Читаем без скачивания Корабли надежды - Ярослав Зимин

Помимо нескольких увесистых пакетов из Адмиралтейств-коллегии, в сумке был небольшой пакет, запечатанный личной печатью Павла I. В нем оказался царский указ: немедленно по получении выйти в новый поход.

Ушаков несколько раз перечитал короткий текст, стремясь понять его явный и скрытый смысл. Указ гласил: «По получении сего имеете вы с вверенною в команду вашу эскадрою немедленно отправиться в крейсерство около Дарданелей{27}, послав предварительно авизу{28} из легких судов к министру нашему в Константинополе господину тайному советнику Томаре, извести его, что вы имеете повеление от нас, буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашею эскадрою содействовать с ними, и буде от министра нашего получите уведомление о требовании от Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».

Адмирал, похлопывая ножом но еще не вскрытым пакетам, думал, что это могло означать.

После многочисленных поражений, понесенных Портой на море и на суше в прошлой войне, трудно было поверить, что она забыла о них и легко согласилась на союз с Россией.

Чтобы там ни говорилось, но султан Селим III всегда будет питать за проигранную войну тайную вражду к русским вообще, а к нему — Ушакову — особенно. Но если Порта запросит от нас помощи флотом, то, стало быть, у нас с нею будет военный союз против Франции, а с Францией у Порты такая была дружба!

Ушаков хорошо помнил события того времени. Сам в них участвовал. Оттоманская Порта, объявив в 1787 году войну России, по сути дела, была дубинкой в руках английского и прусского королей. Они желали установить свое господство в Европе за счет ослабления России, толкали султана на войну. Их дипломатия прикрывалась разговорами в газетах об охране «европейского равновесия», о «защите интересов малых стран», о борьбе с «русской опасностью».

Тайная дипломатия сделала свое дело. Русского посла Якова Ивановича Булгакова вместе со всем посольством заточили в Семибашенный замок — страшную тюрьму, откуда редко кто выходил живым. Война была объявлена!

И в этой войне ему — Ушакову пришлось сыграть немалую роль.

Тогда под Калиакрией туркам не помогли ни корабли с медной обшивкой французской работы, ни английские офицеры, управлявшие артиллерией чуть ли не на каждом корабле. На русской эскадре было всего 17 убитых и 28 раненых, а неприятель потерял в бою три линейных корабля и сотни убитых на каждом из спасшихся. Только на корабле Сейит-Али, командовавшего союзным алжирским флотом и обещавшего султану привезти Ушак-пашу в железной клетке, было 450 убитых. Всего же они тогда потеряли больше 2 тысяч человек и с десяток судов, потонувших потом, уже после боя. Оставшиеся на плаву корабли турецкого флота рассеялись по портам Анатолии и Румелии. Капудан-паша, то есть главнокомандующий объединенным флотом, страшась султанского гнева, скрылся в неизвестном направлении, и его долго не могли сыскать.

Когда глубокой ночью остатки алжирского флота все же добрались до Константинополя, они имели ужасный вид: поломанный рангоут{29}, пробитые борта, изорванные снасти, залитые кровью и заваленные ранеными палубы. Корабль самого Сейит-Али, только войдя в Босфор, стал тонуть.

Пушечные выстрелы с тонущего корабля, крики о помощи всполошили столицу Блистательной Порты. Несть о разгроме флота, слухи о намерении Ушак-паши напасть на Стамбул заставили султана поспешить с заключением мира. К России тогда перешли земли между Днестром и Бугом, крепости Хаджибей и Очаков. Порта отказалась от всяких надежд вернуть Крым. Сражение у Калиакрии приблизило конец войны.

Эти размышления вызвали у Ушакова серьезные опасения: что, как Селим захочет с ним рассчитаться? Пропустит корабли через проливы в Средиземное море, а обратно заставит идти вокруг Европы, как в 1777 году, когда он так и не пропустил в Черное море три торговых корабля? За девять месяцев, проведенных тогда в ожидании разрешения в столице Оттоманской Порты, Ушаков хорошо узнал османских правителей, их коварство и двуличие. Враждебное отношение султанских чиновников особенно бросалось в глаза при сравнении с доброжелательностью простого люда, разноплеменного и по-восточному радушного.

Надо будет, пришел он к выводу, прежде чем в проливы идти, договориться, у султана фирман{30} взять с обязательством пропустить нас обратно.

Действительно, положение было куда как серьезно. Он думал, что придется в новое крейсерство к Босфору идти, а тут — другое. Идти надо будет в Средиземное море, а там — ни портов, ни запасов. Не столько воевать, сколько разговоры разговаривать с султанскими чиновниками. И ведь мало того что они думают одно, говорят другое, а делают третье, если вообще что-либо делают, так за их спиной еще англичане окажутся. А те свою выгоду не упустят, станут се искать за наш счет. Египет для них важен, ведь он — дорога в Индию…

— Ну, что ж, — вслух подумал Ушаков, — война так война!

И еще одно обстоятельство требовало размышления. Указ направлен ему лично, минуя адмирала Мордвинова — главного начальника флотов и портов Черного моря. Видимо, при дворе узнали истинную цену его талантов и, адресуя указ лично Ушакову, дают ему полную свободу при подготовке флота к кампании. Это, конечно, поймет и Мордвинов и постарается ему учинить очередную неприятность перед выходом в море.

Вздохнув, Ушаков придвинул к себе остальную почту. Он увидел письма от президента Адмиралтейств-коллегии графа Кушелева, а в самом толстом пакете — копии донесений прежнего и нынешнего посланников при дворе Селима III..

Бегло просматривая их, Ушаков понял, что они представляли для него большую важность. Это были записи различных переговоров с султанскими министрами, сведения об их связях и привычках. Обо всех говорилось: любят подарки. В специальном письме Кушелев предлагал, если эскадра Ушакова войдет в проливы, делать «замечания, промеры, наблюдения течений, укреплений — словом, все нужные примечания для составления верных карт или для исправления старых». Все было важно.

Командующий корабельным Черноморским флотом вице-адмирал Федор Федорович Ушаков, или, как его называли османские адмиралы, Ушак-паша, спрятал полученную почту в железный сундук, потянулся так, что хрустнули суставы. Отодвинув занавеску и открыв иллюминатор, он глубоко втянул носом воздух.

Голова после бессонной ночи была тяжелой, во всем теле чувствовалась усталость. Свежий, прохладный с утра воздух отдавал смолой, разогретым деревом и особым, таким желанным и в последние годы все более редко ощущаемым запахом земли.

Еще раз потянувшись, Ушаков подумал: хорошо, что у него на берегу нет ни жены, ни детей. Ему, одинокому морскому скитальцу, самое место на шканцах, а не на твердой земле. К походам ему не привыкать. Судьба, кроме нескольких ранений, не доставляла ему больших неприятностей. В свои 54 года он не чувствовал тяжести лет и на парусных учениях мог потягаться с лейтенантами.

Подумав так, усмехнулся, представив, как тоскливо ему бывает на берегу в зимние штормы, когда в адмиральском доме слышны только голоса слуг да воркотня старого дядьки Поликарпыча, приставленного к нему еще покойным отцом по выходе из его короткой петербургской службы.

Может быть, напрасно он отказался много лет тому назад от командования придворными яхтами? Может быть, зря так решительно поломал судьбу и пустился в нескончаемые морские скитания, меняя корабли, команды, начальников?

Нет, конечно, нет! Не создан он для дворцовых интриг. Все было правильно. Его место на шканцах. Определить судьбу помог и Григорий Александрович Потемкин{31}. И назначение на 64-пушечный линейный корабль «Виктор» было единственно правильным решением его дальнейшей судьбы, победой над обстоятельствами.

Ушаков ушел тогда в Средиземное море в составе эскадры контр-адмирала Якова Филипповича Сухотина, направленной для защиты торговых кораблей но условиям «вооруженного нейтралитета». Почти десять месяцев провел он в плавании. Досконально изучил все гавани в восточной части Средиземного моря, хорошо запомнил все особенности плавания в Архипелаге и в проливах с их коварными течениями и мелями. Тогда же он обследовал окрестности Константинополя, достопримечательности этого многоликого древнего города. Побывал он и на Афоне.

Теперь вновь, в третий раз, ему предстояло плавание в Средиземном море — колыбели многих угасших царств и народов.

Ушаков усмехнулся, отгоняя не вовремя пришедшие воспоминания. С легкой грустью, как бы новыми глазами смотрел он на открывшийся берег.

Трудами тысяч солдат и морских служителей под его, Ушакова, руководством этот недавно дикий уголок Крыма за неполные двадцать лет изменился неузнаваемо. На месте заброшенной деревушки Ахтиар возник порт, а при нем крепость и сложенный из белого инкерманского камня красавец город Севастополь, амфитеатром поднимающийся над зеленовато-голубыми водами обширнейшей бухты, вернее, трех бухт.