Читаем без скачивания Ворон (в разных переводах) - Эдгар По

Но ворон снова вызвал в моей душе улыбку, и я подкатил кресло прямо против птицы, напротив бюста и двери; затем, углубившись в бархатные подушки кресла, я принялся думать на все лады, старался разгадать, что хотела сказать эта вещая птица древних дней, что хотела сказать эта печальная, неуклюжая, злополучная, худая и вещая птица, каркая свое: «_Больше никогда!» Я оставался в таком положении, теряясь в мечтах и догадках, и, не обращаясь ни с единым словом к птице, огненные глаза которой сжигали меня теперь до глубины сердца, я все силился разгадать тайну, а голова моя привольно покоилась на бархатной подушке, которую ласкал свет лампы, – на том фиолетовом бархате, ласкаемом светом лампы, куда она уже не склонит своей головки больше никогда!

Тогда мне показалось, что воздух начал мало-помалу наполняться клубами дыма, выходившего из кадила, которое раскачивали серафимы, стопы которых скользили по коврам комнаты. «Несчастный! – вскричал я себе. – Бог твой чрез своих ангелов дает тебе забвение, он посылает тебе бальзам забвения, чтобы ты не вспоминал более о своей Леноре! Пей, пей этот целебный бальзам и забудь погибшую безвозвратно Ленору!» Ворон каркнул: «Больше никогда!»

«Пророк! – сказал я, – злосчастная тварь, птица или дьявол, но все-таки пророк! Будь ты послан самим искусителем, будь ты выкинут, извергнут бурею, но ты – неустрашим: есть ли здесь, на этой пустынной, полной грез земле, в этой обители скорбей, есть ли здесь, – поведай мне всю правду, умоляю тебя, – есть ли здесь бальзам забвенья? Скажи, не скрой, умоляю!» Ворон каркнул: «Больше никогда!»

«Пророк! – сказал я, – злосчастная тварь, птица или дьявол, но все-таки пророк! Во имя этих небес, распростертых над нами, во имя того божества, которому мы оба поклоняемся, поведай этой горестной душе, дано ли будет ей в далеком Эдеме обнять ту святую, которую ангелы зовут Ленорой, прижать к груди мою милую, лучезарную Ленору!» Ворон каркнул: «Больше никогда!»

«Да будут же эти слова сигналом к нашей разлуке, птица или дьявол! – вскричал я, приподнявшись с кресла. – Иди снова на бурю, вернись к берегу плутоновой ночи, не оставляй здесь ни единого черного перышка, которое могло бы напомнить о лжи, вышедшей из твоей души! Оставь мой приют неоскверненным! Покинь этот бюст над дверью моей комнаты. Вырви свой клюв из моего сердца и унеси свой призрачный образ подальше от моей двери!» Ворон каркнул: «Больше никогда!»

И ворон, неподвижный, все еще сидит на бледном бюсте Паллады, как раз над дверью моей комнаты, и глаза его смотрят, словно глаза мечтающего дьявола; и свет лампы, падающий на него, бросает на пол его тень; и душа моя из круга этой тени, колеблющейся по полу, не выйдет больше никогда!

Ворон

Перевод Дмитрия Мережковского (1890)

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,Раз, когда поник в дремоте я над книгой одногоИз забытых миром знаний, книгой полной обаяний, -Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:"Это путник постучался в двери дома моего,Только путник – больше ничего".

В декабре – я помню – было это полночью унылой.В очаге под пеплом угли разгорались иногда.Груды книг не утоляли ни на миг моей печали -Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда -В сонме ангелов – Ленора, той, чье имя навсегдаВ этом мире стерлось – без следа.

От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурныйШелестел, и непонятный страх рождался от всего.Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:"Это гость стучится робко в двери дома моего,Запоздалый гость стучится в двери дома моего,Только гость – и больше ничего!"

И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:"Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, -Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…"И открыл тогда я настежь двери дома моего -Мрак ночной, – и больше ничего.

Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,До сих пор не посещало в этом мире никого.И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака…Вдруг «Ленора!» прозвучало близ жилища моего…Сам шепнул я это имя, и проснулось от негоТолько эхо – больше ничего.

Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.Стук опять раздался громче; я подумал: "Ничего,Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:Посмотрю и успокою трепет сердца моего,Успокою на мгновенье трепет сердца моего.Это ветер, – больше ничего".

Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный,Ворон царственный влетает; я привета от негоНе дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важноПолетел он прямо к двери, к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,Тихо сел, – и больше ничего.

Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольноИ сказал: "Твое коварство победим мы без труда,Но тебя, мой гость зловещий,Ворон древний. Ворон вещий,К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?"И ответил Ворон:«Никогда».

Говорит так ясно птица, не могу я надивиться.Но казалось, что надежда ей навек была чужда.Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст ПалладыСядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, -Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,Ворона, чье имя:«Никогда».

Говорил он это слово так печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когдаНедвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи,Я шепнул: "Как счастье, дружба улетели навсегда,Улетит и эта птица завтра утром навсегда".И ответил Ворон:«Никогда».

И сказал я, вздрогнув снова:"Верно молвить это словоНаучил его хозяин в дни тяжелые, когдаОн преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,Вместо песни лебединой, в эти долгие годаДля него был стон единый в эти грустные года -Никогда, – уж больше никогда!"

Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся…"Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумал я тогда -Страшный, древний Ворон, горе возвещающий всегда,Что же значит крик твой:«Никогда»?

Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкойГоловой на бархат, лампой озаренный. НикогдаНа лиловый бархат кресел, как в счастливые года,Ей уж не склоняться – никогда!

И казалось мне: струило дым незримое кадило,Прилетели Серафимы, шелестели иногдаИх шаги, как дуновенье:"Это Бог мне шлет забвенье!Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегдаОб утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..И сказал мне Ворон:«Никогда».

"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Злой ли Дух тебя из Ночи, или вихрь занес сюдаИз пустыни мертвой, вечной, безнадежной, бесконечной, -Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, кудаСнизойдем мы после смерти, – сердцу отдых навсегда?"И ответил Ворон:«Никогда».

"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Заклинаю небом. Богом, отвечай, в тот день, когдаЯ Эдем увижу дальней, обниму ль душой печальнойДушу светлую Леноры, той, чье имя навсегдаВ сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?"И ответил Ворон:«Никогда».

"Прочь! – воскликнул я, вставая, демон ты иль птица злая.Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы больше никогдаНи одно из перьев черных, не напомнило позорных,Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,Из души моей твой образ я исторгну навсегда!"И ответил Ворон:«Никогда».

И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью черный Ворон,С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.У него такие очи, как у Злого Духа ночи,Сном объятого; и лампа тень бросает. НавсегдаК этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, -Не воспрянет дух мой – никогда!

Ворон