Читаем без скачивания В объятиях дождя - Чарльз Мартин

Я совсем выбился из сил от долгой езды. Взглянув в зеркало, я увидел свои усталые глаза с красными прожилками, точно такими же, какими на дорожных картах обозначают повороты и развязки. Влажные от пота пряди длинных волос, которые я не стриг уже семь лет, прилипли к воротнику. А не стриг я их в знак несогласия с окружающим миром. Когда я в последний раз приезжал домой повидаться с мисс Эллой, она погладила меня по щеке и сказала:

– Дитя, в твоем лице всегда был свет, грешно прятать его под такими лохмами. Не гаси свой свет, слышишь?

А может, зеркальце отразило тот факт, что на смену свету уже пришли сумерки?

Неделю назад позвонил мой агент, доктор Снейк Ойл:

– Так! У тебя три дня свободных. Приезжай сюда, поснимай с вертолета, как его владелец сражается с парой больших крокодилов, а потом можно будет пропустить в свое удовольствие несколько стаканов холодного пива, слопать пару порций крокодильего хвоста и пополнить свой банковский счет на пять сотен баксов.

Док помолчал – наверное, затянулся, как всегда, сигаретой без фильтра, которую, казалось, не выпускал изо рта весь день-деньской. «Пять сотен баксов» он произнес очень громко – и многозначительно замолчал.

Мне нравился этот прокуренный голос. В нем звучала приятная хрипотца курильщика с очень солидным, сорокалетним стажем. Док выдохнул дым и добавил:

– Это будут такие же каникулы, как месяц назад. Правда, погорячее. Есть шансы, что удастся еще раз продать права на снимки, так что еще раз получишь гонорар. Кроме того, жителям Флориды нравится, когда какой-нибудь дурак сует голову в крокодилью пасть.

Все это звучало соблазнительно, так что я покинул свой дом в Клоптоне, штат Алабама, и поехал во Флориду, где шумный, неугомонный шестидесятидвухлетний Уайти Стокер вскоре пожимал мне руку. Бицепсы Уайти были словно каменные, подбородок как у настоящего боксера-призера, и он не испытывал ни малейшего страха перед крокодилами, а также и незаконной продажей спиртного с кормы своего «суденышка». Мы встретились с ним поздним вечером, и он выглядел как шахтер, набредший вдруг на золотую жилу.

– Значит, не возражаешь? – спросил он.

– Делай, как считаешь нужным, – ответил я.

И он поступил в соответствии с моим советом.

Через три дня мы – а точнее, Уайти – поймали семь крокодилов. Самый большой был двенадцать футов и восемь дюймов длиной.

Но этим дело не ограничилось. Мы продали двенадцать ящиков пива в бутылках без этикеток. Мы продавали его всем: от приземистых парней с четырехдневной щетиной на щеках и нервным, бегающим взглядом, снующих вокруг в пятиметровых каноэ, до пузатых модников в капитанских фуражках, с золотыми часами на руках, управляющих большими, сигарообразными прогулочными яхтами стоимостью в двести тысяч долларов. Уайти очень хорошо разыгрывал роль неотесанного флоридского простака, но сумел войти в процветающий бизнес как незаменимый, единственный в своем роде производитель и дистрибьютор спиртного, монополизировав рынок и загнав в угол всех конкурентов. Уайти сумел добиться финансового благополучия, отгоняя от богатых вилл и площадок для гольфа крокодилов, досаждавших владельцам еще до того, как ненасытные твари съели собачку одного из богачей, которая любила плавать в лагуне. Уйдя в отставку, он жил припеваючи и любил поразглагольствовать о своих талантах: «Да, я могу заработать тысячу баксов в неделю. И так живу с конца 80‑х».

В каком-то смысле он был счастливым дураком. Но дураком своеобразным. Его завтрак состоял из чашки очень крепкого черного кофе, процеженного через плотный чулок, свисающий с одежной вешалки, с двумя столовыми ложками специальных, «кофейных», сливок. А чулок он использовал в этом случае как самый лучший фильтр, не пропускающий никаких твердых частиц. Второй завтрак состоял из двух кусков «чудодейственного хлеба», смазанных горчицей, и куска болонской колбасы, сопровождаемых колой и сладким пирожком. Зато обед был традиционно фундаментальным. Самое лучшее он, таким образом, оставлял напоследок. Пять вечеров подряд Уайти, без рубашки, не пользуясь никакими репеллентами, зажигал давно бывшую в употреблении и довольно грязную плитку, стоявшую на полке как раз над дверным порогом черного хода – скользкого, будто «смазанного соплями». Показав на плитку, он заметил: «Она все время скатывалась набок, так что я прикрутил ее к доске проволокой». Конфорка, когда он ее зажег, издала рев, будто снижающийся реактивный самолет. Каждый вечер Уайти, используя застывший за день жир, бросал на сковородку несколько больших кусков крокодильего хвоста, которые предварительно вымачивал в пахте, пиве, луизианском соусе с четырьмя горстками черного перца. Несмотря на то, что он сам любил поговорить, на этот раз Уайти, так сказать, расстелил красную дорожку для гостя. Сочетание холодного пива, москитов, жареного крокодильего хвоста, острого соуса, лягушачьего хора, а также ворчанья, издаваемого крокодилами во время брачных соитий, увенчавшееся стремительным путешествием на машине – 60 миль в час, – стало весьма удачным способом освобождения из плена противоречивых чувств.

Я при первой же возможности свернул с западной дороги 1–10, тронул тормоза и сконцентрировал внимание. Рядом со мной лежала грязная, с темно-коричневыми жирными пятнами, бумажная сумка с еще тремя кусками жареного крокодила, а за сиденье Уайти втиснул два кувшина с настойкой, приготовленной им по «лучшему рецепту». «Вот здесь, – сказал он на прощанье, словно немецкая официантка на празднике Октоберфест, рекламирующая лучшее пиво, – то, что спасает от всех напастей». Однако на эти сосуды стоило бы наклеить ярлыки со словами: «Осторожно: в высшей степени огнеопасно». Я не очень большой любитель выпивки, но отказаться у меня не хватило духу, так что, направляясь на север, я три раза нарушил законодательство, перевозя спиртное через границы.

Никогда я не был и прожорливым идиотом. Моя любимая еда – это бобы в стиле «ранчо», кукурузный хлеб и сардины. Большинство парней, когда путешествуют, обычно останавливаются в каком-нибудь приятном ресторанчике и заказывают бифштекс, а иногда довольствуются фастфудом и чем-нибудь тонизирующим. Поймите меня правильно. Я люблю и то и другое, но мало на свете существует еды, которая может сравниться с бобами в соусе «ранчо» и кукурузным хлебом, который макаешь в подливку, или сардинами под горячим луизианским соусом вместе с пачкой солоноватого крекера. Я бы все это, при отсутствии микроволновки или плиты, съедал бы и в холодном виде.

Да, это простецкая еда, довольно грубоватая, но она доставляет мне настоящее удовольствие и, невзирая на то, что соленая, практически не вредит здоровью. У выезда на главную дорогу № 73 я увидел притулившуюся бензоколонку с единственным насосом и объявление в окошке: «Бесси. Все услуги». В окошке мигали неоновые лампочки, рекламируя все имеющиеся сорта пива. Сбоку торчало едва заметное объявление о продаже лотерейных билетов и еще одно, извещавшее: «Открыто 24 часа в сутки». Внутри небольшой телик показывал коммерческую программу. Сейчас был час драгоценностей, и на экране красовались две руки, демонстрирующие дырчатый браслет и серьги им под стать. Снизу, в левом углу экрана, можно было прочитать: «За 4 небольших взноса по 99.95 долларов».

За кассой, воззрившись на экран, сидела низенькая, но невероятно толстая женщина, ухмыляясь, словно гиена. В каком-то неестественном драматическом негодовании она запрокинула голову и нажала на пульт. Экран моментально преобразился: теперь на нем раздавался звук автоматных очередей и вспыхивали взрывы, а красивый темноволосый британец поправил галстук и посмотрел на часы фирмы «Омега. Морские хронометры» с голубым циферблатом. Экран опять вспыхнул и возвестил: «Через минуту программа 007 снова будет вместе с вами». Женщина швырнула на стойку пульт и снова сунула руку в уже наполовину опустевший пакет с беконом.

Очевидно, сначала Бесси продавала дизельное топливо, но тогда почему за бензозаправочной станцией виднелась глубокая двойная борозда? Под насосом стоял большой пластиковый переполненный мусорный ящик, а вокруг него теснились груды отходов, превышавшие его содержимое. Цементное покрытие пола было заляпано грязными лужами, правда, некоторые были поспешно присыпаны песком или чем-то, напоминающим моющее средство. На металлической стойке висел диспенсер для туалетной бумаги, но кто-то стащил спусковой механизм, и щель, в которую подается очередная порция бумаги, теперь была затянута паутиной. Да и сама бумага, конечно, отсутствовала. Перед бензоколонкой стоял облезший автомат для кока-колы, но над всеми кнопками горело слово «Пусто», что красноречиво подчеркивалось и семью пулевыми отверстиями посередине. Направо виднелась тяжелая цепь: она вилась вдоль гаража, на которой висело еще одно объявление, «Закрыто», и цепь тяжело вздрагивала каждый раз, когда за его дверью раздавался громкий лай. На двери красной краской было выведено объявление: «Наплюйте на собаку. Берегитесь хозяйки», а внизу шрифт помельче предупреждал: «Осторожно! Ротвейлер». Я подъехал к стоянке и припарковался позади явно не соответствующего окружающей обстановке «Вольво» с нью-йоркским номером. Вид у него был такой, словно его только что купили в перворазрядном автомобильном салоне. Сверху виднелись складная антенна и сияющие черные подставки, а к ним был прикреплен маленький грязный велосипед из хрома с шишковатыми шинами и запасными колесами; велосипед предназначался для активного пятилетнего ребенка.