Читаем без скачивания Корабли надежды - Ярослав Зимин

О том, что Бонапарт высадился в Египте, известий еще не поступало, но такой поворот дела был вполне вероятен. Как в этом случае поведет себя султан Селим III?{9} Пойдет на союз с Францией против России? Или запросит помощи у нас и у англичан? Тем более что из Константинополя доносили: «Между турками слышно, что они к России расположены весьма с хорошей стороны и полагают великую надежду на случай иметь пособие от оной».

Павел знал, что среди его приближенных нет единомыслия в дальнейших действиях. Одни стоят за соглашение с Англией и Австрией против Франции и, хотя считают, что на Селима 111 полагаться опасно, все же настаивают на союзе с ним. Другие — к ним принадлежали стоявшие перед ним Безбородко и Растопчин — держатся политики вооруженного нейтралитета, не верят англичанам, готовы договориться с французами, а Порту Оттоманскую разделить с Австрией и Францией.

Директория, стремясь сохранить завоеванное и упрочить свое положение в Европе, искала сближения с Россией, желая восстановить дипломатические отношения. Именно по настоянию Безбородко и Растопчина он пошел на эти переговоры. Л как быть теперь, после Мальты?

И снова гнев стал овладевать императором. Но на этот раз Павлу удалось подавить назревавшую вспышку. Он поднял голову и стал подозрительно разглядывать стоявших перед ним вельмож. Кто они? Враги? Друзья? Может быть, уже готовятся и его задушить, как отца? Маменькины выкормыши!

Взять хотя бы светлейшего князя Александра Андреевича Безбородко. Он всем своим видом показывает внимание и готовность услужить. Да уже и услужил. В начале карьеры — незаметный секретарь у императрицы, а потом, подумать только, — руководитель российской внешней политики!

Он один из немногих бывших сановников, оставленных Павлом, и даже приближен, возведен в ранг канцлера! Ему, пожалуй, верить можно, но канцлеру 51 год, здоровьем слаб, хитер, изворотлив, любовью его не пользуется, но нужен. Уж очень он много знает такого… К Безбородко Павел уже подставил вице-канцлером своего — такого же хитреца, тридцатилетнего Кочубея{10}. Этот будет поэнергичней, но Кочубей в Константинополе — чрезвычайный посланник и полномочный министр. Его надо сюда. За шесть лет, что он у Селима III, многого навидался, может быть, что-либо дельное подсказал бы. Или вот этот… Павел перевел взгляд на высокого и стройного красавца генерал-адъютанта графа Растопчина. Федор Васильевич умный, честолюбивый, с открытым и честным взглядом, симпатичный даже, но он не одобряет его симпатий к Мальте, хотя и сам масон. Ему только 36 лет, такой может послужить! Это он предлагает разделить Турцию.

Но, пожалуй, прав умница Кочубей — хуже всего раздел Турции, лучше всего ее сохранение: «Турки — самые спокойные соседи, и потому для блага нашего лучше всего сохранить сих естественных наших неприятелей».

— А где же наш адмирал-президент? — очнувшись от раздумий, спросил Павел о своем любимце — престарелом адмирале Кушелеве, назначенном возглавлять Адмиралтейств-коллегию{11}.

— Григорий Григорьевич занемог, Ваше Величество, — скрывая ухмылку, быстро произнес Безбородко и добавил: — Да что толку, когда бы он и был: Адмнралтейств-коллегия и в месяц не решит, что делать.

— А ты-то что предлагаешь?

— Надо бы, Ваше Величество, с Селимом договориться, а пока Мордвинову указать, чтобы помог Ушакову корабли быстрей вооружить, да побеспокоился Одессу и Ахтиар укрепить, и чтобы свои споры-раздоры с Федор Федоровичем кончил. Флот-то ведь тому вести.

Павел удивленно вскинул голову, подозревая подвох со стороны ярого сторонника союза с Францией. Ведь союз с Портой — это война с французами. Но Безбородко спокойно смотрел в глаза Павлу, его вид был серьезен и строг.

— Ну, а ты что скажешь, генерал? — уже предвидя ответ, спросил Павел Растопчина.

Тот немного помедлил, как бы раздумывая, и ответил так же решительно:

— Порта, Ваше Величество, всегда с Францией в друзьях была. Французы им флот ставили и армию учили, хотя и без успеха особого. Селим также еще, видно, не забыл, какого ему страху нагнал Ушаков после Калиакрии{12}. Он ведь его уже в Босфоре видел. Хотя, думаю, и помягчает теперь, когда Бонапарт Египет пойдет у него воевать, но веры ему давать нельзя, легко с ним не будет. Порте сейчас бы через Виктора Павловича Кочубея — посланника нашего в Константинополе — помощь и союз предложить да направить туда тайного советника Томару Василия Степановича в поддержку. Томара-то с магометанами не раз имел дело, знает их повадки, да и языкам учен.

— Это какой Томара, тот, что в 1782 году к шаху персидскому Али-Мураду посылался, да не успел доехать? — спросил Павел, поворотясь к канцлеру.

— Тот самый, Ваше Величество. Когда Али-Мурад номер, а вместо него Исфаганью завладел Ага-Мухаммед, Томару и вернули.

— Вот, доигрались! — Павел вновь закипел, — Доигрались с Директорией! Хорошо, если Бонапарт в Египет пойдет, как вы тут говорили, а если в Босфор? Вас тогда обоих в Крым пошлю!

Павел помолчал, а потом решительно приказал:

— Пиши, канцлер, указы. Флот вооружить немедля, пусть Ушаков идет к Босфору! Армию готовить! Пошли к Суворову генерал-майора Прево, он со стариком дружен, пусть спросит, что тот о войне с французами думает. Да адмирал-президента возьмите, пусть подумает тоже. Денег дайте Ушакову, но не жалейте. Кочубея отзовите, он здесь нужен, а вместо него пошлите Томару!

Так кончилось выжидание. Известия, полученные русским двором в двадцатых числах июля 1798 года, действительно были важными. Они послужили последним толчком к решению русского правительства вступить в давно сколачиваемую Англией вторую коалицию против республиканской Франции.

Вильям Питт Младший — английский премьер-министр — мог торжествовать: наконец-таки Россия вместе с Англией, Австрией, Портой, Неаполем и Сардинским королевством станет участницей коалиции, которая попытается нанести поражение Французской республике и восстановить в Европе свергнутые монархии.

Однако ничего более противоестественного, чем этот союз, быть не могло. Вековые враги — Россия и Порта, только шесть лет назад заключившие мир после страшных поражений, нанесенных русскими (на море от Ушакова, а на суше от Суворова), стали вдруг военными союзниками.

Австрия и Англия тоже забыли на время о своих распрях из-за венецианских владений.

Участники этой коалиции не имели общих политических целей. Каждый из них стремился за счет другого получить свою выгоду. Австрия хотела русскими штыками вернуть Италию; Англия — получить помощь русского флота и блокировать Наполеона в Египте; Россия — утвердить свое влияние на Ионических островах в Средиземном море, оказать поддержку борьбе славянских народов Балканского полуострова против господства османов.

Эта цель ставилась еще перед экспедицией адмирала Спиридова{13} в Архипелаг{14} в 1769 году, но тогда восстание греков было потоплено в крови властями Оттоманской Порты до прихода русской эскадры.

Австрийскому и английскому кабинетам не было дела до этих целей. Они рассчитывали на то, что после решения важных для них задач русские войска и флот вернутся в свои пределы, оставив союзникам плоды побед, добытые русской кровью.

Нельзя сказать, что русские дипломаты, да и сам Павел I, не видели скрытых пружин коалиционного союза, но ненависть к республиканской Франции, страх перед тем, что пожар революции перекинется на Россию, заставляли закрывать глаза на коварные умыслы союзников. Слова «свобода, равенство, братство» как кнутом гнали Павла I в антифранцузскую коалицию.

Были здесь и причины сугубо личного порядка. Дело в том, что Павел стал императором только в 42 года. До этого он, отстраненный матерью от всяких государственных дел, унижаемый ее фаворитами, жил опальным наследником.

Окруженный безответными лакеями и ординарцами, в бесконечных думах о том, что он сделает, став императором, Павел долгие годы испытывал жгучую досаду на возможных похитителей его будущей власти. Мысль о царствовании наполняла все его мечты. Всюду ему виделись враги, слышались насмешки. Вспышки необузданного гнева обрушивались на всякого, кто осмеливался хоть в чем-то ему перечить.

Все помыслы Павла I после смерти матери были направлены на то, чтобы превзойти ее в делах государственного управления, в международной политике. Осуществлению этих целей в немалой степени способствовали бы победоносные походы русской армии и флота.

Так сложно переплетались в политике России конца восемнадцатого столетия корыстные и благородные побуждения, интересы государственные и лично-амбициозные, влиявшие как на личную жизнь, так и на государственную политику Павла I.