Читаем без скачивания Ворон (в разных переводах) - Эдгар По

Ворон 

Перевод Константина Бальмонта (1894)

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,Над старинными томами я склонялся в полусне,Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне."Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,Гость стучится в дверь ко мне".

Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…И в камине очертанья тускло тлеющих углей…О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответаНа страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -Гость стучится в дверь ко мне".

"Подавив свои сомненья, победивши спасенья,Я сказал: "Не осудите замедленья моего!Этой полночью ненастной я вздремнул, – и стук неясныйСлишком тих был, стук неясный, – и не слышал я его,Я не слышал…" Тут раскрыл я дверь жилища моего:Тьма – и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,Лишь – «Ленора!» – прозвучало имя солнца моего, -Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -Эхо – больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся, -Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того."Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,Там, за ставнями, забилось у окошка моего,Это – ветер, – усмирю я трепет сердца моего, -Ветер – больше ничего".

Я толкнул окно с решеткой, – тотчас важною походкойИз-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесивоИ, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своейОн взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,Он взлетел – и сел над ней.

От печали я очнулся и невольно усмехнулся,Видя важность этой птицы, жившей долгие года."Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -Я промолвил, – но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"Молвил Ворон: «Никогда».

Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда -Сел над дверью говорящий без запинки, без трудаВорон с кличкой: «Никогда».

И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,Точно всю он душу вылил в этом слове «Никогда»,И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, -Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".Ворон молвил: «Никогда».

Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной."Верно, был он, – я подумал, – у того, чья жизнь – Беда,У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченьеРек весной, чье отреченье от Надежды навсегдаВ песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,Вновь не вспыхнет никогда".

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежнойОтдался душой мятежной: "Это – Ворон, Ворон, да.Но о чем твердит зловещий этим черным «Никогда»,Страшным криком: «Никогда».

Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,И с печалью запоздалой головой своей усталойЯ прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:Я – один, на бархат алый – та, кого любил всегда,Не прильнет уж никогда.

Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"Каркнул Ворон: «Никогда».

И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты – иль дух ужасный,Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!О, скажи, найду ль забвенье, – я молю, скажи, когда?"Каркнул Ворон: «Никогда».

"Ты пророк, – вскричал я, – вещий! "Птица ты – иль дух зловещий,Этим небом, что над нами, – богом, скрытым навсегда, -Заклинаю, умоляя, мне сказать – в пределах РаяМне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"Каркнул Ворон: «Никогда».

И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!Ты из царства тьмы и бури, – уходи опять туда,Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,Удались же, дух упорный! Быть хочу – один всегда!Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь – всегда!"Каркнул Ворон: «Никогда».

И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,С бюста бледного Паллады не умчится никуда.Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,Свет струится, тень ложится, – на полу дрожит всегда.И душа моя из тени, что волнуется всегда.Не восстанет – никогда!

Ворон 

Перевод Валерия Брюсова (1905-1924)

Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,Меж томов старинных, в строки рассужденья одногоПо отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,Вдруг у двери словно стуки – стук у входа моего."Это – гость,– пробормотал я, – там, у входа моего,Гость, – и больше ничего!"

Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,Был как призрак – отсвет красный от камина моего.Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешеньеЯ искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, когоЗвали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,На земле же – нет его.

Шелковистый и не резкий, шорох алой занавескиМучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешеньеЯ твердил: «То – посещенье просто друга одного».Повторял: "То – посещенье просто друга одного,Друга, – больше ничего!"

Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".Говоря, открыл я настежь двери дома моего.Тьма, – и больше ничего.

И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.Я шепнул: «Линор» – и эхо повторило мне его,Эхо, – больше ничего.

Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.Ветер, – больше ничего! "

Растворил свое окно я, и влетел во глубь покояСтатный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,Сел, – и больше ничего.

Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,В строгой важности – сурова и горда была тогда."Ты, – сказал я, – лыс и черен, но не робок и упорен,Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогдаКаркнул: «Больше никогда!»

Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.Но не всем благословенье было – ведать посещеньеПтицы, что над входом сядет, величава и горда,Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,С кличкой «Больше никогда!».

Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следаВсе друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогдаКаркнул: «Больше никогда!»

Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол"Это – все, – сказал я, – видно, что он знает, жив го,С бедняком, кого терзали беспощадные печали,Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.К песням скорби о надеждах лишь один припев нуждаЗнала: больше никогда!"

Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птицаБыстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтанийСны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,Криком: больше никогда?"

Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слогаПтице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.Это думал и иное, прислонясь челом в покоеК бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда…Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногдаБольше, больше никогда!

И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда."Бедный!– я вскричал,– то богом послан отдых всем тревогам,Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, – да?Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, – о, да?"Ворон: «Больше никогда!»

"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или демонИскусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когдаВ Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"Ворон: «Больше никогда!»

"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или дРади неба, что над нами, часа Страшного суда,Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"Ворон; «Больше никогда!»

"Это слово – знак разлуки! – крикнул я, ломая руки. -Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь, и навсегда!Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь виденье навсегда!Ворон: «Больше никогда!»

И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -Знаю, – больше никогда!

Ворон