, как персик, мягким пушком, и Гвидо провел своей грубой рукой по его личику ангела, сошедшего с Итальянских церковных фресок.

Нагое тело Тарантино с неповторимый изгибами было настолько проитягательно, что Тарантино, обнажив свое не раз испытанное в бою личное мужское оружие, уже затвердевшее от желания, не смог более противиться.

Проститутки порта были дорогим удовольствием, да и их дебелые, дрожащие от жира гузки были не так притягательны, как это пленительное тело мальчика-херувимчика. Да и любой мужчина чувствует себя более свободно и естественно со своим полом – здесь всё понятно – чем с этим дьявольским женским племенем.

Он подумал немного и смазал Тарантино попочку – розовую и кругленькую – оливковым маслом, стоящим на тумбочке, которое Гвидо использовал для своих волос, сооружая по утру незамысловатую прическу перед отколотым зеркалом, висевшим над умывальником.

Мальчик крепко спал, устав за день и находясь еще под влиянием алкоголя, выключившего его сознание как электрический переключатель. Гвидо ввел свое оружие осторожно в нетронутый канал Херувимо, зажав ему рукой рот на всякий случай. Мальчик проснулся, но чувствуя тяжелое тело Гвидо, навалившееся на него и не в силах закричать, так как сильная рука зажимала ему рот, он решил покориться и, превознемогая пульсирующую боль, нарастающую с каждым движением Гвидо вперед и отступающую, когда тот приостанавливал свою атаку, утомясь, он решил покориться судьбе и больше не сопротивлялся.

Пытка продолжалась только двенадцать минут, но результаты этой ночи повлияли на всю дальнейшую жизнь Тарантино. Хотя его круглая задница на следующее утро болела и когда тот пошел в туалет, оттуда показалась кровь, но он не испытывал ни ненависти ни злобы к Гвидо, зная, что такие действия мужчин, живущих вне семьи и не делящих свою кровать с женщинами, не являются чем-то неестественным и существуют веками и в армии царей, и в армии богов – монастырях.

Гомосексуализм был частью мужской жизни еще до Александра Македонского, проводившего свою жизнь в постели как мужчин, так и женщин, в зависимости от рода своей деятельности – на войне его внимание было сосредоточено больше на окружающих полководца мужчинах, а в короткие перерывы между захватами чужих территорий, его внимания удостаивались и женщины.