Читаем без скачивания Тайна священного озера - Елена Ворон

Мы покинули Россию Бернштейнами, а в Нью-Йорке превратились в Бернстайнов. Там было скверно. Нью-Йорк – шумный, душный, раскаленный город. Слава богам, мы в нем надолго не застряли. Надо отдать должное папе Лене – он крутился как мог, и не успели мы глазом моргнуть, как он организовал переезд в Вест-Индию.

На Гвантигуа нас приняли с фанфарами. Сходу предоставили особняк с телефоном и мебелью, назначили пособие. Это был, конечно, политический жест, а вовсе не признание наших выдающихся заслуг. Год с небольшим мы как сыр в масле катались. Пять ленивых головок сыра в золотистом, растопленном на солнце масле. Ни один не озаботился тем, чтобы подыскать работу. Да и не больно ее отыщешь на крохотном островке, стотысячное население которого держится за свои места руками и ногами, и даже в сезон наплыва туристов работы на всех не хватает. Увы нам, увы – разжиревшим ленивцам. В один прекрасный день было объявлено: грядут выборы. Политика! Наше пособие отменили, за дом велели платить. И электричество грозились отключить, а это уже ни в какие ворота не лезет. В тропиках – без холодильника?!

Вот так и вышло, что мы с Игорем подрядились изображать зомби у ритуального костра и белую женщину – жертву покушения. Какой-никакой, а доходец. Но только – тсс. Папе Лене с мамулей – ни слова.

Валюха, наш бравый ныряльщик, спортсмен, у которого мозги отшибло при ударах о воду, тоже нашел занятие: он прыгает в кипящие волны в заливе Лебрада, а богатый приезжий люд глазеет, восторгается и выкладывает за экзотику гроши, каких не жалко. Львиную долю кладет себе в карман Валькин импресарио, который собирает деньги со зрителей. А Валька прыгает с немыслимой высоты в такую кипень, что и глядеть-то страшно. У него, видно, чувство страха отбито напрочь заодно с умом.

Мамуля – та вышивает, покачиваясь в гамаке или устроившись в гостиной. Ее кредо: «Обо всем должны хлопотать мужчины». Она могла бы организовать кружок вышивания для девочек, я сколько раз ее уговаривала, но мамуля ни в какую. Она даже не продаст вышивки любопытствующим туристам, так как бросает панно, не закончив. Не могу же я за нее вышивать самые сложные куски!

Папа Леня. Он считает свою миссию исчерпанной. «Я, – твердит он каждый день, – вывез вас из России и не дал протухнуть в Нью-Йорке. Теперь, молодежь, дело за вами. Добейтесь чего-нибудь от жизни, покажите свою стать.» Ну, мы и показываем, как можем.

Ах, вы еще спрашиваете, какого лешего я ввязалась в авантюру с эмиграцией. Я бы и не ввязывалась, кабы не разрыв с Сергеем. Когда в стране началась эта заваруха с перестройкой, мне страшно нравилось. Свобода, свобода! Что денег нет – не беда, эка важность. Поэтому когда Леонид Борисович развил активность, готовя семейство к выезду за бугор, я подняла мятеж и заявила, что остаюсь. Дескать, Россия мне мила, я патриотка и стану Сереженьке верной женой. И тут у нас с ним все развалилось. В один день. Бесповоротно. Всей памяти о нашей любви – «капитанский» белый материал, идущий на пошив кителей. Отрез мне подарила Сережина мать, а костюмчик вышел такой классный, что я до сих пор его таскаю, и сносу нет.

Да, кстати: евреев у нас – половинка с четвертинкой, потому как мы с мамулей чистокровные русаки, папа Леня полукровка, а Валька, само собой, «квартерон». Я уж молчу про Игоря. Он – безотцовщина, сын иностранного студента, внук африканского царька. Причем он даже не мулат, а невообразимый белый негр, с характерными чертами лица, шапкой черных волос и совершенно европейской, светлой кожей.

И этот вот белый негр, наш недоделанный зомби, в ту ночь не вернулся после спектакля домой.

Глава 3

Ночью я спала вполглаза, прислушивалась: не явится ли Игорь, не просквозит ли на второй этаж в свою комнату? Нет как нет! Под утро я крепко заснула, а пробудилась от шумного пения папы Лени:

– Эх, Настасья, ты Настасья,Отворяй-ка ворота.Отворяй-ка ворота,Принимай-ка молодца!

Что дальше в песне поется, никто из нашего семейства не в курсе, поэтому папа Леня ревет страшным голосом ударный аккорд:

– Эх, Настасья, пляши-и!

Порой он варьирует: «Настасья, дрожи!» Или она же «круши», «кружи» и так далее.

Я влезла в халат, сунулась в спальню Игоря. Постель не разобрана – брат не приходил. Неужто он в больнице со сломанной челюстью?! За больницу придется платить… Я спустилась в гостиную.

– Смир-рна! – заорал при моем появлении папа Леня.

Обращался он не ко мне: на плетенном из пальмовых волокон ковре подскочил и стал во фрунт маленький мангуст. У него, видно, с головой тоже непорядок, как у Валентина. Ну, какой разумный зверь будет стоять на задних лапках перед Леонидом Борисовичем, в котором генеральского – один голос, а сам он армии не нюхал?

Мангустов раньше на Антилах не было; зато во множестве водились змеи, и превредные. Вам что-нибудь говорит название «копьеголовый гремучник»? Эта зараза одним духом рождает семьдесят одного детеныша, а ее укус ведет к мучительной смерти. Для борьбы с нею на острова завезли мангустов; славные зверушки со змеями не совладали, но сами расплодились до безобразия.

Вот и у нас в доме поселился Рики. Он не такой симпатяга, как на рисунках в книжке моего детства – и мордочка у него длиннее, и хвост пожиже, но все равно живой Рики-Тики-Тави придает особое очарование дому.

– Вольно! – скомандовал папа Леня, Рики опустился на все четыре лапки и побежал мне навстречу. – Гутен морген, буэнас диас, – приветствовал меня приемный папочка. – Завтрак сегодня вегетарианский, для соблюдения фигуры, – он с кисловатым видом кивнул на огромное блюдо на столе.

На блюде громоздились истекающие соком, ароматные дольки папайи. Я не великая поклонница «тропической дыни», однако мы собираем ее возле дома бесплатно.

– Еще предлагаются овсяные хлопья, замоченные в кипятке, – добавил папа Леня бодрым голосом.

Мой отчим сидел в шезлонге у окна. Одет он был в пронзительно-синие шорты и демонстрировал миру крепкие ноги и начинающее набирать жирок, но пока что упругое брюшко. У папы Лени крупные, величественные черты лица, совершенно не подходящие инженеру по электротехнике, которым он работал в России. Такое лицо требует императорского титула, не меньше.

– Кто знает, где Игорь? – в комнату вошла мамуля.

У меня упало сердце: выходит, брат даже не позвонил. Может, он умер там, в роще?!

Мамуля прошла к телефону на журнальном столике, подняла трубку и послушала сигнал.

– Еще не отключили, – объявила она. – Твой брат, Анастасия, мог бы не заставлять меня волноваться.

Когда провинятся братья, почему-то всегда корят меня. Как будто я их родила и такими воспитала. Мамуля придвинулась к столу, взяла с блюда ломтик папайи и начала аппетитно хрумкать.

– Восхитительно, – она прижмурилась от деланного наслаждения. – Пища богов.

В свои сорок восемь мамуля по-прежнему красотка хоть куда, а ее фигуре позавидует любая молодуха. Счастье, что фигурой я в нее. По дому мамуля непринужденно ходит в вышитых трусиках и лифчике. Это единственная работа, которую она довела до конца: на одной чашечке вышит зимний пейзаж, на другой – летний, а трусики изукрашены золотыми кленовыми листьями. С первого взгляда и не скажешь, что на мамуле нижнее белье.

– Ты подыскала себе мужа? – осведомилась она, прикончив ломтик.

Старшие Бернстайны убеждены, что я каждый божий день слоняюсь по пляжам и кафе в надежде подцепить богатого парня из туристов. Знали бы они, чем я занимаюсь на деле…

– Унылый вид юной красавицы – свидетельство, что достойный кандидат не обнаружен, – изрек папа Леня. – Ищи, душа моя, ищи. Смир-рна! – гаркнул он на бедолагу Рики, и ошарашенный мангуст взвился и встал столбиком.

– Вольно, – вздохнула я и побрела вон из гостиной.

На лестнице мне повстречался Валька с пакетом сухого печенья в руке: он прыгал вниз через ступеньку и был наряжен в одни только плавки. Страсть к наготе – у Бернстайнов семейное. По-моему, это порнография: белые плавки с желтым солнцем на передке, однако Валюха уверяет, будто они пошиты из японского флага.

– Слыхала?! – начал он возмущенно. – Опять кормят папайей и отвратными хлопьями!

– Ненавижу, – согласилась я с младшим братом. – Игорь не звонил?

Если Валентин снял трубку и поговорил с Игорем, он мог и не передать это остальным, с него станется.

В ответ Валька обидно расхохотался.

– Игореха – не дурак, чтобы жрать мерзкую зелень и хлопья. Он свалил от вас навсегда!

Ну и шуточки у моего стукнутого о воду братишки.

– Ты – урод, – пробурчала я, поднимаясь по лестнице.

Это вранье, конечно. Валька сногсшибательно хорош собой. Когда после прыжка он из ревущей, пенистой воды вылезает на скалы – бронзовый от загара, сплошные мускулы, отцовский императорский профиль – туристки яростно ему аплодируют, я свидетель.

– Печенья хочешь? – спросил он снизу.