Читаем без скачивания В объятиях дождя - Чарльз Мартин

– Мисс Элла, – спросил я однажды, почесывая голову, – а что это такое?

Мисс Элла вытерла о передник руки, стащила меня со стула и усадила на буфетную стойку. Прижавшись ко мне лбом, она приложила указательный палец к моим губам:

– Ш‑ш‑ш, – прошептала она.

– Но, мисс Элла, что оно значит?

Вскинув голову, она прошептала:

– Такер, это такое слово, произносить которое запрещает третья заповедь Господня. Это скверное, очень скверное слово, самое худшее из всех, что есть на свете. И твоему отцу не следует его произносить.

– Но почему же он произносит?

– Иногда взрослые, когда на что-нибудь сердятся, так выражаются.

– А почему я от тебя никогда его не слышал?

– Такер, – она поставила мне на колени миску с кукурузным тестом, чтобы я помог ей его месить, – обещай, что сам ты этого слова никогда не скажешь. Обещаешь?

– А вдруг ты тоже рассердишься и произнесешь его?

– Никогда! А теперь, – и она взглянула мне прямо в глаза, – обещай! Обещаешь?

– Да, мэм.

– Нет, ты как следует скажи!

– Я обещаю, мама Элла.

– А вот этого никогда не повторяй!

– Чего?

– «Мама Элла»… Он сразу же меня уволит.

– Да, мэм.

– Ну и хорошо, а ты мешай тесто, мешай! – И она посмотрела в ту сторону, откуда к нам доносилась брань Рекса: – Давай скорее, он, наверное, проголодался. – Подобно не раз битым собакам, мы научились распознавать все оттенки Рексовой брани и прекрасно различали, чем она угрожает на этот раз.

Уверен, что каждый день своей жизни мисс Элла тяжко трудилась. Я много раз слышал, как, положив руку на бок и согнувшись, мисс Элла признавалась Мозесу: «Братец, мне сейчас бы рот прополоснуть, позаботиться о своем геморрое, съесть несколько початков кукурузы и опустить, наконец, голову на подушку», – но вместо этого мисс Элла надевала на голову косынку и принималась за грязную работу, ползая по полу на коленях. Вот так начинался ее рабочий день, и, начавшись, он мог продолжаться до ночи.

Мысль о Рексе заставила меня снова оглянуться на дом. Если Рекс там, но не смог одолеть лестницу наверх, то, наверное, он может заметить меня из тыльной части особняка и дверь домика мисс Эллы, но я все равно стремглав бежал к ней. Повернув помойное ведро вверх дном, я вставал на него и подтягивался вверх на руках, пока не упирался подбородком в подоконник, дрыгая ногами в носках и колотя ими по холодной кирпичной стене. А внутри, в домике, мисс Элла стояла на коленях возле постели и молилась. И так бывало часто… На ее склоненной голове желтеет резиновая шапочка для душа, кисти рук сложены вместе и покоятся на раскрытой Библии, лежащей на постели. Будь что будет, но она неизменно вкушала ежедневную порцию Божественной пищи. И цитировала Библию часто и очень торжественно. Да она и вообще редко употребляла слова или фразы, которых не было бы в Ветхом или Новом Заветах. Чем больше Рекс пил, чем больше он сквернословил и сыпал проклятиями, тем больше мисс Элла молилась. Я однажды заглянул в ее Библию и увидел, что многие места там подчеркнуты. Я тогда читал не очень хорошо, но, по-моему, это была Книга псалмов. Они приносили мисс Элле особенное утешение, и прежде всего псалом двадцать пятый.

Вот и сейчас мисс Элла молча шевелила губами и слегка, в такт чтению, кивала головой, а ее закрытые глаза окружали глубокие морщины. Вот такой я ее время от времени и вспоминаю – коленопреклоненную леди. А то, что я мог разглядеть лишь ее спину, совершенно ничего не значило. Я все равно видел под жесткими, как проволока, курчавыми, ею собственноручно подстриженными волосами два маленьких, словно бусинки, глаза, которые замечали все происходящее и видели даже то, что никому не зримо. У нее были как бы две пары глаз: одна впереди – добрые и ласковые, а другие на затылке – они всегда ловили меня на каком-нибудь проступке. Иногда я даже представлял, что вот когда она заснет, я тихонько подкрадусь сзади и постараюсь найти эту вторую, скрытую ото всех, пару глаз. Меня останавливал только страх. Я боялся, что даже если и удастся подкрасться к ней, когда она спит, и снять с ее головы желтую резиновую шапочку, раздвинуть на затылке волосы и увидеть закрытые веки, то эти глаза-бусинки вдруг откроются и прожгут меня огнем насквозь, и я, создание из плоти и крови – живое, любопытное, облизывающее губы от нетерпения все узнать, – сразу превращусь в огненный столп и – пыхх! – только меня и видели!

Я легонько постучал битой в окно и прошептал: «Мисс Элла!» Вечер был холодный, изо рта вырвался пар, похожий на дым Рексовой сигары, я смотрел вверх и ждал, а холод расползался по коже под комбинезоном. Пока я дрыгал ногами в воздухе, держась за подоконник, мисс Элла встала, накинула на плечи старую шаль, подошла к окну и подняла раму. Увидев меня, она протянула руку и втащила меня в комнату, все мои почти что тридцать килограммов: я знал свой вес точно, потому что на прошлой неделе они с Мозесом водили меня к врачу по случаю моей пятилетней годовщины, и, когда Мозес поставил меня на весы, она воскликнула: «Дитя, ты уже весишь вполовину меня!»

Мисс Элла закрыла окно и, снова опустившись на колени, спросила:

– Такер, ты почему не в постели? Ты знаешь, сколько сейчас времени?

Но я только покачал головой. Тогда она сняла с меня ковбойскую шляпу, расстегнула ремень на комбинезоне и повесила их на столбик деревянной кровати.

– Ты что? Хочешь замерзнуть насмерть? Иди-ка сюда.

Мы сели в ее качалку перед очагом, в котором еще тлели угольки. Мисс Элла подбросила в очаг несколько поленьев и стала легонько раскачиваться взад-вперед, согревая мои озябшие руки в своих теплых ладонях. Слышались только поскрипывание кресла-качалки и стук моего сердца… Прошло несколько минут.

– Так что с тобой приключилось, дитя? Что с тобой? – спросила она, откинув волосы с моего лба.

– У меня живот болит!

Она кивнула и погладила меня по голове. От пальцев пахло ее обычным лосьоном.

– Тебя тошнит? Или тебе нужно в уборную?

Но я покачал головой.

– Ты не можешь заснуть? – я кивнул. – Ты чего-то боишься?

Я снова кивнул и попытался рукавом вытереть слезу на щеке, а она обняла меня еще крепче и снова спросила:

– А может, расскажешь, что случилось?

Но я снова покачал головой, шмыгая носом.

Мисс Элла еще крепче прижала меня к своей теплой, уже обвисающей груди и замурлыкала, в такт покачиванию, какую-то песенку, и я почувствовал себя в полнейшей безопасности.

Потом она положила мне руку на живот и прижалась головой, словно врач, к моей груди, чтобы послушать сердце. Через несколько секунд, кивнув головой, она схватила одеяло и крепко меня закутала.

– Такер, у тебя сейчас болит то место, где живут люди…

– Какое такое место? – удивился я.

– Место, в котором у нас всегда живут другие люди… Ну, это как маленькая шкатулочка для драгоценностей.

– И в ней есть деньги?

– Нет, не деньги. – мисс Элла улыбнулась и покачала головой: – Там не деньги, там люди, которых ты любишь и которые любят тебя. И человеку хорошо, когда эта шкатулочка полна, и плохо, когда в ней пусто. И сейчас она у тебя становится все больше и потому болит, ну вот как у тебя икры болят и лодыжки. – Она дотронулась до моего пупка. – И вот тут у тебя много чего накопилось…

– А чего?

– Того, что Бог вложил, нас создавая.

– И это у всех так?

– Да.

– И у вас тоже?

– Даже и у меня, – прошептала она.

– А можно мне посмотреть?

– Нет, видеть этого нельзя…

– Тогда почему мы знаем, что это есть?

– Ну, мы чувствуем это. Словно здесь у нас у всех огонь горит. Вот ты сейчас уже не видишь, как полено горит, а тепло от него все равно идет. И чем ближе подвигаешься к теплу, тем больше его чувствуешь!

– А что у вас там, внутри?

– Сейчас посмотрим… Ну, например, ты… И Джордж…

Так звали ее мужа, который умер за полгода до того, как Рекс дал объявление в газету. Она редко рассказывала о муже, но его фотография стояла на ее каминной полке.

– Ну, еще Мозес, мои родители и все братья и сестры… Ну и другие родственники…

– Но ведь они все уже умерли, кроме Моза и меня!

– Но если кто и умирает, то ведь это не значит, что человек этот покинул тебя насовсем.

Легонько, пальцами, она повернула к себе мое лицо:

– Любовь, Такер, вместе с людьми не умирает!

– А кто живет внутри у моего папы?

– Ну… – она с минуту помедлила, а затем, видно, решила выложить если не всю правду, то хотя бы часть ее.

– Главным образом, там живет «Джек Дэниелс»[3].

– Но вам он почему-то не нравится?

– Ну, во‑первых, – рассмеялась мисс Элла, – мне сам вкус виски не нравится, и, во‑вторых, я пробую лишь то, что люблю или могу полюбить раз и навсегда. Ведь когда пьешь «Джек Дэниелс», то потом опять хочется выпить, и это плохо, потому что человек в конце концов напивается допьяна. А у меня нет времени на такие глупости…

Язычок огня в последний раз лизнул полено, и оно превратилось в угольки, подернутые пеплом.