Читаем без скачивания Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

В нашем дворе велосипедов было всего два, и чтобы сесть за руль, нужно было отстоять приличную очередь. И то счастливые обладатели этих машин доверяли их не всем. Понятное дело, что о собственном велосипеде мечтали все мальчишки и я в том числе: постоянно ныл дома на эту тему.

Однажды дед, продав на рынке очередного поросенка, дал часть денег моему отчиму – за то, что тот помогал добывать и доставлять корма. И отчим вернулся домой с велосипедом.

Сказать, что я был счастлив, значило бы не сказать ничего. Велосипед был таким красивым, зеленым, с хромированными деталями. Даже прикасаться к нему было священнодействием.

Понятно, что я немедленно помчался кататься в наш Ворошиловский парк, но не успел толком войти во вкус, как кто-то внезапно выскочил на тропинку, и я, пытаясь увернуться, на полном ходу врезался в дерево, полностью угробив переднее колесо с «вилкой».

Сильнее всего меня пугало то, что рано или поздно придется возвращаться домой. Я был абсолютно уверен, что порка мне обеспечена, но не это было главным. Куда больше расстраивало понимание, что нового велосипеда у меня уже не будет никогда в жизни.

Видимо я выглядел столь несчастным, что дома меня даже не наказали. Но это была грандиозная трагедия. И продолжалась она до тех самых пор, пока отчим не поехал с моим велосипедом в какую-то мастерскую и все не выправил.

С этого велосипеда, как только стаивал снег, я не слезал. Привезти деду отруби для кур – велосипед. Съездить на речку искупаться – велосипед, в Рублевский лес за орехами или грибами – снова велосипед, в общем, помимо удовольствия, велосипед имел в семье еще и прикладное значение. Мне же просто безумно нравилось все, что было связано с велосипедным спортом. Нравилось смотреть на форму велосипедистов на тех снимках, что попадались в журналах, нравились различные модели машин. Став постарше я даже сам шил велосипедные шапочки, нанося на них специальной краской через трафарет разные эмблемы. В общем, в моей жизни появилась религия.

Сам двор у нас был очень многонациональным. В бараках жили мордва, евреи, греки, украинцы, татары… Я был в дворовой компании самым младшим – остальные мальчишки были на пять и более лет старше. Так у меня и дальше по жизни пошло: чем бы ни занимался, вокруг всегда имелись более взрослые люди.

Та многонациональность, считаю, сыграла в моей жизни очень важную роль. В соседях у нас была женщина, она воспитывала троих детей, с младшим из которых – Аликом, у меня сложились очень хорошие дружеские отношения. Звали эту женщину тетя Маша Бомштейн. Ее муж дядя Гриша был инвалидом детства – одна рука у него была заметно короче другой, из-за чего на фронт он не попал. Но всю свою семью растил и поднимал именно он. Работал фотографом: ездил по ближним и дальним деревням Московской области, собирал по семьям фронтовиков фотографии тех, кто не вернулся с фронта и переводил их на фаянсовые тарелочки, чтобы таким образом сохранить память об ушедших. Этот нехитрый бизнес позволял дяде Грише не просто кормить семью, но и выводить детей «в люди».

Почему я запомнил тетю Машу, потому что в нашем дворе она сумела стать центром заботы и милосердия. Постоянно подкармливала всю детвору какими-то супами, шила из остатков сохранившихся лоскутков одежду, причем делала все это – совершенно бескорыстно. И как-то незаметно с ее подачи подобное отношение друг к другу в нашем дворе стали перенимать все. Помню, например, как зимой мы с мальчишками на целый день уходили кататься на коньках на «каустиковый» пруд – там стояли аэростаты, которые поднимали в воздух на каустике – заполняя их водородом.

Какой по тем временам мог быть завтрак? Кусок хлеба, вареное яйцо и чай. Ну, может еще макароны, которые остались с ужина. И это – на целый день. Проголодался – обледенелую варежку сосешь. Зато вечером, если кто-то из нас заходил не в свой, а в соседский дом, провожая приятеля, взрослые всегда сажали всех за стол и обязательно чем-то кормили, не разбираясь, свой ты ребенок, или соседский.

Такое семейно-дворовое воспитание исподволь вырабатывало какие-то очень правильные взгляды и стремления. Двор контролировал, формировал взгляды, учил жить в большом коллективе, и в целом это воспитание было правильным. Один из парней нашей компании стал впоследствии командиром подводной лодки, другой – летчиком, третий – тот самый Алик Бомштейн – пытался какое-то время пробиться в артисты, а когда не получилось, ушел в торговлю. Иначе говоря, все, кто вышел из нашего двора, остались в своей основной массе порядочными состоявшимися людьми. Ну а когда мы все были мальчишками, двор давал еще и психологическую защиту: чувство, что ты существуешь в некой общности, которая никогда не даст тебя в обиду и не бросит в беде.

Одним из объектов наших «продовольственных» коллективных набегов был «мичуринский» сад – экспериментальный сад Тимирязевской академии. Там за высоченным забором метра под три высотой проводились какие-то сельскохозяйственные эксперименты по выведению новых сортов фруктовых деревьев. Мы наловчились ходить к этому забору с сачками, с которыми на Москва-реку ходили рыбаки. Такой сачок на длинной трубе был у каждого. Его нужно было подвести под яблоко и одновременно что есть сил ударить по ветке, чтобы яблоко упало.

Всем двором мы ходили в дом отдыха «Ударник», который тоже располагался неподалеку – смотреть кино. Летние кинотеатры были открытыми, поэтому кино мы смотрели, сидя на деревьях.

Двор – это еще и турники, устроенные на деревьях, первый стол для настольного тенниса, который смастерили взрослые, лыжи в зимних оврагах и коньки на замерзшем пруду. Вот в такой обстановке я рос до того, как пойти в школу.

Мало-помалу вокруг нас появлялось настоящее спортивное окружение: клуб ПВО начал получать в Кунцево дома для своих атлетов. В их числе были самые разные люди, в том числе и очень известные: тяжелоатлет Юрий Власов, который только начинал свою карьеру, боксер Анатолий Грейнер – многократный чемпион СССР в легкой категории. То, что под боком был спортклуб, да и сам климат тогдашнего общества непрерывно провоцировали всех нас на то, чтобы заниматься спортом. И вот это детство, проведенное большей частью во всевозможных активных занятиях, дало всем нам колоссальную спортивную прививку на всю жизнь.

Еще в моей жизни была гимнастика. Преподавал нам ее старшина Федоренко – как раз в том клубе ПВО, который располагался в церкви на Филях. Там, собственно, было всего две спортивных секции – лыжная и гимнастическая, поэтому занимался я обоими видами сразу. Правда, просуществовал в гимнастике недолго. Во-первых, поздно начал заниматься – в шестом классе. Во-вторых, через год предстояло выпускаться из семилетки, поэтому приходилось сосредотачиваться уже не на спорте, а на учебе.

Школу я закончил с отличием и поступил в кунцевский радиомеханический техникум.

Не могу сказать, что мечтал в те времена о какой-то конкретной профессии. Скорее просто послушал маму. А она достаточно безапелляционно мне сказала: «Пойдешь учиться в радио-механический техникум».

Почему – это было понятно. Техникум существовал при заводе, который был режимным предприятием и назывался «Почтовый ящик-15». Понятное дело, что все выпускники, закончив учиться, автоматически шли туда работать.

От мамы в мое сознание навсегда вошла фраза: «Запомни, сынок: главная задача в жизни – научиться жить среди людей». Это стало для меня внутренней жизненной установкой на все последующие годы. После школы я в некотором роде был на распутье – в том числе и потому, что в семье мамы и отчима появились общие дети Володя и Юра, которые стали моими сводными братьями, и тогда мама сказала мне еще одну важную вещь:

– Ты должен начинать думать о самостоятельной жизни. После техникума у тебя гарантированно будет хорошая зарплата, а дальше – сможешь строить жизнь как захочешь сам.

Высшего образования у мамы не было – только среднее. Не имелось даже возможности это образование получить: сначала была война, потом нужно было обеспечивать семью, поднимать меня, потом – еще двух детей. Тут уже не до интеллектуального роста. Мамина младшая сестра тетя Вера была в этом отношении куда более успешной: она окончила институт, работала ведущим инженером, потом была направлена на строительство зернохранилищ и элеваторов. Мамин брат дядя Костя, о котором я только слышал от родных, погиб под Сталинградом чуть позже моего рождения – я только через семьдесят лет после окончания войны нашел место его захоронения. Искал долго, очень трудно, копался во множестве архивов и совершенно случайно получил помощь в лице своего хорошего приятеля, бывшего мэра Волгограда Юрия Староватых: ему удалось выяснить, что местные поисковые отряды искали кого-то из той части, где воевал дядька, и нашли именно те архивы, в которых содержалась информация о погибших.