Читаем без скачивания Волшебные узоры - Ольга Лаврова

— До того, как товарищ прибежал звонить, вы слышали на лестнице какой-нибудь шум? крик?

Женщина замотала головой.

— Ничего не слыхала, честное слово! Я телевизор смотрела!

«Честное слово» лишнее — заметил себе Знаменский.

— Кто еще есть с нижнего этажа? Вы что-нибудь слышали?

Двое-трое отозвавшихся заверили, что нет. Вероятно, так оно и было: без ссоры, без драки. Удар в спину исподтишка. Чуть-чуть только не точный, не окончательный.

Сзади заполыхало: Зина фотографировала со вспышкой общий вид места происшествия. Со двора появилась молодая пара и замерла в изумлении.

— Обойдите сторонкой, — сказал старшина.

Сделав крюк, те приблизились к лестнице. Парень продолжал обнимать спутницу за плечи, но жест из развязного стал охранительным.

— Будьте добры, ваши фамилии и номер квартиры, — сказал Знаменский.

— Завьяловы… Квартира шесть. А… что тут такое?

— Тут скверная история. Давно из дому?

— Примерно час назад.

— В подъезде никого не было, когда уходили? Ничего необычного?

— Н-нет… — парень косился на истекающий кровью меловой силуэт.

— Во дворе кого-нибудь встретили?

Девушка дернула подбородком куда-то вверх:

— Мария Семеновна с собачкой гуляла.

— Есть тут Мария Семеновна?

Через перила свесились седые распущенные кудри.

— Не припомните, когда вы вернулись с прогулки?

Мария Семеновна помнила: ровно в десять, у нее режим.

Возвратился Томин, проводив потерпевшего до палаты с надписью «Реанимация». Передал Зине обернутый салфеткой продолговатый предмет, в котором наэлектризованная толпа угадала нож.

Нож прошел мимо сердца, но при падении человек сильно ударился виском. Травма черепа может дать любые последствия. Пока везли, на миг очнулся, на вопрос: «Кто вас?» — прохрипел: «Не видел». В карманах нашлось шесть рублей мелочью, использованный билет на сегодняшний футбол и паспорт.

«Серов», — прочел Знаменский и задержался на карточке. В стрижке, в складке губ угадывалась приблатненность. Но лицо вызывало симпатию. Судя по прописке, он жил неподалеку.

— Саш, к родственникам, ладно?

Томин понимающе кивнул и скрылся. Кроме печальной вести надо сообщить о неведении Серова, пусть слух расползется, преступник будет поспокойней.

Покончив со своими обязанностями, Кибрит принялась переписывать для Пал Палыча фамилии присутствующих. А он пустил паспорт по рукам в надежде, что кто-нибудь все же знал потерпевшего.

У молодой пары паспорт застрял — о чем-то зашептались.

— Ну? — поторопил Знаменский.

— По-моему, с соседнего двора, — нерешительно сказал парень.

— Верно. Что еще?

— Мы тем двором на автобус ходим… Там стол и, как ни идешь, доминошники стучат.

— И Серов играл?

— По-моему, да… А из наших там Володька бывал.

Дюжий Володька, щелкая шлепанцами по голым пяткам, протолкался вниз со второго пролета.

— Ты чего метешь? чего метешь?

— Не шуми, Володька, я тоже видел! — обрадованно встрял рыжеватый мужичок.

Володька посмотрел на фотографию, брови нахмурились.

— Ну… допустим, встречались, — и, повышая тон: — Ну и что? Я один, что ли? Игнат с Афоней чаще моего там торчали!:

— Никишины? Правильно, и Никишиных видел! — подтвердил рыжеватый.

— Все-то ты, дядя, видел, — с неприязнью процедил Володька. (Явственно недоговаривая: «Держал бы при себе».)

— Есть Никишины? — окликнул Знаменский.

— Нету, — донеслось сверху. — Позвать?

Все тут друг друга знали — преимущество старого дома.

— Не надо, все равно придется по квартирам идти.

— Они в десятой квартирке, — услужливо доложил рыжеватый.

— Найду. Пока все, товарищи, можно расходиться. Вас попрошу быть дома, — кинул он вслед Володьке.

— Пожа-алуйста… Только я скоро спать лягу.

А ведь и ляжет. И уснет безмятежным сном. Кого там порезали, кто порезал — для него полное наплевать. Да и все прочие тут… взбудоражены — да, но не потрясены. У нас, слава богу, не на каждом шагу режут — откуда им было привыкнуть к насилию, к крови? Но вот смотрят и не ужасаются. Почему? Почему нам с Зиной не наплевать? Томину не наплевать? Вот, пожалуй, еще Дикареву. Наверное, воевал, у тех со смертью свои счеты.

— Разрешите, позвоню от вас? — шагнул Знаменский к женщине в пестром халате.

Телефон был в передней. Знаменский прикрыл за собой дверь, мягко произнес:

— А теперь прошу сказать то, что вы скрыли.

Женщина отшатнулась.

— Почему вы думаете…

— Разве я не прав?

Она зябко обхватила плечи, зашептала:

— Знаете, как мне там было страшно! Вдруг он тут же стоит и слушает…

— Но сейчас нас никто не слушает.

Ну же! Что она столь боязливо утаивает?

— Кто-то крикнул на лестнице. Непонятно так: «Ах!» — и все. И потом пробежали под окнами.

— Сколько?

— Как будто один… да, один.

— Выглянули в окно?

— Нет, что вы! Я послушала под дверью — на лестнице тихо. Включила телевизор.

И все? Всего-то навсего? Эту малость было так трудно выговорить вслух? Шут бы побрал запуганных свидетелей! Он выяснил, какая шла передача, что именно изображал экран. Ответы звучали уверенно.

— Спасибо большое, вы помогли уточнить время.

Женщина осталась в убеждении, что отважно исполнила свой гражданский долг.

К кому же сюда направлялся Серов? Что его привело в чужой подъезд?

Квартирный опрос жильцов начали с Никишиных. Чем отсиживаться в оперативной машине, Зина присоединилась к Пал Палычу.

Комната, куда их впустили, большая, но захламленная, выдавала все секреты хозяев: их сиротство и бедность, безалаберность и неумелые попытки навести чистоту.

Ютились неубранные остатки ужина с краю массивного, на массивных же ногах стола. Остальную его площадь занимали краски, кисти, карандаши и многочисленные листы с набросками. Над ними трудился один из Никишиных, лет на вид двадцати.

Услыхав: «Следователь Знаменский, эксперт Кибрит», — он поднял суховатое, скептического склада лицо, сказал неприветливо:

— Меня зовут Игнат.

Младший, долговязый, нескладный подросток с хохолком на макушке присел в шутовском реверансе:

— А меня Афанасий. В просторечии — Афоня.

Он был полон любопытства и пялился на Зину, завороженный ее желтыми глазами.

— Садитесь.

Кибрит заинтересовалась стенами. Они были густо увешаны картинами и рисунками, по большей части в абстрактном стиле. Но попадались и реалистические полотна и гравюры, выполненные уверенной смелой рукой. Среди гравюр она встретила персонажей «Мертвых душ», сцену булгаковского бала у Воланда и возле нее задержалась, тронутая поэтической и горькой фигуркой Маргариты.

Пал Палыч последовал приглашению Игната — сел.

— Слышали о происшествии?

— Конечно. На лестнице стоял гвалт, бегали смотреть.

— А чем вы занимались до того, как начался гвалт?

— Вернулись с футбола и вот, — Игнат указал на свои листы.

— Вы узнали лежащего человека?

— Нет.

— Близко Дикарев не пускал, — жизнерадостно пояснил Афоня. — Так что с птичьего полета.

— Но вы ведь знакомы с потерпевшим.

— Сейчас парень один заскочил, говорит, это дядя Леша. Говорит, кто с ним «козла» забивал, велено дома сидеть.

Пал Палыч положил поверх рисунков раскрытый паспорт.

— Он?

Игнат кивнул, Афоня перегнулся из-за плеча брата.

— Ага, он. Законно играл!.. Хоть выживет?

— Прогноз неопределенный. Характерно, что понятия не имеет, кто его. Что можете рассказать о Серове?

Игнат пожал плечами, Афоня следом.

— Только, что хорошо играл в домино?

— Но не настолько, чтобы его за это прирезать, — усмехнулся Игнат. — Есть лучше играют, а живут.

В дверь коротко стукнули, вошел Томин.

— Уголовный розыск.

— У нас что, самая просторная комната в доме? Здесь теперь будет штаб ЧК?

— Но-но, молодое поколение, — мельком оглянулся Томин на Игната. — Паша, на два слова.

Ничего нового Знаменский не получил. У родственников были сбивчивые предположения и ни единого факта. Серов сидел за кражу, освободился семь месяцев назад. Похоже, завязал, пил мало. Любил футбол и домино, копил деньги на мотоцикл. Детей, по счастью, нет. Томину дали координаты двух его приятелей.

Пока обсуждали, что еще можно незамедлительно предпринять, Афоня крутился возле Кибрит, продолжавшей рассматривать стены.

— Вы вдвоем? — спросила она.

— Мать умерла три года назад, а отец давным-давно. И как вам? — указал он на стену.

— Кое-что, по-моему, здорово. Эта тоже ваша? — она взяла с полки деревянную статуэтку — выразительную голову негритянки с дремотным взглядом.

— Моя, — небрежно ответил Игнат. — Когда провели паровое отопление, знаете ли, осталось много хороших дров. Жаль было бросать.