Читаем без скачивания Советский Голем - Михаил Самуилович Агурский

о том, что партийный аппарат все более превращается в исполнительную структуру, зависящую от военно-промышленного комплекса, хотя Касториадис полагает, что это превращение уже давно закончено.

Таково, пожалуй, существо нынешнего политического поло­жения в СССР. Хотелось бы напомнить старинную историю о пражском раввине, создавшем глиняного гиганта Голема, исполнявшего все его приказания с помощью каббалистических заклинаний. Но когда Голем вышел из повиновения и стал раз­рушать все окружающее, раввин должен был его уничтожить.

Коммунистическая партия всей своей деятельностью, самим фактом прихода к власти создала собственный Голем. Сейчас советский Голем вышел из повиновения, но партия уже не может, как это удалось раввину из Праги, обратить его в пр одним заклинанием.

§ 1. РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Советская экономика носит разрушительный харак­тер, а это вытекает из ее общих закономерностей, как экономики, построенной на государственной собствен­ности. Можно сформулировать общие принципы со­ветской политической экономии. К ним в первую очередь относятся фетишизм производительных сил и отсутствие какого-либо экономического регулятора.

1. Фетишизм производительных сил

Когда Маркс формулировал свой тезис о том, что обществен­ный характер производства капиталистического строя противо­речит частному характеру его присвоения, он, на самом деле, высказал лишь ценностное утверждение. То, что утверждал Маркс, по существу, означало, что развитию производительных сил в капиталистическом обществе имеются препятствия. В самом деле, отсутствие монополии, отсутствие государственной собственности на средства производства сковывало произво­дительные силы, ибо классический частный капиталист должен был всегда учитывать интересы потребителя, а также тща­тельно соблюдать принцип экономической эффективности. Частный капиталист вовсе не был склонен идти на риск и вкладывать свои деньги в рискованное предприятие, быть мо­жет сулящее отдачей лишь через несколько десятков лет.

Для Маркса такие ограничения были вопиющим нарушением чего-то фундаментального, но таким фундаментальным для него был фетишизм производительных сил, который он не сознавал и который вероятно можно объяснить разве лишь из бессознательного стремления человека к саморазрушению, как это заметил Фрейд.

Так или иначе, признав производительные силы приматом общества, Маркс не сомневался в том, что с их неограничен­ного развития должны быть сняты всякие препоны. Строй, который может обобществить средства производства, должен обеспечивать неограниченное развитие производительных сил.

Уже в рамках капиталистического общества наметилось стремление смести всякие препятствия развитию производи­тельных сил в форме глубокой монополизации, картелизации, но все же западное общество нашло в себе некоторое противо­ядие против этого, сформулировав различные антитрестовские законы, позволяющие существовать и возникать также и мел­кому бизнесу.

Тем не менее, рост крупного государственного сектора в эко­номике Запада и особенно быстрая гонка сложнейшего и доро­гого вооружения создали благоприятные условия для возникно­вения гигантского военно-промышленного комплекса, постоян­но старавшегося уничтожить ограничения для своего роста.

Так и создалось новое индустриальное общество, развитие которого в значительной мере стало определяться своей внут­ренней динамикой. Но уровень обобществления производства на Западе низок. Классический капитализм все еще занимает там важное место. Полное же и абсолютное снятие всех пре­пятствий с производительных сил произошло лишь в СССР после победы большевистской революции. Эта революция не­медленно установила примат производителя над потребителем и, несмотря на все заклинания, фактически устранила критерий экономической эффективности из экономических решений. Интересы экономики в целом учитывались лишь общими бюд­жетными ограничениями, экономическим балансом.

Важно, что коммунистические идеологи всегда смотрели на примат производителя, на навязывание потребителю продукции как едва ли на основное преимущество социализма, ради кото­рого и должна была совершиться революция. Революция спас­ла, по их мнению, общество от перепроизводства. «Никем не потребляемый выпуск машин и механизмов (это фикция, ибо на Западе уже давно почти не работают на склад, а запускают в производство изделия лишь по получении на них заказа — М. А.) приводит к накоплению никому не нужных вещей и является бесполезной потерей для общества как целого, — го­ворит главный редактор Правды Виктор Афанасьев. — С на­растанием объема производства и совершенствования техно­логического оборудования, наступает момент, когда этот вид потерь начинает лимитировать рост возможностей общества».

Афанасьев утверждает, что «социалистическая революция плановой экономики» прекращает «все виды бесполезного труда». Допустим на минуту, что это верно. Но из бесполезного она делает его вредным! Ибо если что-то не используется в

промышленности, это полбеды. Но если кому-то насильно на­вязывается то, что заведомо ненужно, это начинает приносить гигантский вред. Единственный путь ликвидации перепро­изводства, — утверждают коммунистические идеологи, — это революция! Здесь — то мы и подходим к глубинным корням экономического учения марксизма как идеологии фетишизма производительных сил.

Именно этим объясняется также и тяга к массовому про­изводству в ущерб мелкосерийному и индивидуальному. В самом деле такое производство вносит в экономику большую определенность. Как только создается завод массового произ­водства, его продукцию легко распределить на несколько лет вперед в условиях централизованного хозяйства. По существу же, она просто навязывается потребителю. Мелкосерийное производство вообще-то призвано удовлетворять индивидуаль­ные запросы потребителя. Но оно хуже всего поддается эконо­мическому контролю.

Именно поэтому в СССР наблюдается постепенный отход во всех отраслях производства от мелкосерийной продукции, ко­торая клеймится как «диверсификация» производства, т. е. при­дание ему ненужного разнообразия. Мелкосерийное производ­ство стало якобы тормозом технического прогресса, — утверж­дают советские идеологи. В социалистической промышленности такая диверсификация, по словам Джермена Гвишани, зам. председателя Госкомитета по науке и технике, вредна, так вместо учета индивидуальных и групповых интересов потре­бителя советская экономика все более освобождается от него и переходит на тотальное навязывание своей продукции.

Но именно массовое производство является самым разруши­тельным видом технологии, зловещей мегамашиной Льюиса Мамфорда. Раз созданное, оно превращается в прожорливое чудовище, требующее постоянного стимулирования спроса и детерминирующее общественную систему. В особенности, это касается массового производства оружия. Раз созданная круп­ная военная промышленность, ориентированная только на про­изводство средств уничтожения, милитаризирует все общество и толкает его к войне, даже если международное положение вовсе не является угрожающим для данной страны. Нигде за пределами СССР не создана такая огромная военная про­мышленность, связанная с массовым производством оружия, и нигде эта военная промышленность так сильно не влияет на общественную систему в целом, являясь могущественным ката­лизатором различных социальных процессов.

2. Отсутствие экономического регулятора

Другим фактором, определяющим разрушительный характер советской экономики, является отсутствие в ней экономическо­го регулятора, иначе говоря отсутствие в ней внутреннего кри­терия экономической эффективности принимаемых решений. Стремление к экономической эффективности клеймится в СССР как погоня за прибылью. Гвишиани и Микулинский очень точно формулируют это положение: «Движущей силой научно­технического прогресса в условиях капитализма является кон­куренция и погоня за прибылью, что противоречит потребно­стям науки и техники». Они совершенно прави! Дело в том, что конкуренция и погоня за прибылью в условиях